Социально-политическая основы повести М.А. Булгакова ‘Собачье сердце’

метки: Собачий, Повесть, Сердце, Пролетариат, Интеллигенция, Профессор, Человек, Революционный

Данная работа посвящена анализу повести М.А. Булгакова «Собачье сердце». Нас, прежде всего, интересовала социально-философская основа повести. Основная цель данной работы — описать и проанализировать социально-политические и этико-философские взгляды писателя, воплощенные в тексте рассказа.

Актуальность. Произведения М.А. Булгаков пользуется большой популярностью в последние десятилетия, фигура писателя привлекает всеобщее внимание. Но полного анализа московских рассказов, их образно-символической структуры не проводилось. Это связано как с длительным замалчиванием этого имени в советской литературоведении, так и с постоянным упором в современной литературной критике на последний роман писателя «Мастер и Маргарита». Большинство работ, посвященных «Cuore di cane», отрывочны. Основная масса критических работ по повести «Собачье сердце» — статьи в литературоведческих журналах; объемных монографий на эту тему написано немного. Мы пользовались исследованиями Е.А. Яблокова, М. Чудаковой, Б. Соколова, работами других исследователей.

Предмет исследования: литературный человек или персонаж в новаторском исследовании.

Объект исследования: повесть М.А. Булгакова «Собачье сердце».

Цель: исследовать социально-политические основы повести

М.А. «Собачье сердце» Булгакова с целью изучения проблематики, особенностей композиции, систем характеров, художественных средств изображения для прояснения исторической и социальной ситуации в 1920-е годы.

Задачи:

1. Обобщить материала исследований, проведенных по повести в современной литературной критике;

.Подчеркнуть новаторство и нетрадиционность подхода некоторых авторов к литературному источнику;

3.Выяснить особенности социальных, философских и религиозных систем, получивших отражение в повести;

.Описать и разобрать многочисленные символические образы, приемы, решения, использованные М.А. Булгаковым в «Собачьем сердце»;

.Отразить некий творческий результат исследования писателя-сатирика, содержащего в фантастическом сюжете глубокие размышления о социальных, исторических, культурных, философских, этических, научных противоречиях современного общества.

Нравственные уроки в повести «Собачье сердце. : Нравственные ...

... путь развития общества, т.е. через духовное и нравственное воспитание. Булгакова «Собачье сердце» - это попытка писателя показать, как отразится на обществе насильственное вмешательство в законы природы. ... на тему (по выбору) 1. «Какие чувства вызывает Шариков-человек?» 2. «Каких людей олицетворяет герой повести Швондер?» 3. «Нравственное общество – это утопия или реальность?» Приложение к уроку, ...

.Исследовать историю создания и литературную судьбу произведения.

Степень проработанности проблемы: образовательный потенциал литературы очень велик. Он позволяет сформировать мировоззренческую позицию человека, понимание его назначения и смысла жизни « в нормативно-целостной форме» (Дробницкий О.Г.).

Изучая литературу, мы получаем представление не только об обычаях и традициях, но и о моральных и духовных качествах, присущих людям. Различные направления изучения литературы помогают формированию нравственных качеств человека, т.к. духовное развитие школьника «питается» важнейшими необходимыми источниками: эмпирической деятельностью, искусством, наукой, религией.

Теоретические и методологические положения, на которых строится литературное произведение, базируются на разработках многих исследователей. В первую очередь на трудах религиозных философов отечественного и русского зарубежья: И.А. Ильин, Л.П. Карсавин, Л.И. Шестаков, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, арх. Л. Войно-Ясенецкий, С.Н. Трубецкой, В.С. Соловьев, С.Я. Франк, П.А. Флоренский и другие, т.к. каждый истинный писатель пытается за изображением героев постигнуть истинный смысл жизни. И.А. Ильин написал в одном из своих произведений: «Ломоносов, Державин, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Тютчев молятся почти во всех стихах». Ильин употребляет слово «молятся» в значении «богословить», т.е. пояснять смысл жизни.

Русская литература способствует формированию духовно-нравственной личности и воспитанию такого человека, для которого нормы, правила и требования морали будут действовать как собственные мнения и убеждения, как обычные нормы поведения. Эта цель русской литературы выражена в эпистолярном наследии Н.В. Гоголя: «Нужно развязать руки каждому, не связывать их; нужно напирать на то, чтобы каждый сам себя держал в руках, а не на то, чтобы его держали другие, чтобы он был строже к себе в несколько раз самого закона».

Продолжая мысль Гоголя, И.А. Ильин определяет степень зрелости человека: «Человек созрел тогда, когда он научился самостоятельно наблюдать, исследовать, мыслить; когда он приобрел способность ставить себе жизненные цели и удачно осуществлять их верными средствами, когда он выработал в себе характер, т.е. систему необходимых духовных актов: акт совести, акт милосердия, акт волевого самоуправления, акт правосознания, акт дисциплины и др.». (И.А. Ильин Аксиомы религиозного опыта. В 2-х томах — Париж-Москва,1993, с. 59)

Над идеей формирования личности трудились и русские психологи, одним из которых был М.М. Рубинштейн. «Только живая цельная личность может быть творческой, инициативной. Нам нужны такие люди, в особенности теперь: впереди коренное переустройство общества, — писал М.М. Рубинштейн в своей книге «Очерки педагогической психологии». Личность, по Рубинштейну, — это не дар природы, а дитя человеческой духовной свободы, с помощью которой человек, как в противовес природе, создал себя. Работа человека над собой позволяет нам осознать, что мы что-то значим в жизни, что мы, если не полностью, частично независимы и частично сами создаем свою жизнь. С точки зрения ценности и смысла жизни человек должен быть постоянным звеном в мироустройстве.

«Жизнь замечательных людей» (Крысина К.)

... него была собственная семья, в которой родились две замечательные дочери - Татьяна и Наталья. Желание писать у ... рассказы, поэму и стихотворения. Основные темы его произведений - отношения между людьми, красота родной природы. Вдохновение к поэту ... политехнический институт по специальности "Радиотехника", затем работал на почтовом ящике в отделе микроэлектроники начальником комплексной лаборатории. ...

Чтобы стать в жизни личностью, человек должен осознавать себя не только борцом за выживание, но и понять себя, как творца, если не большей, то, во всяком случае, самой существенной составной части своего мира и жизни; сферы ценностей, идеалов, всей сферы идей в широком смысле слова. Работая над собой, моделируя себя как личность, человек должен овладеть методами, знать свой характер, свои сильные и слабые стороны и тренировать свою волю.

Рубинштейн провозгласил, что человек как личность является для нас безусловной ценностью, только как человек может иметь достоинство, быть самодостаточной единицей, самоцелью, и недопустимо сводить ее к роли простого средства. Средством может быть лишь то, что повторяется. Гений и простой независимый смертный: они оба являются ценностями, и как бы ни было расстояние между ними, первое никогда не заменит второе.

Культуре нужны индивидуально окрашенные творцы, независимо от их размера, потому что ценность ее продуктов в их уникальности. М.М. Рубинштейн считал личность и культуру тесной связью и взаимосвязью. В связи с этим он писал: «Развивая индивидуальность в интересах развития личности, мы в то же время удовлетворяем требованиям, которые предъявляются к личности со стороны культуры».

Современный русский педагог из Петербурга Ильин Е.И. убежден, что уроки литературы должны стать уроками человековедения, стать средством глубокого творческого восприятия литературы и как учебного предмета, и как учебника жизни. Основываясь на этих теоретико-методологических положениях, мы и воспринимаем произведения М.А. Булгаков не только как новатор и автор нестандартного подхода к литературе, но и как продолжатель классической русской литературы. Поэтому считаем актуальной и современной тему «Социально-политические основы повести М.А. Булгакова «Собачье сердце», т.к. она рассматривается с точки зрения нравственных основ классической литературы.

Положения, выносимые на защиту:

1.Сатирическая повесть М.А. «Собачье сердце» Булгакова было одним из самых трогательных, точных и актуальных произведений своего времени. Вызвав неоднозначную реакцию у критиков и власти, она была запрещена к публикации на родине на протяжении нескольких десятков лет.

2.Повесть описывает время революционной фазы в развитии российского общества и вместе с тем обобщает в метафорической форме взгляд писателя на законы общественного развития всего человечества.

.Булгаков использует в тексте рассказа мифологический и религиозный символизм, подчеркивая размах вопросов, поставленных в общем историко-культурном контексте.

Практическая значимость. Материалы работы можно активно использовать на уроках литературы для подробного изучения повести «Собачье сердце», предпосылок написания данного произведения, либо для проведения факультативных занятий, посвященных конкретно творчеству М.А. Булгакова.

Сатира на «бумажное царство» в произведениях М.А. Булгакова / ...

... Вяземская, Пеструхин и Жаровкин из повести «Собачье сердце» являются к профессору Преображенскому, чтобы ... обществе стали безликими, потеряли свою индивидуальность. Булгаков-сатирик смеется над таким положением, при котором ... где гоголевский герой переносится в современную Булгакову Москву: «Явился Чичиков и всех очаровал ... коридорам. Эта обстановка и послужила писателю объектом для сатиры. Самой яркой ...

Структура работы. Работа состоит из 3 глав, введения, заключения и библиографии из 31 источника. Общий объем — 50 страниц.

Глава 1. История создания и литературная судьба произведения. Булгаков-сатирик

Повесть «Собачье сердце» имеющая подзаголовок «Чудовищная история»; являясь во многом вершиной советской (или антисоветской) социальной сатиры, ни разу не публиковалась при жизни писателя. Впервые в СССР опубликовалась в 1987г. За 19 лет до этого имела публикации в Лондоне и Франкфурте.

