«Остаться человеком» по рассказам В. Шаламова (Литература XX века)
Что значит «быть Человеком»? На мой взгляд, это значит иметь внутренний нравственный стержень, то есть систему общепринятых ценностей, которым мы следуем в жизни. От степени прочности этих ценностей и зависит то, останется ли человек Человеком в самых разных ситуациях. Мы часто склонны к завышению самооценки и не можем с высокой степенью точности предположить, как поведём себя в тех или иных обстоятельствах, поэтому мне всегда было интересно читать в произведениях художественной литературы о поведении людей прежде всего в экстремальных ситуациях.
Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ
Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.
Одна из таких книг – «Колымские рассказы” Варлама Шаламова. Родившись и долгое время прожив в Магаданской области, где разворачивается повествование, я особенно остро сопереживаю людям, оказавшимся в этом суровом краю в эпоху ГУЛАГА не по своей воле и поставленным в условия, в которых выжить и остаться Человеком было крайне сложно.
После прочтения небольших рассказов-зарисовок складывается общая картина лагерной жизни, в которой человеку противостоит и природа с её пятидесятиградусными морозами зимой и тучами гнуса летом, и люди: такие же сосланные, надзиратели, начальство. Шаламов показывает нам, что происходит с человеком, оказавшимся здесь. Пронизывающий холод, ужасающие условия существования, отупляющее чувство голода иссушали в человеке душу: «она промёрзла, сжалась и, может быть, навсегда останется холодной» (рассказ «Плотники»).
В человеке сознательно уничтожались физическая сила и духовное начало.
Самое страшное — каждый был сам по себе, сам за себя. Ни на кого нельзя было положиться. Понятие «дружба» осталось где-то там, на «материке»: «Дугаев хорошо помнил северную поговорку, три арестантских заповеди: не верь, не бойся и не проси» (рассказ «Одиночный замер»).
Далее автор размышляет о том, что дружба может зародиться между людьми только тогда, когда они не доведены «до последней границы, за которой уже нет ничего человеческого. » В качестве примера можно вспомнить рассказ «Посылка». Герой- рассказчик когда-то работал в одной бригаде с Шейниным, бывшим референтом Кирова, но когда он приносит в барак присланную ему из дома посылку, кто-то наносит ему удар по голове и крадёт сумку со съестным: «Прошло тридцать лет, и я помню отчётливо полутёмный барак, злобные, радостные лица моих товарищей, сырое полено на полу, бледные щёки Шейнина».
Сочинение в чем ценность дружбы
... что имеет». (Колумбийская пословица) В дружбе интересы товарища должны весить не менее, чем собственные, потому что именно принципы равенства и взаимоуважения, ставят людей на высшую ступень, помогают сохранить ... нет настоящего духовного единения, которое делает людей одним целым (насколько это возможно). Дружба — это тонкая и хрупкая вещь, и, найдя в грязи этот «бриллиант дорогой», нужно приложить ...
В таких условиях остаться Человеком предельно сложно. Может быть, образование, обширный кругозор, жизненный опыт помогут в этом? Нет, утверждает Шаламов, к сожалению, не всегда.
А теперь этот же человек безропотно чешет пятки обычному зэку Сеньке! Что произошло? Почему он не остался Человеком? По-видимому, в какой-то момент его душу сломал страх, а ведь как утверждал британский писатель ХIX века Томас Карлейль, «насколько человек побеждает страх, настолько он — человек».
Но ведь были же в колымских лагерях люди несломленные, не утратившие человеческого начала? Да, безусловно. И прежде всего, сам автор Варлам Тихонович Шаламов. В его рассказах мы тоже встречаем таких людей. Вот, например, герой рассказа «Плотники» Поташников, давший «себе слово не позволять насиловать чужую человеческую волю здесь. Даже ради собственной жизни он не хотел, чтобы умиравшие товарищи бросали в него предсмертные проклятия». Или герой рассказа «Заклинатель змей» Платонов, силы которому придавали воспоминания о прежней жизни, талант рассказчика, желание писать самому, отстранённость от бытовых разговоров о еде, погоде и т. п. Герой рассказа «Сухим пайком», как бы подводя итог сказанному, говорит о том, что ни при каких условиях не будет «доносить на такого же заключённого, как и он сам», не будет «добиваться должности бригадира, дающей возможность остаться в живых», не будет «искать полезных знакомств, давать взятки». Потому что всё это идёт вразрез с его нравственными устоями, а утратить их — значит перестать быть Человеком.
«Колымские рассказы» В. Шаламова, по моему глубокому убеждению, должны быть прочитаны и осмыслены каждым из нас, чтобы знать ответ на вопрос — как остаться Человеком.
Посмотреть все сочинения без рекламы можно в нашем
Чтобы вывести это сочинение введите команду /id71646
Что такое внутренний мир человека? В. Шаламову , Что такое внутренний мир человека?
Что такое внутренний мир человека? Я думаю, это его духовная жизнь, чувства, интересы, переживание, принципы. Это то, во что человек верит. Конечно, внутренний мир зависит от тех условий, в которых ребёнок находится, от того места в котором человек растёт, от того, что он видит, слышит, чувствует.
