В мае 1929, вскоре после возвращения Маяковского из поездки во Францию, его по-знакомили с актрисой Вероникой Полонской. Дочь «звезды» русского немого кино Ви-тольда Полонского (эта биографическая деталь тоже могла иметь какое-то психологическое значение для Маяковского, незаурядного киноактера, киносценариста, киножурналиста еще с 1910-х), Вероника сама в то время начинала артистическую карьеру в молодежной студии МХАТа; была уже замужем — за актером того же театра Михаилом Яншиным.
Познакомили же поэта с актрисой Брики. Не исключено, что знакомство это было обдуманным — чтобы отвлечь Маяковского от ставшего им известным намерения якобы жениться на Т. Яковлевой.
В 1920-е годы стоило Маяковскому серьезно увлечься девушкой, об этом сразу же становилось известно Брикам. И как-то получалось так, что обязательно что-то рас-страивалось, что-то не получалось… В подобных обстоятельствах, как вспоминала художница Е. Лавинская, Лиля Брик начинала нервничать, хотя уверяла знакомых, что, по существу, Маяковский ей не нужен, она уже устала от его вечного нытья, но она не может допустить, «чтоб Володя ушел в какой-то другой дом, да ему самому это не нужно…». Одно время, в период каких-то внутренних сомнений, переживаний Маяковского, духовно близким ему человеком оказалась входившая в группу «Леф» художница Елена Семенова. Близким — просто как товарищ, друг, честный русский человек, с которым поэт мог посоветоваться, поделиться одолевавшими его сомнениями. Но эти их конфиденциальные беседы не ускользнули от бдительного взора Л. Брик, которая заподозрила художницу в «матримониальных» намерениях. Лиля Юрьевна пригласила ее на прогулку и как бы между прочим, но не скрывая озабоченности, завела разговор на эту тему.
«Из этого разговора, — пишет Семенова, — стало ясно, что Лиля Юрьевна заинтересовалась некоторым вниманием ко мне Маяковского и решила “дать мне установку”, чтобы, не дай Бог, я не приняла его всерьез…».
Эта прогулка, отмечает далее художница, позволила разглядеть в Л. Брик «новые отталкивающие черты — собственницы, которая может одолжить принадлежащее ей, но не отдать».
Вероника Полонская, молодая, красивая, делающая карьеру актриса, которая, однако, была замужем и за которой к тому же «приударяли» другие поклонники-актеры, могла представляться Брикам подходящей кандидатурой для «легкого флирта» Маяковского, не угрожающего его уходом из их «семьи». Возможно, какое-то время так оно и было.
Любовная лирика В.Маяковского
... к написанию того или иного произведения. Разрешение этой задачи я начала, конечно, с изучения личной жизни В. В. Маяковского. Отношения Маяковского и Лили Брик. В жизни Маяковского ... К счастью, за последние годы стало появляться все больше и больше материалов, заставляющих по новому взглянуть на жизнь и творчество Маяковского. Причем, чем больше я узнаю о Маяковском ... И Лиля Брик ... и стихи, и дела, и ...
К концу 1929 — началу 1930 года перспективы зарубежной поездки Маяковского, тем более — вторичного посещения США (где теперь находились Элли Джонс и его дочь), явно отодвинулись на неопределенное время. Между тем отношения Маяковского и В. Полонской развивались своим чередом. В феврале 1930 года в двухмесячную зарубежную поездку отправилась чета Бриков. Маяковский же решил в этот момент форсировать развитие своих отношений с Полонской, чтобы поставить Бриков перед свершившимся фактом — он уже женат. В начале 1930 года Маяковский вступает (вносит пай) в писательский жилищно-строительный кооператив. Секретарь Федерации объединений советских писателей тех лет В. Сутырин позднее, выступая перед сотрудниками музея В.В. Маяковского, вспоминал, как поэт в марте 1930 года просил его поскорее, до возвращения Бриков из-за границы, предоставить ему отдельную квартиру, так как и дальше жить в постоянном обществе семейства Бриков он уже не может. «Я сказал, — вспоминает далее Сутырин, — что это вряд ли, потому что раньше осени ты квартиру не получишь». — «Ну что ж, я сделаю иначе: я что-нибудь найму, а осенью, условимся, что ты мне дашь поселиться в отдельной квартире»… «11 апреля 1930 года» — штамп московского почтамта на последней полученной Маяковским из Лондона от Бриков открытке.