Рассказ был написан в январе-марте 1925 года, рукопись была принята в альманах «Недра», но переносилась с одной книги на другую, а в ожидании публикации Булгаков даже подписал договор с Театром искусства на постановку «Сердца» собаки». Однако постепенно меняющаяся литературная и общественная ситуация, невыносимая агрессивность РАТОП и его критиков, а также нападения на Булгакова, усилившиеся после премьеры «Дней Турбиных» в октябре 1926 года, закрыли путь для прессы. В начале 1927 года МХАТ расторг контракт с Булгаковым на постановку повести. На долгие годы «Собачье сердце» осталось лежать в архиве писателя. 7 марта 1925г. автор читал первую часть «Собачьего сердца» на литературном собрании «Никитинских субботников», а 21 марта там же- вторую часть повести. Один из слушателей, М.Я.Шнайдер передала публике свое впечатление от «Собачьего сердца» следующим образом: «Это первое литературное произведение, которое осмеливается быть самим собой. Пришло время реализации отношения к произошедшему» (т.е. к Октябрьскому перевороту 1917 г.) Один из посетителей премьеры повести сообщил: «Моё личное мнение: такие вещи, прочитанные в самом блестящем московском кружке, намного опаснее бесполезно-вредных выступлений литераторов 101-го сорта на заседаниях «Всероссийского союза поэтов».

Люди, искушённые в литературе, повесть хвалили. Например, 8 апреля 1925г. писатель Викентий Вересаев писал поэту Максимильяну Волошину: «Очень мне приятно было прочесть ваш отзыв о М.Булгаков . его юмористические вещи — жемчужины, обещающие ему первоклассный художник. Но цензура режет его беспощадно. Недавно зарезала чудесную вещь «Собачье сердце», и он совсем падает духом». Критики, в том числе В. Шкловский, оказавшийся для Булгакова плохим пророком, однажды в своей «Пищи богов» указал на зависимость писателя от традиций художественной литературы Уэллса». С большим основанием, пожалуй, можно было бы припомнить близкие этому жанру отечественные опыты- Ал. Толстого в «Аэлите» или Е. Замятина в романе «Мы». Но еще правильнее вспомнить зависимость Булгакова от классической традиции, которой он следовал, конечно, не как указательный палец, а как Полярная звезда. Прежде всего следует назвать мрачную и веселую фантазию Гоголя и сатиру Салтыкова-Щедрина.

«Мёртвые души» Булгаков прочел в девятилетнем возрасте и всю последующую жизнь не мог освободиться от магии слова этого великого художника. Неслучайно в одном из его рассказов 1920-х годов тень Павла Ивановича Чичикова ходит по НЭП-Москве. Что же касается Щедрина, то в писательской анкете, посвящённой памяти автора «Истории одного города», Булгаков заявил: «Влияние Салтыков оказал на меня чрезвычайное, и, будучи в юном возрасте, я решил, что относиться к окружающему надлежит с иронией… Когда я стал взрослым, мне открылась ужасная истина. Хорошо сшитые атаманы, свободные клементины, рукавицы и туфли из рафии, майор Прыщ и белый мерзавец Мрак-Грамблев пережили Салтыкова-Щедрина». Сатирический прием Щедрина, но без его желчи, как гоголевская фантазия, но лишенный мрачных размышлений, Булгаков по-своему переосмыслил в своей реалистической прозе, в оригинальном жанре сатирической утопии.

Реферат булгакова собачье сердце

... идейно-эстетическое содержание повести «Собачье сердце», а также определить новые жанровые особенности как антиутопии. М. Булгаков в «Собачьем сердце» строит повествование в оригинальном плане. Писатель идет не от ... пародию». Элен Госцилл в работе «Точка зрения в «Собачьем сердце» Булгакова» рассуждает о нарративной технике повести и обнаруживает в ней четыре «нарративных голоса»; Шарика-собаки, ...

Третья повесть Булгакова о Москве. «Собачье сердце» не публиковалось на родине писателя до 1987 года, а в 1976 году М.О.Чудакова в материалах к биографии Булгакова не могла из соображений цензуры даже упомянуть его имя, просто рассказав сюжет. Теперь этот рассказ, дошедший до русскоязычного писателя, стал «настольной книгой» целого поколения. Почему у истории была такая непростая судьба? Он был написан после «Роковых яиц» в 1925 году. Редактор альманаха «Недра» Н.С.Ангорский надеялся провести повесть в печать, обратившись, в частности, за помощью к одному из видных руководителей партии и правительства Л.Б.Каменёву. Однако последний так отзывался о «Собачьем сердце»: «Это трогательная брошюра о настоящем, ее никогда нельзя печатать!» Эта рецензия вкупе с цензурой сделали невозможным публикацию романа в СССР более шести десятилетий. Читатели почти навсегда потеряли рассказ, когда во время обыска в квартире Булгакова был изъят единственный экземпляр рукописи, и автор не мог найти ее в течение нескольких месяцев. Только благодаря просьбам М Горького повесть вернулась к Булгакову.

Сюжет «Собачьего сердца» несколько заимствован у самого Уэллса из романа «Остров доктора Моро» и связан с идеей очеловечивания животных. Булгаков, несомненно, испытал влияние английского писателя, но только на уровне определенной сюжетной общности. Идеологическое содержание рассказов Булгакова совершенно самостоятельное, а иногда и более глубокое, чем у Уэллса.

«Собачье сердце» — одно из немногих литературных произведений, получивших столь громкую мгновенную славу. Причина тому, конечно, в его блестящих литературных достоинствах, но и в уникальности его появления в прессе — через 62 года после его создания.

Конечно, повесть знали, так же как и «Котлован», «Чевенгур» А.Платонова, как знали многие другие запретные произведения литературы. Однако незаконное существование книги — и пример с «Собачьим сердцем» это доказывает — не может быть наполовину заполненным. Только получив права гражданства, отделившись от оригинала, хранящегося в архиве, совершив самостоятельное путешествие во времени и читателях, произведение может быть раскрыто так, как оно того заслуживает.

.«Роковые яйца» были первой вещью Булгакова, которая вызвала поистине бурную реакцию критики, и Рапповской в особенности. Теперь она уже знала, что с этого опасного писателя нельзя спускать глаз. И каждую его новую работу встречал дружный хор разъяренных, обличительных и бурлящих голосов.

Что такое «шариковщина. : Шариковщина в наши дни в повести Собачье ...

... жизнь. Повесть “Собачье сердце” несет в себе предельно четкий авторский взгляд на все, что происходит в стране. Все, что происходило вокруг, тоже воспринималось М. А. Булгаковым ... в своей повести Михаил Афанасьевич Булгаков. Повесть основана прежде всего на аллегории. Речь ... все же его попытки привить Шарикову элементарные культурные навыки тер­пят ... в том, каким пу­тем, какими методами эти перемены ...

Можно представить, какие крики поднялись бы в РАТОП, если бы тогда же был опубликован рассказ Булгакова, написанный вскоре после «Роковых яиц» — «Собачье сердце».

Сатирик Булгаков был неприятен властям: сатира была слишком острой и точной, да и Булгаков не скрывал своей неприязни к новым «хозяевам жизни». Как следствие — запрещение ставиться в театре, публиковаться, «дышать». При жизни его упрекали в отсутствии мировоззрения, определяемого как «новое буржуазное потомство, которое брызгало ядовитой, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы.». Не прекращены нападки на Булгакова и по сей день. В частности, его «Мастера и Маргариту» обвиняют в богохульстве: «распутное увлечение нечистой силой» (А.И.Солженицын), «богохульный роман» (Н.Боков).

Когда в 1925 году вышла повесть Булгакова «Роковые яйца», не первая сатирическая работа писателя, один из критиков с удивлением или иронией заметил: «Булгаков хочет стать сатириком нашей эпохи…». Теперь, пожалуй, никто не станет отрицать, что Булгаков стал сатириком нашего времени. Да ещё самым выдающимся. И это при всём том, что он вовсе не хотел им стать. Сделала его сатириком сама эпоха. По природе своего дарования он был лириком. Всё, что он написал, прошло через его сердце. Каждый создаваемый им образ несет в себе его любовь или ненависть, восхищение или горечь, нежность или сожаление. Когда читаешь книги Булгакова, неизбежно заражаешься этими чувствами к нему. Сатирой он просто «огрызнулся» на все то грубое, что рождалось и умножалось на его глазах, с чем ему не раз приходилось бороться с самим собой и которое грозило народу и стране серьезными проблемами. Ему противны бюрократические формы управления людьми и жизнью общества в целом, а бюрократия все глубже укореняется во всех сферах общественной жизни. Он не выносил насилия ни над ним самим, ни над другими людьми. А оно-то со времён военного коммунизма применялось всё шире. Он видел главную беду своей «отсталой страны» в бескультурье и невежестве, а то и другое, с уничтожением интеллигенции, несмотря на «культурную революцию», и ликвидацию неграмотности, не убывало, а, напротив, проникало в государственный аппарат, и в те слои общества, которые по всем статьям должны были составлять его интеллектуальную среду. И он бросился в бой, чтобы защитить то «разумное, доброе, вечное», которое было посеяно в свое время лучшими умами и душами русской интеллигенции и которое теперь было отброшено и попрано во имя так называемых классовых интересов общества пролетариат.

Был для Булгакова в этих боях свой творческий интерес. Они разжигали его фантазию, острили перо. И даже то, что критик ответил палкой на тонкий меч своей сатиры, тот самый рэпер, подавивший все по-настоящему талантливое в литературе, не лишило его ни юмора, ни смелости. Но он никогда не вступал на этот путь из чистого возбуждения, как это часто бывает с сатириками и юмористами. Его неизменно двигала тревога и боль за то вечное благо, которое люди и страна потеряли на пути, по которому они пошли не по своей воле.

Поэтому на десятом году его творчества, в условиях процветающего сталинизма, его произведения были запрещены. Но по той же причине, когда через шесть десятков лет он был возвращён читателям, выяснилось, что произведения эти не только не устарели, но оказались злободневней многих и многих современных чтений, написанных на самую что ни на есть злобу дня.

Михаил Булгаков «Собачье сердце» (повесть)

... с народом В повести «Собачье сердце» М. Булгаков создаёт образ подлинного московского интеллигента – профессора Преображенского. Это человек выдающегося ума, высокой культуры, всю жизнь посвятивший бескорыстному служению ... великий эксперимент, но трагический и неудачный. Полиграф Полиграфович Шариков не справился с данными ему возможностями, по мнению профессора и доктора Борменталя, зато швондеры и ...

Творческий мир Булгакова необычайно богат, разнообразен, полон всевозможных сюрпризов как для читателя, так и для исследователя. Ни один из его романов, рассказов или пьес не соответствует привычным нам образцам. Воспринимаются они и толкуются разными людьми по-разному. У каждого внимательного читателя свой Булгаков.