Пример того, насколько могут отличаются внутренние миры двух детей, показывает известный русский писатель В.Т. Шаламов. Автор рассказывает о двух мальчиков живших в разных условиях, и это отразилось в их рисунках. Действительно, в предложениях 4-10 мы видим богатый, яркий внутренний мир рассказчика. В его рисунках оживает ” мёртвый богатырь”, Иван царевич скачет на сером волке, “дым пружиной поднимается к небу”. Эти картины, безусловно, отражение богатого разнообразного внутреннего мира счастливого ребёнка. К сожалению, на рисунках второго мальчика проявился “суровый внутренний мир юного художника”. Много заборов, жёлтый цвет, чёрные линии колючей проволоки – всё это показывает, насколько мало видел, слышал, запоминал герой. Читая текст В.Т. Шаламова, приходишь к выводу о том, что внутренний мир – это отражение чувств, интересов.
Понять, что такое внутренний мир человека, можно на примере Ника Вуйчича. Несмотря на то что он родился без рук и без ног, молодой австралиец смог стать оратором, певцом, писателем, меценатом. Что можно сказать о внутреннем мире Ника Вучича? Безусловно, внутренний мир автора книги ” Жизнь без границ” очень богат, именно это помогает Нику в своих выступлениях убеждать людей с ограниченными возможностями в том, что в жизни есть смысл и нужно развивать свои способности.
«Язык не есть только говор, речь: язык есть образ всего внутреннего ...
... Язык не есть только говор, речь: язык есть образ всего внутреннего человека, всех сил, умственных и нравственных».(И.А.Гончаров) 3. Ребята, вы должны и обязательно сможете справиться с этим заданием (пусть с разной долей успешности, но писать сочинение ... максимуму сможете получить, выполнив это задание. Критерии оценивания сочинения-рассуждения на лингвистическую тему (С2) Баллы С1К1 Наличие ...
Рассуждая о том, что такое внутренний мир человека, я прихожу к выводу: каждый человек должен сам развивать свой внутренний мир, и только нам решать, какой он будет.
(1)Это была обыкновенная школьная тетрадка для рисования, найденная мною в куче мусора. (2)Все её страницы были разрисованы красками, прилежно, тщательно и трудолюбиво. (3)Я перевёртывал хрупкую на морозе бумагу, заиндевелые яркие и холодные наивные листы.
(4)И я рисовал когда-то – давно это было, – примостясь у керосиновой лампы на обеденном столе. (5)От прикосновения волшебных кисточек оживал мёртвый богатырь сказки, как бы спрыснутый живой водой. (6)Акварельные краски, похожие на женские пуговицы, лежали в белой жестяной коробке. (7)Иван Царевич на Сером Волке скакал по еловому лесу. (8)Ёлки были меньше Серого Волка. (9)Иван Царевич сидел верхом на Волке так, как эвенки ездят на оленях, почти касаясь пятками мха. (10)Дым пружиной поднимался к небу, и птички, как отчёркнутые галочки, виднелись в синем звёздном небе.
(11)И чем сильнее я вспоминал своё детство, тем яснее понимал, что детство моё не повторится, что я не встречу и тени его в чужой ребяческой тетради.
(12)Это была грозная тетрадь – она поразила меня.
(13)Северный город был деревянным, заборы и стены домов красились светлой охрой, и кисточка юного художника честно повторила этот жёлтый цвет везде, где мальчик хотел говорить об уличных зданиях, об изделии рук человеческих.
(14)В тетрадке было много, очень много заборов. (15)Люди и дома почти на каждом рисунке были огорожены жёлтыми ровными заборами, обвитыми чёрными линиями колючей проволоки. (16)Железные нити казённого образца покрывали все заборы в детской тетрадке.
(17)Около забора стояли люди. (18)Они не были ни крестьянами, ни рабочими, ни охотниками – это были конвойные и часовые с винтовками. (19)Дождевые будки-грибы, около которых юный художник разместил конвойных и часовых, стояли у подножья огромных караульных вышек, и на вышках ходили солдаты, блестели винтовочные стволы.
(20)Тетрадка была невелика, но мальчик успел нарисовать в ней все времена года своего родного города.
(21)Яркая земля, однотонно-зелёная, и синее-синее небо, свежее, чистое и ясное. (22)Закаты и восходы были добротно алыми, и это, конечно, не было детским неуменьем найти полутона, цветовые переходы, раскрыть секреты светотени.
(23)Сочетания красок в школьной тетради были правдивым изображением неба Дальнего Севера, краски которого необычайно чисты и ясны и не имеют полутонов.
(24)И в зимних рисунках ребёнок не отошёл от истины. (25)Зелень исчезла. (26)Деревья были чёрными и голыми. (27)Это были лиственницы, а не сосны и ёлки моего детства.