Они возвращаются, выезжают… 12 апреля 1930 года — этой авторской датой помечено предсмертное письмо Маяковского, озаглавленное «Всем»: «В том, что я умираю, не вините никого… » В нем, обращаясь к «Товарищ Правительству», поэт просит устроить «сносную жизнь» его «семье», называя среди ее членов, наряду с матерью, сестрами — Веронику Витольдовну Полонскую. Но поэт по-прежнему с кем-то встречается, что-то обещает, разговаривает по телефону. 13 апреля Маяковский и Полонская увиделись на домашней вечеринке у писателя Валентина Катаева. Поэт нервничает, обменивается с Полонской записками, ведет себя не очень тактично. Утром 14 апреля Маяковский заехал за Вероникой Витольдовной перед репетицией к ней домой и привез к себе на Лубянский проезд. Поэт просит ее остаться у него вот здесь, сейчас. Не уходить… В. Полонская потом напишет, что в этом лихорадочном разговоре, ставшем последним, обещала прийти к поэту вечером, а тогда она спешила на очень важную для нее репетицию в театр. Полонская все же уходит. И слышит выстрел. Все. Маяковского не стало.
Такова канва последних событий на «личном» фронте. Но были и другие события.
В последние годы жизни Маяковского его пламенность, бескомпромиссность, жившая в нем романтическая преданность идеям социальной справедливости начинали заметно раздражать литературных и чиновных обывателей. Эти любители тихой и спокойной жизни к концу 1920-х гуже набрали известную силу в административногосударственной системе. К 1929-1930 критически, иронически, скептически высказываться о Маяковском стало своеобразным шиком в литературной и окололитературной среде. Видимо, была в этом потоке и зависть, и ревность литературной серости по отношению к подлинному таланту.
Заметное обюрокрачивание государственной и партийной системы, откровенный рост «обывательской тины» вызывают настойчивое желание поэта снова и снова обратиться к истокам, к лозунгам и идеалам революции, критически осмыслить пройденное и сделанное, еще раз по большому счету поговорить «о времени и о себе». Так в конце 1929 года была задумана Маяковским выставка «20 лет работы» как попытка подвести итоги проделанного за это время в искусстве. Она открылась 1 февраля 1930 года в клубе писателей.
По литературе «Лирика о любви В.В.Маяковского»
... с Брик. То есть можно заметить, как тесно переплетаются в творчестве Маяковского чувства поэта и чувства лирического героя. В апреле 1930 года ... Или любит, или нет, или сейчас, или никогда. Любовное чувство у Маяковского приобретает необычные формы: от беззащитного «смирного любеночка»: ... обречен делать это. Как метко было замечено, его лирика питалась от несчастной любви. Не всегда можно говорить ...
Раздумывая в эти дни о пройденном пути в искусстве, о сделанном и несделанном, поэт приходит к выводу о мелочности и ненужности всяких межгрупповых внутрилитературных споров, разборок, взаимных упреков и т. п. на фоне громадности «общих», как ему представлялось, задач творческой работы по созиданию нового справедливого общества. 6 февраля он вступает в наиболее массовую в то время писательскую организацию — РАПП. «В осуществление лозунга консолидации всех сил пролетарской литературы», — так написал он в заявлении. Но его «друзья» по прежней литературной группировке — «Левому фронту» (Леф), которых поэт ввел в литературу, пестовал, направлял, — назвали этот его шаг чуть ли не «предательством»… Как-то так складывалось, что и на профессиональном, литературном фронте одно за другим следовали различные неприятные, отрицательные события. Накапливалась специфическая, не получавшая разрядки усталость от слова. Известно, что Маяковский работал со словом постоянно — в дороге, при ходьбе, за игрой в карты или бильярд. От этой работы он отдыхать не умел. Можно представить себе, сколь чудовищной была просто физическая усталость при сравнительно длительном отсутствии положительных эмоций. Корней Чуковский однажды верно заметил: «Быть Маяковским трудно». И 14 апреля 1930 года произошел этот трагический, как выразился Виктор Шкловский, «несчастный случай на производстве». Маяковский жил и умер как поэт.