Сюжеты двух московских повестей перекликаются. Есть в «Собачьем сердце» и своя из области фантастики закваска. Но то, что беспокоит и беспокоит писателя, он раскрывает здесь не в аллегорической форме, а, как говорится, прямо. Поэтому с уверенностью можно сказать, что «Собачье сердце» — произведение в духе классического трагического реализма.

Глава 2. Социальные «метафоры» повести: революция и эволюция

Повесть М.А.Булгакова «Собачье сердце» это социальная сатира органическое соединение великой традиции русского литературного реализма с новаторством литературной фантастики, политический манифест автора, синтез социальных, философских, этических взглядов русской интеллигенции на прогресс. Булгаков создает произведение, в котором он предупреждает и пророчествует, смеется и грустит, опасается и надеется. Повесть описывает время революционной фазы в развитии российского общества и вместе с тем обобщает в метафорической форме взгляд писателя на законы общественного развития всего человечества. Поэтому социальная идейная «нагрузка» «Собачьего сердца» необычайно велика.

Две повести Булгакова — «Собачье сердце» и «Роковые яйца» — описывают события фантастического характера, происходящие в первые годы тоталитарной власти однопартийной системы в нашей стране. В этих произведениях очень много общего: от символики социальных экспериментов до сходной системы образов и литературного стиля. Но их сходство не ограничивается общей идейной направленностью, эти повести несут в себе описание «духа времени»: основной причины личностного и социального конфликта между героями повестей. Эта обстановка эпохи «великих преобразований» и стала предметом описания для Булгакова.

.1 Отражение времени в художественной канве повести

Повесть «Собачье сердце» относится вместе с «Дьяволиадой» и «Роковыми яйцами» к так называемым московским повестям в творчестве М.А.Булгакова. В ней с необычайной художественной точностью описывается обстановка послереволюционной Москвы, живущей в атмосфере тревожного напряжения, вместе с постоянным сумбуром. Перед нами «московская» повесть Булгакова, очень характерная для его блистательного пера, где социальная сатира возникает на тщательно выписанном городском фоне, а в натуральнейший быт вплетена фантастика. Эта наклонность булгаковского таланта к соединению быта, фантастики и сатиры уже была отмечена первыми критиками повестей «Дьяволиада» и «Роковые яйца»; ей предстояло ещё развиться в фантастически-реальном мире «Мастера и Маргариты». Современники и знакомцы Булгакова находили в «Собачьем сердце» множество узнаваемых, конкретных примет времени и среды. В чертах быта и особливом норове профессора Преображенского узнавали обиход и характер близкого родственника Булгакова, родного брата его матери Николая Михайловича Покровского, бывшего известным акушером-гинекологом в клинике знаменитого московского профессора В.Ф. Снегирёва. Н.М. Покровский, кстати, подобно герою повести, и жил на углу Пречистенки и Обухова переулка (ныне уголок Кропоткинской и Чистого переулка).

Черты революционной эпохи в повести М. Булгакова «Собачье сердце»

... жизни, продолжая шиковать на зависть другим. Повесть «Собачье сердце». Юмор и сатира «Собачье сердце» заимствована из апокрифического сказания о сотворении человека. В ... писал пьесы, либретто. В 1929 г. Булгаков начал работать над романом «Записки покойника», 3. Роман Булгакова «Мастер и ... Большая часть из них люди состоятельные. Это бывшие дворяне и высшие революционные чины. Такая работа приносила ...

Здесь же, неподалёку, в Обуховом переулке, обитал одно время Булгаков, рисовавший, как легко убедиться, с натуры городской пейзаж этих мест. Пречистенка тех лет была средоточием интеллигентского, художественного и профессорского круга, порой с кастово-консервативным оттенком. В переулках между Пречистенкой и Остоженкой, в арбатских закоулках, Булгаков жил сам и находил своих друзей, но взгляд его на эту среду был, по преимуществу, трезво-ироническоим. Живой злобой дня подсказаны в повести и приметы жилищного кризиса в Москве, создавшие эпоху «уплотнений» и призрак всемогущего домкома; и модные темы 20-х годов, обсуждавшиеся в газетах и на диспутах, — о проблемах «омоложения» и пола, толки вокруг «евгеники», сулившей ошеломляющие возможности в области «улучшения» и «исправления» несовершенной человеческой природы, опыты профессора Н.К. Кольцова и его школы.

«Москва времен нэпа: с шикарными ресторанами, где «дежурное блюдо — грибы, соус пикан», и «столовой нормального питания служащих Центрального Совета Народного Хозяйства», где варят щи из «вонячей солонины». Москва, где живут «пролетарии», «товарищи» и «господа». Москва, которую революция в первые годы пощадила — почти ничего не разрушила (но ничего и не создала).

Революция лишь исказила облик древней столицы: вывернула наизнанку ее особняки, ее доходные дома (как, например, Калабуховский дом, где живет герой повести).

Это персонажами рассказов Зощенко, чистопородными пролетариями с гипертрофированным чувством превосходства над теми, у кого родословная «подкачала», и чрезвычайно низким уровнем культуры, «уплотняли» московские дома, где жили буржуи-интеллигенты» /Шнейберг, Кондаков, 1994: 192/.

Всё это, казалось, отвечало духу коренных перемен всего уклада жизни людей, взорванного величайшей революцией, — грезились неслыханные возможности для выработки нового «человеческого материала». В свете этих исканий времени легче понять замысел писателя, возникший на вполне конкретном историческом фоне Москвы 20-х годов, но имевший в виду более крупные и долговременные по значению проблемы.

Эпоха преобразований и, главное, дух, аура этой эпохи оказывает влияние на всех, кто живет в этой стране. Как будто массовой истерией преобразования было заражено все общество. После провозглашения коммунистического пути политической жизни, после гражданской войны, тяжелого времени военного коммунизма наступает эпоха новой экономической политики, когда Москва начинает жить странной жизнью: полусумасшедшей, взволнованной, словно агонизирующей. Действительно, «смертью» нормальной жизни станут 30-е года, предсказанные самим Булгаковым. Пока же все сферы общественной жизни обуревает стремление к созданию новой жизни для всех, кто готов разрушить устои дореволюционной России. Наука, искусство, политика, экономика, быт — все подвержено эпидемии «преображения». Сюжет повести, в этом аспекте, перестает казаться столь фантастическим, становится понятным и закономерным. Булгаков обобщает опыт, который «набирает» на московских улицах. Поэтому повесть «начинается» с метели, традиционного для русской литературы символа «ломки», разрушения устоев неостановимой природной силой. («Бесы» Пушкина, «Двенадцать» Блока).

Какова роль литературы в духовной жизни. Какова роль литературы ...

... А ведь литература – это явление грандиозное, она создана гением человека, является плодом его ума. Какова роль, значение литературы в жизни человека? [Электронный ресурс]//URL: https://liarte.ru/sochinenie/literatura-eto-otrajenie-jizni/ Литература – это средство познания ...

Метель московских улиц 20-х убийственна: она замораживает, парализует волю: «Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню<…> Боже мой…Какая погода…Ух… И живот болит…»

Именно повинуясь «ветру перемен» и решается на чудо-операцию Преображенский, профессор, который не относится к «преобразователям» социальной жизни, не приемлет разрушения традиций. Но по иронии судьбы (а точнее благодаря гениальному сатирическому дару писателя) именно он, консерватор, господин, профессор, «буржуй», яркий и характерный представитель дореволюционной интеллигенции проводит главный «революционный» эксперимент, искусственно создает человеческое существо. Преображенский — представитель своего времени, несмотря на психологию «хозяина жизни» он подчиняется ее законам, «заражается» эпидемией революционного преобразования. Психология массы становится основой поведения и этого человека, совершенно очевидно отделяющего себя от толпы. И в этом «вирусе» Булгаков видит одно из многих страшных «нововведений» Октября, как и любого революционного пути человечества.

.2 Социальный скепсис Булгакова: «диалог» с Маяковским

Повесть «Собачье сердце» подводит определенный итог раздумьям Булгакова о роли революции в прогрессе, и о значении и возможностях русской революции в нашей стране. Выражая результат этих раздумий в одном слове, разумнее всего употребить слово «скепсис»: именно это чувство испытывал писатель, размышляя о желании новой власти создать нового человека в новом обществе «революционным» путем за «революционно» короткие сроки. «Обывательский скепсис по отношению к организационной силе нового хозяина жизни остается основной чертой булгаковского мироощущения» /Соколов, 91: 17/. Булгаков сам прямым текстом писал о «глубоком скептицизме в отношении революционного процесса в моей отсталой стране», противопоставляя ему позитивную силу преобразования «Великой Эволюции». Этот вывод высвечивается еще в «Роковых яйцах», определенным образом акцентированный: «Если в «Роковых яйцах» был сделан неутешительный вывод насчет возможности реализации в России социалистической идеи при существующем уровне культуры и просвещения, то в «Собачьем сердце» пародируются попытки большевиков сотворить нового человека, призванного стать строителем нового коммунистического общества» /Соколов, 1996: 430/. В «Роковых яйцах» была показана неготовность общества постреволюционной эпохи уважать усердный труд, культуру и знания, принять гуманистические принципы человеческих взаимоотношений. В «Собачьем сердце» та же проблема рассматривается на уровне личности, причём выясняется, что идеалы революции оказались недоведены до полного уравнения всех и вся, которое господствует в сознании Шарикова. И именно безграмотные шариковы оказываются идеально приспособленными для жизни, именно они формируют новое человечество, становятся послушными винтиками административного механизма, осуществляют власть. Итак, главная идея повести — создание нового человека, но и выводы о «потугах» большевиков по переустройству общества занимают в произведении не последнее место.

Исследователи творчества М.А.Булгакова замечали в тексте повести «Собачье сердце» скрытую полемику с В.В.Маяковским — символом нового общества, пролетарским поэтом. Эта полемика затрагивала возможности власти преобразить жизнь России, создать принципиально новое общество. Она касалась как бытовых проблем, так и теоретической, программной части общественного строительства. Маяковский представлял слово, как главное оружие борьбы со старыми порядками, как основную преобразующую силу революции. Просвещение масс должно стать основной задачей литературы и искусства. В «Собачьем сердце» Булгаков говорит о крахе слова и языка как методе воспитания и преображения. Преображенский пытается «создать» из Шарикова человека в культурном смысле слова, воздействуя на него словом; профессор отрицает насилие при воспитании: — Никого драть нельзя,- волновался Филипп Филиппович, — запомни это раз и навсегда. На человека и на животное можно воздействовать только внушением». Но многочисленные попытки интеллигента-Преображенского «воспитать» Шарикова оканчиваются полной неудачей. Полиграф Полиграфович не воспринимает слово, его инстинкты «пролетария» Клима Чугункина подсказывают ему прислушиваться только к языку силы. Шариков не способен подчиняться силе искусства:

Да дурака валяние…Разговаривают, разговаривают…Контрреволюция одна».

И коммунистическая литература, которая должна вызвать внимание Шарикова (по мысли Швондера), не способна заставить Шарикова задуматься:

Вы бы почитали что-нибудь,- предложил он,- а то знаете ли…

Уж и так читаю, читаю…- ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки.<…>

Эту…Как ее…переписку с этим…как его — дьяволом- Каутским.<…>

Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?

Шариков пожал плечами.

Да не согласен я.

С кем? C Энгельсом или с Каутским?

С обоими, — ответил Шариков.

<…>

А что бы вы со своей стороны могли предложить?

Да что тут предлагать? А то пишут, пишут…конгресс, немцы какие-то…Голова пухнет…Взять все и поделить».

Именно поэтому Преображенский вынужден отправлять Шарикова в цирк, а не в театр, сжигать книги и прийти в итоге к насилию над человеком-собакой Шариковым, отказываясь от своих убеждений. «Поражение» слова реализуется и применительно к словесным атакам, устроенным Шарикову Швондером. Шариков выбирает для утверждения своей «нечеловеческой» позиции только то из швондеровского, что удобно, выгодно, полезно ему:

«-Почему же вы — труженик? <…>

Да уж известно — не нэпман».

Шариков повторяет слова Швондера о «пятнадцати комнатах» профессора, но отказывается служить в армии, говоря, что «тяжело ранен при операции»; он приписывает себе ранение на фронтах и грозится, в то же время, использовать служебное положение — Шариков суть воплощение воздействующей силы слова в любом ее проявлении, направленной на любую цель. «Из всех произведений Булгакова в «Собачьем сердце», пожалуй, с наибольшей силой выражено недоверие к магической преобразовательной функции языка, слова» /Фуссо, 1991:29/.

Булгаков пародирует увлечение Маяковского рекламой, называвшего ее «именем вещи», посвятившего «Окнам РОСТа» большую часть своей творческой энергии. Бездомный пес Шарик умеет читать цветные красочные вывески Советских магазинов, но даже ему понятно, что это «внешняя сторона» не соответствует сути вещей:

Какого же лешего, спрашивается, понесло его в кооператив Центрохоза? Вот он рядом…Чего ищет? У-у-у-у…Что он мог покупать в дрянном магазинишке, разве ему мало Охотного ряда? Что такое!? Кол-ба-су. Господин, если бы вы видели, из чего эту колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину».

Есть еще один важный момент, в котором Булгаков пародирует Маяковского и всех пролетарских писателей: восприятие разрухи. В начале 20-х в «Московской мастерской коммунистической драматургии» ставится одноактная пьеса Валерия Язвицкого «Кто виноват?» («Разруха»).

В ней появляется образ «разрухи»: сморщенной старухи с клюкой, мешающей жить пролетарской семье. В «Собачьем сердце» появляется легко узнаваемый пародийный образ разрухи:

Нет, — совершенно уверенно возразил Филипп Филиппович,- нет. Вы первый, Иван Арнольдович, воздержитесь от самого этого слова. Это — мираж, дым, фикция<…> Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? <…> Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «бей разруху!» — я смеюсь. <…> Это значит, что каждый из них должен лупить себя по затылку»

«Нетрудно догадаться, что эти «баритоны» суть параноидально размноженный голос Маяковского. И в самом деле — именно ему принадлежит сказочная «разруха — проклятая старуха» (Окна РОСТа)» /Фуссо, 1991: 32/.

Булгаков не согласен с надеждами, возлагаемыми коммунистами на воспитательную силу слова, считая, что не одно десятилетие понадобится для изменения сознания «темной» массы. Не видит Булгаков художественной правды и в восприятии послереволюционного времени эпохой светлого героического подвига, как об этом писала пролетарская литература в своем большинстве: «Теперь, когда все откормились жирами и фосфором, поэты начали писать о том, что это были героические времена… Герои были сами голы как соколы… Возможно, что это были героические времена, но это были голые времена» (Булгаков. Собрание сочинений. Т.1. С.316).

Булгаков не согласен с Маяковским, предложившим отказаться от русского литературного наследия, «сбросить с корабля истории» русских классиков. В этом автор «Собачьего сердца», считающий себя учеником и последователем многих классиков, видит общее разрушительное направление движения новой культуры революции, культуры нигилистического типа.

2.3 Нигилизм революции: «преображение» разрушением

Тема «преображения» общества путем создания новой личности является основной темой повести. Революция «строит» социум, основным способом строительства «выбирая» разрушение прежнего миропорядка. Философский аспект «преображения» затрагивает этические проблемы, связан с религиозными и мифологическими аллюзиями текста повести, социальное же значение разрушительной силы революции открыто описывается Булгаковым, понятно любому читателю. «Булгаковский текст отсылает нас не только к марксистским преобразованиям, но рассматривает «культ новизны» во всех его аспектах — в технике, торговле, лингвистике, эстетике. Аллегоризм выражен не только в содержании и в теме, он присутствует на всех уровнях текста» /Фуссо, 1991: 29/. Сама фамилия Филиппа Филипповича является говорящей: Преображенский — преображение, чудесное изменение коренного характера. Тематика «мгновенного» изменения постоянно реализуется в тексте повести. Шариков приобретает человеческий облик в течение нескольких дней. Постоянное внешнее изменение происходит с профессором Преображенским: солидный, внушительный, уверенный вид в начале повести резко меняется после «подвигов» Шарикова:

«Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел, что профессор сгорбился и даже как будто поседел в последнее время».

После повторной операции над «существом», спустя десять дней Преображенский снова обретает прежний вид:

«Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича. Он вышел в известном всем лазоревом халате, и тут же все могли убедиться сразу, что Филипп Филиппович очень поправился в последнюю неделю. Прежний властный и энергичный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал перед ночными гостями и извинился, что он в халате».

Символика преображения затрагивает все детали повести: «Шариков родился на Преображенской заставе, Клим там же умер. Повесть развертывается под знаком преображения. <…> На стилистическом уровне произведение изобилует сравнениями, метафорами и метониями, создающими эффекты превращения одного явления в другое» /Фуссо, 1991: 32/. Мотив «преображения» появляется и в сценах визита пациентов к Преображенскому: все они очарованы умением профессора «творить чудеса», называют его «кудесником». Преображенский экспериментатор огромной смелости, его опыты над человеком превосходят в смелости опыты Советов над обществом: он обещает вставить женщине яичники обезьяны, предвосхищая операцию по евгенике над собакой. Но вместе с тем Преображенский умеет трезво смотреть на вещи: «Эх, профессор, если бы вы открыли способ, чтобы и волосы омолаживать!

Не сразу, не сразу, мой дорогой, — бормотал Филипп Филиппович»

В этом противоречии заключается символический парадокс Преображенского: понимая, что постепенное, эволюционное развитие любой области применения знаний является единственно верным, он, «заражаясь» идеями эпохи, решается на революционную операцию. Да и в самой области медицины, в которой работает профессор, — гинекологии, проявляется сатирическая черта повести в его эксперименте. Специалист по половым органам берется за пересадку отдела головного мозга; гинеколог создает новое существо, берет на себя функции эволюции. И в этом заключается булгаковская символика революционного «превращения». «Критика Булгакова направлена как против притязаний необразованной массы на руководство обществом, так и против надежды интеллигенции на быстрое воспитание «нового человека» благодаря изменившимся общественным условиям» /Май, 1990: 114/. «Повесть «Собачье сердце» явилось этапным произведением, в котором обрядовое по своим истокам действо — увенчание-развенчание шутовского короля — кладется в основу воссоздания облика жизни общества, принявшего на веру новорожденный миф о возникновении в результате революции улучшенной человеческой породы» /Химич, 1995: 55/.

Эта методика революционного воздействия на человеческую природу приводит к разрушительной силе катастрофам. Метафорой этой катастрофы является «потоп» в квартире Преображенского. Именно об этом и говорил профессор, рассуждая о разрухе: «Я сторонник разделения труда. В Большом пусть поют, а я буду оперировать. И никаких разрух». «Разруха» приходит в саму квартиру Преображенского, в который каждый бросает свое дело: профессор перестает оперировать, Борменталь вынужден отвечать на звонки пациентов. Все поглощается хаосом, рушится установленный порядок: «Все будет, как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении. Крышка Калабухову».

Разруха, по Булгакову происходит от разрушения порядка, от потери традиций, от нарушения законов существования. Результат — нищета, голод, крах морали, от которого страдают сами большевики, но продолжают бороться с этим методами разрушения вместо разумного созидания. Этот «замкнутый круг» революции неизбежен для нигилистического мироощущения. «Идея разрушения старого мира, конечно, родилась в головах, и головах мыслящих, просвещенных, причем задолго до появления председателя домкома Швондера и его команды. <…> В головах, где все поделено на «мы» и «они», где восторжествовала идея разрушения, революционного преобразования мира, перестают действовать общечеловеческие нормы и законы поведения» /Шнейберг, Кондаков, 1994: 193/. Булгаковские герои повторяют и приводят в действие идеи Базарова: «Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете…Да ведь надобно и строить» — словно говорит автор «Собачьего сердца» устами тургеневского Николая Петровича Кирсанова. Булгаков не принимает лозунга Базарова: «Сперва нужно место расчистить». На месте разрушенного социального здания невообразимо сложно построить новый «дом», особенно если его строители занимаются не стройкой, а ежедневным хоровым пением: Это никому не удастся, доктор, а тем более — людям, которые вообще, отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают собственные штаны»

.4 Создание «нового человека»: Homo Soveticus

булгаков повесть нигилизм революция

Идея критики создания «нового человека» раскрывается в повести с двух позиций: философско-этической и социальной. В этой главе рассмотрена социальная значимость этого преобразования. Философская идейность будет рассмотрена ниже.