Свыше 150 тысяч человек прошло, прощаясь, мимо гроба Маяковского, установленного в клубе писателей, там, где еще так недавно на выставке «20 лет работы» звучал «во весь голос» разговор поэта с потомками. 17 апреля, в день похорон, конная милиция с трудом сдерживала огромные массы народа, запрудившие улицы и переулки по пути следования траурной процессии. Это была стихийная демонстрация, не виданная в Москве со дня прощания с В.И. Лениным. Все как-то сразу поняли, чем и кем был в действительности поэт Маяковский. Кого они, страна, народ потеряли в его лице. Не стало того, кто, казалось бы, был так вечен, постоянен, так неуязвим. «Твой выстрел был подобен Этне…» — так откликнулся на смерть Маяковского Б. Пастернак. Эта смерть действительно потрясла современников как извержение вулкана…
Посмертная судьба Маяковского знавала разные периоды. В 1935 году Сталин отметил, что «Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Объективно верный, справедливый, сам по себе правильный, этот тезис, однако, вышел из-под руки главного руководящего лица партии и государства. И потому в глазах чиновников от искусства и администрирования приобретал характер директивы. И ретивое, бездушное «насаждение», «пропаганда» Маяковского — в школах, в вузах, в печати, в науке, в литературоведении — к тому же не всегда на лучших образцах его творчества и не всегда лучшими «пропагандистами» давали зачастую обратный эффект, эффект отторжения поэта читателем. Бывали и попытки свергнуть Маяковского «с пьедестала» по чисто политическим, идеологическим мотивам. Но великий поэт, конечно, от этого не становился менее великим.
Блок и Маяковский: поэт и эпоха
... т.III, стр. 278). Разительное несходство двух поэтов невозможно объяснить разницей возрастной, хотя и это имело известное значение. Но ведь и Маяковский, как Блок, в годы юности дышал отравленным воздухом ... из искусственного, келейного и отживающего мира в мир великой борьбы, настоящей жизни, свободы. Не случайно поэтому в черновых записях одного из центральных произведений Блока о трагедии человека ...
Значение подвига Маяковского как реформатора русской поэзии нового времени, давшего язык «улице безъязыкой», поднявшего на принципиально новый уровень весь русский поэтический словарь (тропы, неологизмы, высокая и низкая лексика и т. д.), потрясающе раздвинувшего горизонты рифмы и ритмики русского стихосложения, сопоставимо только с поэтическим подвигом Пушкина. Вся русская поэзия после Маяковского стала другой. Нет ни одного значительного поэта, который в той или иной степени не испытал бы его влияния. Это касается любой поэтической школы, любого поэтического направления, в том числе и ярых отрицателей, противников Маяковского.
Марина Цветаева, много размышлявшая о поэтическом творчестве, о назначении Поэта, писала в 1933 году:
«Говоря о… Маяковском, придется помнить не только о веке, нам непрестанно придется помнить на век вперед… И оборачиваться на Маяковского нам, а может быть, и нашим внукам, придется не назад, а вперед… Маяковский ушагал далеко за нашу современность и где-то за каким-то поворотом долго еще нас будет ждать».
XX век показал, сколь причудливо, совсем не прямолинейно, даже трагично, со сбоями может быть движение колеса истории… И по-прежнему где-то впереди, в будущем ждет нас и наших внуков поэт Маяковский. Но ждет не вообще — в будущем.
А только — в светлом будущем человечества. В том будущем, которое не придет само, которое надо создавать. И в этом деле, в этом созидании Маяковский — наш помощник.