Прерванное государственным переворотом развитие России и насаждение новой морали, новой эстетики, новой экономики потребовали воспитания нового человека, созданного по рецептам и предписаниям идеологов. Государственная машина ожидала от человека едва ли не органических изменений: «…службы для власти было мало; она требовала ещё и отказа от себя и своих убеждений. Принимая в утробу своего аппарата заведомо враждебных себе людей, она с упорством, достойным лучшего применения, нарекала их «товарищами», требуя, чтобы они и друг друга называли всеобщим именем социалистического братства <…> Так мало-помалу обрастали советские служащие обличьем «товарищей», причём настолько не только внешне, насколько стиль жизни есть всегда уже и её сущность».(Чудакова,1988:163).

«Существом социально опасным, но при этом социально привилегированным» — называет Клима Чугункина-Шарикова исследователь М.Чудакова. Революция «рождает» новый тип человека — Гомо Советикус /Зиновьев: 1991/. Этот тип человека, созданного «в огромной реторте Советов» ужасает Булгакова да и многих представителей русской интеллигенции.

М.Горький писал в «Несвоевременных мыслях»: «Ленин считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обреченный на неудачу.<…> Он работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользуется мертвой материей, но его работа дает ценный для жизни результат, а Ленин работает над живым материалом и ведет к гибели революции». Большевики создают гомункулуса, несущего смерть всем, в том числе и своим создателям.

Как пример прямого введения в текст понятия «гомункулус», обозначающего человека, созданного в ходе эксперимента, исследователями уже неоднократно прочитана история появления на свет Шарикова. Авторская идея иногда излагается и следующим образом: «…свершившаяся в России революция явилась не результатом естественного социально-экономического и духовного развития общества, а безответственным экспериментом: посему необходимо страну возвратить, по возможности, в её прежнее состояние» /Лосев,1993:26/.

Булгаков расскрывает метанимичную суть самого Шарикова, как нового человеческого типа. Любые возможные интерпретации повести «Собачье сердце» не должны отвлекать нас от желания автора подчеркнуть искусственное происхождение героя, который, однако же, сразу находит социальную нишу и без всяких на то оснований вписывается в родовое понятие «трудовой элемент», обнажая тем самым спекулятивный характер этого сообщества. Булгаков настаивает на самом термине: «…без всякой реторы Фауста создан гомункул!» и ещё раз уточняет его в обращении доктора Борменталя к Преображенскому: «В конце концов это ваше собственное экспериментальное существо».

Философ С.Н. Булгаков писал в работе «На пиру богов»: «Признаюсь, что «товарищи» кажутся мне иногда существами, вовсе лишенными духа, и обладающими только низшими душевными способностями, особой разновидностью дарвиновских обезьян». О ком, если не о Шарикове, идет здесь речь?!

«Сила Полиграфа Полиграфовича — в его девственности в отношении совести и культуры» /Соколов, 1996: 434/. Действительно, Шариков не имеет представления о моральном законе, совести, воспитание — заранее обреченное на неудачу действие. Он не совсем человек, и Булгаков подчеркивает эту мысль в тексте повести: «В повести «Собачье сердце» оказывается «размытым» значение слова «человек»; неясно, какой набор «атрибутов» достаточен, чтобы назвать живое лицо человеком: одежда, имя, жилплощадь, способ говорить и т.п. — список может быть продолжен, но «арифметическая» сумма все-таки не даст искомого результата» /Яблоков, 2001: 76/. «искусственно созданным» человеком можно назвать не только Шарикова, такая же психология и у Швондера. «Аналогичная «работа» была проделана в свое время и над Швондером, и над миллионами ему подобных. Как известно ленинский лозунг «Грабь награбленное!» (под награбленным подразумевалось в том числе и состояние, нажитое интеллектуальным трудом нескольких поколений интеллигенции) был одним из самых популярных в годы революции. Высокая идея равенства мгновенно выродилась в примитивную уравниловку, при которой все получали одинаково; талант, работоспособность, эффективность работающего в расчет не принимались» /Шнейберг, Кондаков, 1994: 194/.

.5 Система образов повести: «двойники»

Главными героями повести можно назвать четырех персонажей: профессора Преображенского, доктора Ивана Арнольдовича Борменталя, Шарика-Шарикова и председателя домкома Швондера. Каждый из них воплощает собой определенную идею, все они находятся в неразрывном единстве.

Филипп Филиппович Преображенский — персонаж, которого можно было бы условно назвать резонером: из его уст звучат многие мысли, которые Булгаков считал своим политическим и социальным кредо. Размышления о разрухе, социальном переустройстве, революции принадлежат несомненно самому Булгакову. Читатель не мог не прочувствовать авторской солидарности с крамольными, или, как говорит доктор Борменталь, «контрреволюционными» рассуждениями профессора Преображенского. Яростно-ядовитые тирады профессора Преображенского, не скрывающего своей неприязни к новой действительности, — это первый, наиболее явный слой сатиры Булгакова. Но назвать Преображенского положительным героем нельзя ни в коем случае, образ этот далеко не однозначен: «Амбивалентность этого персонажа не была проанализирована достаточно ни в 20-е годы, ни позже» /Май,1990: 76/.

Добросовестный консерватор, и если не монархист, то по меньшей мере добропорядочный верноподданный старого режима, Преображенский тщетно борется за сохранение привычного образа жизни в большой пречистенской квартире. Он хотел бы отгородиться от «улицы», оставить нетронутыми свою «чистую» науку, независимость от новой власти, но сотрудничать с ней в качестве медицинского «спеца», а вместе с тем удержать свои понятия о нравственности и даже об удобствах быта. Подобное сочетание невозможно, нормальная деятельность в «ненормальной стране» ставится Булгаковым под вопрос. Себе же на погибель Преображенский создаёт чудовище, некого «пролетарского Голема», способного изгадить и погубить всё вокруг себя. Близорукость взгляда академического учёного и непредсказуемость результатов опыта и теории, когда дело касается человеческой психики, — вот в чем негативная нагрузка образа Преображенского, и, вероятно, в современном мире эта тема не менее, а более насущна, чем 60 лет назад, когда писалась повесть.

Однако нельзя не видеть и достаточно критического отношения автора к профессору Преображенскому, во всяком случае, о тождестве их мировоззрений не может быть и речи. Писатель сходится со своим героем в неприятии организованной разрухи, хамства швондеров и шариковых. Он предлагает разделить читателю восхищение выдающейся одарённостью и трудоспособностью профессора. Но давайте посмотрим, кто же использует его блестящие достижения, кого, так сказать, обслуживает его талант, его руки?

Но и главный научный подвиг героя, который привёл к столь чудовищным результатам, — не рождён ли он брезгливым презрением к нравственности, уверенностью в превосходстве научной мысли над всем? Преображенский делает роковую ошибку, превращающую его открытие в страшную опасность, и поэтому он вынужден отказаться от своих взглядов и пойти на убийство Шарикова. Но и на этом Преображенский не успокаивается: последние строки повести говорят о возможном (а скорее всего и неизбежном) продолжении эксперимента: «Пес видел страшные руки. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги. Упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался в них, резал, рассматривал, щурился и пел:

К берегам священным Нила…

«Хотя на первый взгляд концовка «Собачьего сердца» может показаться булгаковской идиллией, заключительная строка, взятая из «Аиды», невольно навевает страшный образ хирурга-палача в клобуке — темная, угрожающая сторона личности Преображенского становится очевидна именно в конце повести. Шарику дарован временный покой, но отказано в прозрении, осознании грозящей ему опасности» /Фуссо, 1991: 36/.

Фигура Шарикова предстает читателю средоточием страшных инстинктов, темной стороной человеческого (или получеловеческого) бытия, воплощением социального разрушения.

В пору революционной ломки в историческое действие неизбежно втягиваются самые различные по тенденции и окраске силы. В Шарикове воплощена не демократическая, сознательная, а плебейская, низменная стихия народной жизни. По сути, Полиграф Полиграфович не имеет в себе ничего «пролетарского», кроме происхождения, которым он так кичится. Клим Чугункин, пьяница и лодырь, имевший судимости, чьё сознание унаследовала уличная дворняга, это «люмпен-пролетарий» в точном смысле этого слова. Грубость и наглость, пьянство, воровство, лганьё, доносы- всё дурное словно сконцентрировалось в рождённом гением профессора фантастическом двуногом существе. Его главный интерес- не производить, а «делить», настаивать на «правах» и избегать обязательств. И какая поразительная чёрточка- требование себе Шариковым белого билета! «На учёт возьмусь, а воевать — шиш с маслом!» Но зато полная готовность занять должность по отлову котов. Великая возможность произносить членораздельные звуки поощряет Шарикова лишь к митингованию и хамской демагогии — так много ли, стало быть, стоит эта наша способность выкрикивать политические лозунги?

Грубость души и просто грубость, невоспитанность, непросвещённость — вот в чём видит Булгаков реальную угрозу строительству новой жизни и бичует это средствами изощрённой, язвительной сатиры. Страшен этот недочеловек со скошенным лбом, но в цветном галстуке и лакированных ботинках, готовый вечно кого-нибудь «тяпнуть».Шариков в «должности», надевший кожаную куртку и доставляемый домой на грузовике (что за чудная деталь!), — грозное видение плебейского нахрапа, наглой вседозволенности, готовой погубить все человеческие нравственные ценности заодно с идеалами революции. И поэтому профессор прав, когда, пусть наивно, прекраснодушно призывает Шарикова: «Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества».

Эксперимент профессора Ф.Ф. Преображенского по очеловечиванию собаки оканчивается провалом: милый и добродушный пёс Шарик воспринимает худшие черты своего человеческого донора, люмпен — пролетария и превращается в зловещую фигуру Полиграфа Полиграфовича Шарикова, быстро вписавшегося в советскую номенклатуру. «Обратное превращение Шарикова в четвероногого символизирует невозможность сделать из «Клима Чугункина» нормального человека. Собака остается собакой. Гротескная натура «Собачьего сердца» показывает, что по своему духовному и моральному уровню «пролетарий» ниже уличной дворняги» /Левин, 1975: 48/. «Первоначальное название «Собачье счастье» куда больше подходит по смыслу, ведь у Шарикова нет собачьего сердца» /Проффер, 1983: 24/. В названии повести вложен двойной смысл. С одной стороны, собачье сердце — вот внутренняя сущность «недочеловека» Шарикова. С другой, собачье сердце Шарика оказывыается добрее и «человечнее» внутренней сущности Чугункина-Шарикова.

Только ведь Шариков невозможен без Швондера. Это Швондер вдолбил в его тупую башку мысль о его якобы классовом превосходстве, о его праве первенствовать. Шариков невозможен без Швондера, но и Швондеру без него не на кого опереться, ему нужен «народ». Эти зловещие плюс и минус заряжают поле насилия и безнравственности под прикрытием классовых интересов — то поле, торжество которого принесло столько бед. «Швондер — мрачное, хотя и не лишенное комизма олицетворение низшего уровня тоталитарной власти-управдома» /Соколов, 1996: 435/.

Таким образом, можно говорить об аллегорической системе «двойников» в повести. Преображенский является «двойником» Швондера: он выступает преобразователем, создателем «нового человека». Фактически, у Шарикова двое «родителей» — профессор, создавший его как человеческий организм, и Швондер, сделавший из него «пролетария» в худшем смысле этого слова. «Шариков оказывается пародийным двойником профессора с его жреческо-хирургическими замашками и причастностью к насильственному преобразованию мира» /Жолковский, 1994: 183/.

.6 «Тайнопись» повести

Некоторые исследователи находят в произведениях Булгакова зашифрованную информацию о жизни коммунистической партийной элиты. Особенно «смелые» выводы делает по этой теме исследователь С.Иоффе, находя буквально в каждой детали «следы тайнописи». Выводы Иоффе считаются спорными, но определенная доля истинности в его догадках очевидно имеется. Исследователь говорит о том, что буквально все герои, появившиеся на страницах «Собачьего сердца» являют собой пародии на лидеров коммунистической партии, а взаимоотношения между ними отражают реальные исторические события русской революции.

В образе Преображенского кроется пародия на Ленина, стремившегося преобразить Россию. Его имя не случайно: Филипп по-гречески значит «любитель лошадей», то есть человек, любящий управлять, править. Сходное отчество говорит о двойных властных амбициях носителя имени. Прообраз Борменталя — Троцкий-Бронштейн (Борм — Брон, таль — Л. Троцкий), Клим Чугункин воплощает Сталина (чугун-сталь, Клим — имя ближайшего соратника: Ворошилова).

Зина — пародия на Зиновьева (фонетическое сходство), Дарья — Дзерджинский ( общие буквы : д,р).

Швондер — пародия на Каменева, настоящая фамилия которого Розенфельд (Розенфельд на немецком значит «поле роз; Швон -«склон холма»).

Более того, параллели проводятся и с предметами. Так сова, разорванная Шариком, символизирует нелюбимую Сталиным Крупскую (внешнее сходство).

Портрет Мечникова, разбитый собакой — портрет Маркса, учителя Ленина, от учения которого Сталин отошел. Любимая опера профессора «Аида» намекает на Инессу Арманд (Аида Инесса Арманд).

Иоффе находит прототипов и у всех посетителей Преображенского. Кухню квартиры он считает Лубянкой, где «хозяйничает» Зина-Дзерджинский, а саму семикомнатную квартиру, за часть которой идет борьба — Кремлем, символом власти. События, происходящие в повести, исследователь расшифровывает так: «Ленин-Преображенский сначала приблизил Сталина-Шарика, надеясь омолодить, обновить круг людей, на которых он опирался. Старые соратники были либо активно против него (Каменев-Швондер), либо склонны к колебаниям и недостаточно крупны (Зиновьев-Зина и Дзерджинский-Дарья).

Но ловко маневрируя Сталин-Шариков сблизился с Каменевым-Швондером, Зиновьевым-Зиной и Дзерджинским-Дарьей, в результате чего пришлось звать на помощь своего давнего соперника Троцкого-Борменталя. Совместно им удалось одержать временную победу над Сталиным-Шариковым» /Иоффе 91: 20/.

Исследователь указывает на внешнее сходство прототипов и реальных исторических лиц. Так, Шариков во многом похож на Сталина, а профессор Перосиков из «Роковых яиц» имеет внешнее сходство с Лениным. Кроме того, у них одинаковые инициалы и общий год рождения.

По мнению исследователя, все произведения Булгакова требуют подробной расшифровки тайнописи.

Глава 3. Философско-этическая символика повести

«Считая своими учителями Салтыкова-Щедрина, Л.Толстого, Гоголя, Чехова и практически все наследие хорошо знакомой Булгакову русской и западноевропейской культуры, прямо или косвенно повлиявшей на мировоззрение писателя, Булгаков затрагивает в своем творчестве серьезные современные философские проблемы, в большей степени этические, «оперируя» не менее серьезными философскими понятиями, категориями и идеями различных философско-этических учений и направлений, таких как эволюционизм, гуманизм, экзистенциолизм, фрейдизм (неофрейдизм), философия жизни, позитивизм, софиология, космизм, мистицизм — обнажая при этом такие проблемы как: преобразование человека, проблемы насилия, проблемы столкновения культур, проблема власти, времени (вечности и пространства), свободы (воли), должного и сущего и многие другие.» /Ухова, 1999: 19/.

.1 Проблема науки и этики в современном обществе

Проблема этического подхода к научному прогрессу возникает как философское противоречие в двух повестях Булгакова — Роковые яйца и Собачье сердце. В этих повестях действует герой-ученый, открытие которого претендует на революционный характер. Профессор Персиков и профессор Преображенский создают новое явление в науке, способное повлиять на прогресс человеческой расы. И именно проблема прогресса и его законов в ситуации, когда наука принимает на себя преобразовательную мощь глобального характера, волнует Булгакова, видящего дальнейшей путь человечества в соединении технологической мощи с возрожденным гуманизмом.

Наука, ее кардинальные проблемы стали важной составляющей частью булгаковского творчества и вошли в саму его фактуру. Со значительным научным багажом у нас — Замятин, да еще у Булгакова чувствуется, что естественные науки не являются для него темными и непроходимыми дебрями,- напишет в 1926 году критик А.Воронский.

В 1924-1926 годах, когда появилось к печати одна за другой две повести и сразу вслед «Записки юного врача», во всех этих сочинениях автор, оставшийся приверженцем идем эволюционизма, освоенного им на медицинском факультете Киевского университета Святого Владимира, настойчиво доказывает предпочтительность эволюционного пути развития и в социальной жизни. Фигура Врача станет непременной для большинства произведений, претерпевая эволюцию. Положительная в «нормальном» мире, направленная на спасение жизней, предстает деформированной в новых социальных условиях в «Собачьем сердце». Профессор Преображенский — выдающийся естественник, но его экспериментом брошен вызов эволюции — и за событиями повести читается вердикт автора революционным способам излечения социальных болезней: «Ну так вот-с…: это никому не удастся. Кончено. Можете и не спрашивать. Так и сошлитесь на меня.» « …в основе булгаковских повестей «Роковые яйца» и «Собачье сердце» лежит та же самая коллизия: хирургия VS культура (искусственное VS естественного).» /Яблоков, 2001: 57/.

В повести врач так или иначе убивает Шарикова — человека, в котором низменные инстинкты преобладают над разумом. У доктора нет другой возможности исключить его из социальной жизни. А в декабре 1926 Булгаков печатает рассказ «Я убил» — о том, как доктор убил законченного мерзавца в процессе перевязки. Таким образом, Булгаков, возможно, оправдывает убийство как единственно возможный вариант избавления общества от подонков.

Размышляя над тем, что ждет Россию в будущем, Булгаков разделяет мысль Н.Бердяева, утверждавшего в своей итоговой книге «Самопознание» (1940), что «равенство есть метафизически пустая идея и что социальная правда должна быть основана на достоинстве каждой личности, а не на равенстве». «Главную опасность того, что плоды открытия, могущие нанести вред человечеству, присвоят люди непросвещенные и самоуверенные, да еще обладающие неограниченной властью, Булгаков видел в торжестве классовой идеологии, вооруженной оружием массового поражения, над общими идеями и ценностями» /Ухова, 2001: 24/. Именно такие Рокки и Швондеры не раз ставили под угрозу жизнь человечества в XX веке с его оружием и достижениями техники. В чем же видел выход писатель? Это решение сходно с выводами размышлений на эту же тему одного из виднейших представителей неофрейдизма — немецкого социолога и психолога Эриха Фромма. Его гуманистическое мировоззрение стало одним из основных векторов научного содержания в XX столетии. Фромм трезво оценивает сущность человека : Сила стремления к разрушению, которое мы видим в человеческой истории и которое со страхом наблюдаем в наши дни, коренится в природе человека, как коренится в ней и стремление творить. Слова, что человек способен развивать в себе изначально потенциально присущие ему любовь и разум, не означают наивной веры в человеческую доброту. Разрушение — вторичная потенциальная возможность, коренящаяся в самой сути человека и обладающая той же интенсивностью и силой, которую может иметь любая страсть» /Фромм: 2002: 31/. Фромм так же как и Булгаков видит главную опасность современного мира в чрезмерном развитии научной мысли и научных достижений при отсутствии такого же урованя морального и духовного развития общества. Подобные опасения высказывались и другим классиком неофрейдизма К.Г. Юнгом.

Современный мир показывает, что опасения Булгакова оправдались: человечество живет в ситуации постоянной угрозы, при том что мощь цивилизации становится все внушительней, а духовные нормы все явственнее отодвигаются на второй план. Как написал спустя полвека после Булгакова «гуру» американской литературы «протеста» Курт Воннегут: «Чтобы ученые не изобретали, у них всегда получается бомба».

«Решение как у Э.Фромма, так и у Булгакова сформулировано в основных положениях гуманистической этики: в гуманизации технологического общества, в гуманистической планировке и управлении, в гуманизированном потреблении и в психодуховном и нравственном обновлении» /Ухова, 2001: 25/. Булгаков полагает, что общество истины и справедливости можно создать, только опираясь на перечисленные ценности гуманизма, которые выстраиваясь в образно-мыслительный материал, в некую оригинальную и своеобразную этическую концепцию, являются синтезом различных философско-этических учений и направлений.

Эта проблема особенно актуальна в последнее время, когда остро стоит вопрос об этической стороне клонирования человека. Мы «играем» с природой «вслепую» не представляя точно результата этой «игры»: «Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти ощупью и параллельно с природой, форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с кашей <…> Можно привить гипофиз Спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и соорудить из собаки чрезвычайно высоко стоящего. Но на какого дьявола? — спрашивается. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. <…> Доктор, человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар».

В философском контексте проблема науки перекликается с классическим произведением античного периода — «Метаморфозами» Овидия. «В произведении Овидия человеческая страсть или вина, сочетающаяся с божественной волей, дает в результате божественное превращение, и мы ощущаем его исчерпывающую полноту. В «Собачьем сердце» превращение — дело рук целиком человеческих, без малейшего участия «божьей воли», и поэтому ущербное и обратимое; человеческому разуму не удается одолеть материю. <…> Несмотря на метафорическую ауру, превращенность собаки в человека<…> оказывается, по существу, делом техники, а не волшебного могущества<…> Но преображение Шарикова лишено не только магической силы и быстроты, но и магической завершенности» /Фуссо, 1991: 43/. Показательно, что как будто в подтверждении развенчания магической сущности операции, Булгаков описывает точную детальную технологию операции (профессиональное описание медика).

При этом описание хирургической операции виртуозного мастера похоже у Булгакова на приготовление обеда Дарьей Петровной: «зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький колючий блески, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас разошлась, и из нее брызнула кровь во все стороны»

Действительно, в метафорическом смысле неудача профессора символизирует поражение человека, замахнувшегося на «божье дело». Обуреваемый гордыней, человек решается на «игру» с материей, не понимая, что эта материя — продукт божественного «вздоха», что сама она — божественна. «Хотя Булгаков не был абсолютно верующим, но он солидарен с Кантом и Л Толстым в том, что только обращение к надмирному абсолюту, который символизирует звездное небо, может заставить людей следовать категорическому моральному императиву и навсегда отказаться от насилия» /Ухова, 2001: 28/.

Именно с этими религиозными представлениями связан целый пласт идейной «нагрузки» повести «Собачье сердце».

.2 Религиозные аспекты философии повести «Собачье сердце»

Элементов символики, содержащих религиозные «отсылки» в повести множество: Булгаков не случайно и не только на основании «Мастера и Маргариты» называл себя «мистическим писателем». Условно их можно разделить на три группы по «отсылке» к священному религиозному источнику. Они являются аллюзией Ветхого Завета, Нового завета или связаны со жреческими культами.

Символ языческого противопоставления человеческого культа божественной воле христианства раскрывается подробнее всего в образе Преображенского. «…христианские мотивы в качестве подсистемы входят у Булгакова в более широкое ассоциативное поле мифопоэтических аллюзий, включаясь прежде всего в оппозицию христианство/язычество» /Яблоков, 2001: 14/. Действительно, деятельность Преображенского противоречит христианской догматике, и поэтому профессор часто является в тексте повести в образе языческого жреца, мага или божества.

«Вошедший очень почтительно и смущенно поклонился Филиппу Филипповичу.

Хи-хи! Вы маг и чародей, профессор, — сконфуженно вымолвил он» (II).

«Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приемную, молча — переднюю, и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.

Пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем какой-то намаз» (II).

«Обо мне заботится, — подумал пес, — очень хороший человек. Я знаю, кто это. Он — волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки» (III).

«Вечерами пречистинская звезда скрывалась за тяжкими шторами и, если в Большом театре не было «Аиды» и не был заседания Всероссийского хирургического общества, божество помещалось в кабинете в глубоком кресле» (III).

«В белом сиянии стоял жрец и сквозь зубы напевал про священные берега Нила. Только по смутному запаху можно было узнать, что это Филипп Филиппович» (III).

«Преображенский фигурирует в качестве языческого «жреца»; это определение, вместе с пристрастием Преображенского к «Аиде», напоминает нам о функциональном значении басовой партии жреца в опере, оттеняющей тему жертвенности сопрано и тенора» /Фуссо, 1995: 36/.

Преображенский терпит поражение, но оно временно: он продолжает напевать арию из «Аиды» и раздумывать о возможном продолжении опыта. Что он создал? Это скорее не гомункул, а подобие мифического существа, продукта человеческой гордыни в ужасающе гипертрофированном виде. «…заголовок повести актуализирует переносное значение слова «собачий», восходящее к общеевропейским мифологическим представлениям о Псе, стремящемся разрушить строй мироздания. <…> Финальная фраза из оперы «Аида» начинает звучать как некий лозунг, как призыв к Абсолюту и «человекобожеству»» /Яблоков, 2001: 133/.

Другой пласт религиозных аллюзий в повести восходит к Ветхозаветным преданиям о сотворении мира. Вся квартира Преображенского представляется исследователям как модель мироздания, «модель вселенной со своим адом и раем, функции которых условно выполняют кухня и звезда в окне» /Клейман, 1991: 225/. «В этом пространстве существует и зона «первобытного хаоса», сохраняющая память о тех временах, когда «Дух Божий носился над водою» — ванная. <…> Впоследствии «потоп», устроенный Шариковым, будет символизировать наступление «первозданного хаоса», стремящегося подавить «космос» устоявшегося бытия» /Яблоков, 2001: 205/. Возможно не случайно в квартире профессора Преображенского именно семь комнат: это число является священным во многих религиозных системах, в том числе и в иудейско-христианском мировоззрении.

Но самое большое количество символических совпадений отмечают исследователи повести с христианскими текстами, каноническими Евангелиями. Множество совпадений позволяет говорить о пародийном описании в повести жизни Христа /Гаспаров,1994/. Исследователь указывает на символическое сходство Преображенского с образом Бога-Отца, а Шарикова — с образом Бога-сына. Существует ряд цитат, указывающих на правомочность подобного решения. Например, двойная мотивировка жеста профессора перед операцией: «Руки он вздымал в это время, как будто благословляя на трудный подвиг злосчастного пса Шарика». Первое слово было произнесено «человекособакой» в 12 часов 12 минут 31 декабря, и слово это не случайно. «Абырвалг» — это не только обратное прочтение «главрыбы». Abir на иврите означает «Бог», таким образом «новорожденный» как бы взывает к отцу-создателю. Валг скорее всего восходит к «Vlgn», что на иврите означает «хаос, неразбериха». Да и сам символ рыбы традиционно считается символом Христа и христианства. Существует целый ряд других совпадений, описанных исследователями. «Анализируя годовую цикличность в булгаковских фабулах, нетрудно заметить тяготение писателя к двум основным астрономически-фенологическим периодам: «зимнему» и «весенне-летнему» — при том, что сезонная «привязка» сопряжена с мотивом катастрофы, конца мира и его обновления. Иначе говоря, мы имеем дело с традиционнейшими годовыми кульминациями, двумя вариантами «Нового года», важнейшими моментами годового цикла, сакрализовнных во всех мифологиях и религиях как «космогонические кризисы»: это периоды декабря-января и апреля-мая; в христианской парадигме — Святки и Пасха. <…> И весьма интересно, что в повести «Собачье сердце», основная фабула которой лежит от Сочельника до Крещения, процесс «очеловечивания» Шарика — или, иначе говоря, «воскрешения» Клима Чугункина — хронологически тождественен истории «воскрешения» Алексея Турбина в романе «Белая Гвардия» /Яблоков, 2001:130/. Действительно, судьба Шарика-Шарикова-Чугункина — это цепь воскрешений, похожих на воскрешения Иисуса. Булгаков четко соблюдает и хронологию Библии. Операция проходит во второй половине дня 23 декабря, полное очеловечивание завершается в ночь на 7 января — общий условный период между католическим и православным Рождеством. «Происходит Преображение, только не Господне <…> Полиграф Полиграфович — воплощение не Христа, а дьявола, взявшего себе имя в честь вымышленного «святого» в новых советских «святцах», приписывающего праздновать День полиграфиста» /Соколов 1996: 434/. Итак, рожденное существо повторяет Христа в пародийной форме — черты поведения Антихриста, а значит, Преображенский сам становится воплощением дьявола. «Опыты по омоложению, которыми занимается Преображенский, в плане мифоэпических ассоциаций воспринимаются как владение секретом «вечной юности», которым, согласно традиционным представлениям, обладают змеи, умеющие менять кожу. «Змеиная мудрость» Преображенского в системе ветхозаветных реминисценций повести включается в амбивалентный мотив «творения-грехопадения» и делает образ ученого-«творца» противоречивым, намекая на его «дьявольские» черты»./Яблоков, 2001: 55/.

Итак, образ Шарикова можно метафорически воспринимать как образ Антихриста. Но тут следует упомянуть, что подобный образ не единственный в произведениях Булгакова — подобные персонажи появляются в большинстве творений писателя. Булгаков в своем творчестве продолжает восходящий к Гоголю образ «Антихриста-Наполеона», традиционный для русской литературы и русского менталитета. Для его внешности характерны «плотная, округлая, короткая фигура, бритое лицо, черные волосы». Эту галерею у Булгакова составляют Кальсонер — Петлюра — Рокк — Шариков. Они были воплощением человека-шара: круглый, скользкий, неуловимый. «Характерно в этой связи удивительное «единодушие» при подборе клички для бездомного пса, проявленное персонажами «Собачьего сердца». -Шарик сам удивляется «неподходящести» своего имени.- «На первый взгляд кажется, что функция ряда «шарообразных» демонических персонажей-брюнетов придана в «Собачьем сердце» Швондеру, но, точнее говоря, эта роль «распределена» между двумя персонажами: Швондером и Шариковым: данная пара своеобразно пародирует пару Преображенский-Борменталь (учитель-ученик)» /Яблоков, 2001: 76/. Таким образом, повесть насыщена мифологически-религиозными реминисценциями символического характера, «опоясывающими» фабулу произведения.

Шариков-Антихрист, пародируя даты Рождества, как бы открывает собой новую эру — эру безбожия. Необходимость в Боге отпала и «человекопес» хочет вытеснить из мироздания своего создателя.

Возможна и еще одна интерпретация религиозной тематики в идейной канве повести, близкая к пантеистической философии. Шариков — человек, «новорожденный» хомосапиенс, выведенный из «тьмы» животного мира божественной эволюцией. Развиваясь и осваиваясь в этом мире, попав под влияние дьявольских сил Швондера, Шариков восстает на своего создателя, и тот вынужден вернуть его в первобытное состояние животного. Это — наказание, но явно временное, эволюционный «Бог» не может остановить движение, ищет новые формы воплощения, поэтому следующая риенкарнация Шарикова может привести к глобальной катастрофе.

Подобные картины катастрофы, разворачивающиеся «на любой вкус» перед читателем, свойственно мировоззрению писателя, и реализуются в целом ряде его произведений.

.3 Апокалиптические предчувствия и жизнеутверждающий пафос: диалектика повести

В связи со всеми этими «отсылками» к мифологии и текстам религиозных представлений, пронизывающих большинство произведений Булгакова, можно говорить о том, что писателю было свойственно апокалиптическое предчувствие, реализованное и в повести «Собачье сердце». Подобное настроение отразилось в произведениях большей части интеллигенции, не принявшей русскую революцию («Грядущий Хам» Д.Мережковского, «Солнце мертвых» И.Шмелева и др.) Но для Булгакова подобные настроения основывались не только на неприятии пролетарской разрушительной силы: он видел опасность прогресса вообще, особенно прогресса революционного, столь свойственного технологическому Западному обществу, отказавшемуся от «духовных поисков». Булгаков во многих мыслях был близок крупнейшему представителю русского философского «рассвета» Н. Бердяеву, который, видя в человеческом прогрессе историю «поражения» человека, писал в книге «Смысл творчества»: «Философия и наука есть неудача в творческом познании истины; искусство и литература — неудача в творчестве красоты; семья и половая жизнь — неудача в творчестве любви; мораль и право — неудача в творчестве человеческих отношений; хозяйство и техника — неудача в творческой власти человека над природой. Культура во всех ее проявлениях есть неудача творчества, есть невозможность достигнуть творческого преображения».

Это настроение «неудачи творчества» полностью относится к повести «Собачье сердце». Речь здесь идет не столько об отсутствии веры в научное преображение мира, сколько о серьезном, трагическом внутреннем скепсисе по поводу возможностей человечества жить, руководствуясь «нравственным законом». Любое активное действие героев повести по преобразованию действительности «приближает» последний день бытия «Акты нового творения в повестях Булгакова непременно влекут за собой угрозу «светопреставления»./Яблоков, 2001:74/. Не случайно в одном из первых вариантов повести «Роковые яйца» финал нашествия на Москву выглядел так: «…необозримые полчища гадов двинулись на Москву, осадили ее и сожрали. Заключительная картина — мертвая Москва и огромный змей, обвившийся вокруг колокольни Ивана Великого».

У Булгакова было множество причин видеть приближающийся «закат времен». Многие факторы негативного развития цивилизации, предсказанные писателем, нашли свое развитие в наши дни. Человечество продолжает совершенствовать научные методы преображения мира, «Преображенские» получили возможность почти ничем не ограниченного эксперимента, а моральный уровень общества не поднялся с той планки, которая не удовлетворяла Булгакова почти сто лет назад. Двадцатый век с мировыми войнами и глобальными гуманитарными катастрофами показал обоснованность многих опасений Михаила Булгакова.

В тоже время в мировоззрении Булгакова неизменно присутствовал если не оптимистический пафос жизнеутверждения, то четкая уверенность в закономерности и «продуманности» мироздания. Булгаков, являясь мистиком, сатириком, скептиком, во многом религиозным мыслителем, оставался гуманистом, верящим в человеческую возможность «очищения» и в божественную доброту по отношению к человечеству.

Его повести, при всем ужасе описываемых в них событиях, «дышат» живой жизнью: меняющейся, часто непредсказуемой, иногда пугающей, но неизменно динамичной и активной. Человек предстает у Булгакова носителем действия, а не пассивным объектом, а значит, если это действие направить в нужное русло, мир преобразится в настоящем лучшем смысле этого слова, двигаясь верным неторопливым путем «Великой Эволюции».

В этом заключается диалектическое направление творчества Булгакова. Причем этот взгляд на мир характерен для Булгакова и по отношению к социальным вопросам развития страны, и применительно к проблемам «вселенского порядка». Е.А. Ермолинский в своих «Воспоминаниях» приводит следующий разговор Булгакова с Ильей Файзенбергом (Ильфом):

« — А потом? — и посмотрев на него, добавил другим тоном: Что все-таки потом, Михаил Афанасьевич?

Булгаков комически развел руками.

О чем вы говорите, Ильф? Вы же умный человек и понимаете, что рано или поздно все встанет на свои места».

Подобная мысль высказывается в романе «Мастер и Маргарита» Воландом: «Все будет правильно, на этом построен мир».

Эта закономерность происходящих явлений проявляется и в «Собачьем сердце». Шариков снова становится псом, все возвращается «на круги своя», и намек на продолжение эксперимента говорит о невозможности «остановить» жизненные процессы мироздания, о постоянном «круговом» движении бытия.

Апокалиптические предчувствия писателя находятся в неразрывном диалектическом единстве с пафосом жизнеутверждения и веры в «правильность» происходящего во вселенной. В этом — творческая особенность Булгакова, «мистического писателя», гуманиста, философа, сатирика.

Заключение

Данное исследование выявило наличие сложной, многоуровневой социально-политической, гуманистической, философско-этической основы повести М.А. Булгакова «Собачье сердце». Эта повесть становится гуманистическим и социальным манифестом писателя, наполняется богатой философской и мифологической символикой.

Сатира Булгакова в повести имеет реалистические корни, продолжает традиции русского трагического реализма. При этом автор использует фантастический сюжет, «маскируя» в нем вопросы и проблемы общечеловеческого характера.

Исследование показало правомочность разделения идейного содержания повести на два пласта (социально-политический и этико-философский).

Эти составляющие находятся в тесном взаимодействии, объединенные глобальной общностью ставящихся проблем и гуманистическим способом их решения.

М.А. Булгаков поднимает проблему эволюционного и революционного пути прогресса: общечеловеческого, социального, научного, этического. Писатель отражает в повести разрушительные последствия выбора революционного пути движения цивилизации. Автор «Собачьего сердца» двигается в направлении от частного к общему: от подведения неутешительных итогов социального эксперимента русской революции к анализу дальнейшего культурного пути человечества. М.А. Булгаков видит выход из кризиса современной технологической культуры в общей гуманизации, в обретении моральной и духовной основы жизни. Для своей страны писатель видит решение в отказе от глобальных социальных экспериментов, от психологии революционного «преображения», в возвращении на путь эволюционного движения «параллельно с природой».

Писатель использует в тексте повести мифологическую и религиозную символику, подчеркивающую масштабность поставленных вопросов в общем историческом культурологическом контексте. «Собачье сердце» — это одновременно, поставленная проблема общечеловеческого характера, творчески осмысленное воплощение этой проблемы, рассмотрение путей выхода, предложение по ее разрешению. М.А. Булгаков создал символическую, художественную философскую систему в рамках небольшой повести, фантастической по тематике и реалистической по художественному методу.

Литература

[Электронный ресурс]//URL: https://liarte.ru/diplomnaya/proletariat-i-intelligentsiya-v-povesti-sobache-serdtse/

1.Бердяев Н. Смысл творчества. М., 1989.

.Боборыкин В.Г. Михаил Булгаков. — М.,1991.

. Булгаков С.Н. На пиру богов. // Собр. соч. Т.2.

. Воронский А. // На литературном посту, 1926, 1.

. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX века. -М., 1994.

. Горький А.М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре. -М., 1990.

. Ермолинский Е.А. Из записок разных лет: Михаил Булгаков, Николай Заболоцкий. -М., 1990.

. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994.

. Зиновьев А.А. Гомо советикус. Пара беллум. М., 1991.

И.А. Ильин Аксиомы религиозного опыта. В 2-х томах — Париж-Москва,1993.

. Иоффе С. Тайнопись в «Собачьем сердце» Булгакова. // Слово, 1991, №1.

. Клейман Р.Я. Мениппейные традиции и реминисценции Достоевского в повести М.Булгакова «Собачье сердце». // Достоевский: Материалы и исследования. -Л., 1991. Вып. 9.

. Козлов Н.П. Гротеск в сатирической трилогии. // Сб. Содержание форм в художественной литературе. Самара, 1991.

. Лакшин В. О прозе Михаила Булгакова и онем самом. // Воспоминания, портреты, статьи. — М., 1984

15. Левин Ф. Levin F. Das Groteske in Michael Bulgakov Prose.- Munchen, 1975.

. Леонтьев Д.А. Предисловие. // Фромм Э. Искусство любить. С-Пб., 2002.

. Лурье Я. К проблеме мировоззрения Михаила Булгакова. // Михаил Булгаков на исходе XX века. Мат-лы VIII межд. Булгаковских чтений в С-Петербурге. С-ПБ., 1999.

. Май Б. Mai Birgit. Michael Bylgakov`s Sobac`e serdce oder Vom Ungang mit satire // Michael Bulgakov: Matiralien sa Leben und Werk.- Leipsig, 1990.

. Проффер Э. Предисловие. // Булгаков М.А. Собр. соч. (в 10 томах).

Ардис, 1983.

. Соколов Б. Булгаковская энциклопедия. — М., 1996.

. Соколов Б. Михаил Булгаков. // Знание. 1991, № 7.

. Ухова С.В. Философско-этические идеи в творчестве М.А.Булгакова. М., 1999.

. Фромм Э. Человеческая ситуация: ключ к гуманистическому психоанализу. -С-Пб., 2002.

. Фуссо С. Собачье сердце — неуспех превращения. // Литературное обозрение — 1991. №5.

. Химич В.В. «Странный реализм» Михаила Булгакова. Екатеринбург, 1995.

. Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. -М., 1988.

. Чудакова М. «И книги-книги…» // Они питали мою музу: Книги и жизни в творчестве писателей. -М., 1986.

. Чудакова М. Общее и индивидуальное, литература и биография в творческом процессе Михаила Булгакова // Художественное творчество. Вопросы комплексного изучения. — Л., 1982.

. Шнейберг Л.Я., Кондаков И.В. От Горького до Солженицына. — М., 1994.

. Яблоков Е.А. Мотивы прозы Михаила Булгакова.-М., 1997.

. Яновская Л. Творческий путь М.Булгакова. -М., Сов. Писатель, 1983.