(28)Шла северная охота; зубастая немецкая овчарка натягивала поводок, который держал в руке Иван Царевич. (29)Он был в шапке-ушанке военного образца, в белом овчинном полушубке, в валенках и в глубоких рукавицах – крагах, как их называют на Дальнем Севере. (30)За плечами Ивана Царевича висел автомат. (31)Голые треугольные деревья были затыканы в снег.
Образ маленького человека в рассказе Смерть чиновника Чехова
... свободных и гордых людей и искоренять Червяковых. Маленький человек в рассказе Смерть чиновника Несколько интересных сочинений В раннем детстве, еще ... маленький человек совсем не похож на жертву, попираемую могущественными членами общества. Писатель показал абсурдную ситуацию, когда потерпевшим оказался генерал. Именно ему приходится страдать от рабских наклонностей Червякова. Кончина чиновника ...
(32)Ребёнок ничего не увидел, ничего не запомнил, кроме жёлтых домов, колючей проволоки, вышек, овчарок, конвоиров с автоматами и синего-синего неба. (33)Эта тетрадь для рисования отражала суровый внутренний мир юного художника.
(По В.Т. Шаламову)*
«Колымские рассказы» Шаламова (сочинение)
Варлам Тихонович Шаламов в своем творчестве отразил тему лагерей в русской литературе. Поразительно точно и достоверно писатель раскрывает весь кошмар лагерного быта в книге «Колымских рассказов». Рассказы Шаламова пронзительны и неизменно оставляют тягостное впечатление у читателей. Реализм Варлама Тихоновича не уступает мастерству Солженицына, который писал раньше. Казалось бы, Солженицын достаточно раскрыл тему, тем не менее манера изложения Шаламова воспринимается как новое слово в лагерной прозе.
Будущий писатель Шаламов родился в 1907 году в семье вологодского священника. Еще в отрочестве он начал писать. Шаламов закончил Московский университет. Писатель провел в тюрьмах, лагерях и ссылках многие годы. Впервые его арестовали в 1929 году, обвинив в распространении фальшивого политического завещания В. Ленина. Этого обвинения оказалось достаточно, чтобы попасть в судебную машину на двадцать лет. Вначале три года писатель провел в лагерях на Урале, а затем с 1937 года его отправляют на Колыму. После ХХ съезда КПСС Шаламова реабилитировали, но это не компенсировало потерянные годы жизни.
Идея описать лагерную жизнь и создать ее эпос, удивительный по силе воздействия на читателя, помогла Шаламову выжить. «Колымские рассказы» уникальны беспощадной правдой о жизни людей в лагерях. Людей обыкновенных, близких нам по идеалам и настроениям, невиновных и обманутых жертв.
Главная тема «Колымских рассказов» – существование человека в нечеловеческих условиях. Писатель воспроизводит виденные им неоднократно ситуации и атмосферу безысходности, морального тупика. Состояние героев Шаламова приближается к «зачеловеческому». Заключенные каждый день теряют физическое здоровье и рискуют расстаться с психическим. Тюрьма отнимает у них все «лишнее» и ненужное для этого страшного места: их образование, опыт, связи с нормальной жизнью, принципы и моральные ценности. Шаламов пишет: «Лагерь – отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключенный, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели – инженеры, геологи, врачи, – ни начальники, ни подчиненные. Каждая минута лагерной жизни – отравленная минута. Там много такого, что человек не должен знать, а если видел – лучше ему умереть».
Шаламову досконально известен лагерный быт. Он не питает иллюзий и не внушает их читателю. Писатель чувствует всю глубину трагедии каждого, с кем столкнула его судьба за долгие двадцать лет. Все свои впечатления и переживания он использует для создания персонажей «Колымских рассказов». Он утверждает, что нет такой меры, чтобы измерить страдания миллионов людей. Для неподготовленного читателя события произведений автора кажутся фантасмагоричными, нереальными, невозможными. Тем не менее мы знаем, что Шаламов придерживается истины, считая искажения и перегибы, неправильную расстановку акцентов непозволительными в данной ситуации. Он рассказывает о жизни заключенных, их нестерпимых порой страданиях, труде, борьбе за еду, болезнях, смертях, гибели. Он описывает события, ужасные в своей статичности. Его жестокая правда лишена гнева и бессильного разоблачительства, уже нет сил возмущаться, чувства умерли.
Лагерная тема в творчестве шаламова
... Архипелаг ГУЛАГ” и Варлам Шаламов в “Колымских рассказах”. “Архипелаг ГУЛАГ” и “Колымские рассказы” писались не один год и являются своего рода энциклопедией лагерной жизни. В своих произведениях оба писателя ... i-v-shalamova/ «Лагерная» тема в произведениях А. Солженицына и В. Шаламова — сочинение по творчеству В. Т. Шаламова «Лагерная» материя в произведениях А. Солженицына и В. Шаламова Наш спор – ...
Материалу для книг Шаламова и проблематике, из него вытекающей, позавидовали бы писатели-реалисты XIX века. Читатель содрогается от осознания того, насколько «далеко» ушло человечество в «науке» придумывания пыток и мучений себе подобных.
Вот слова автора, сказанные от своего имени: «Заключенный приучается там ненавидеть труд – ничему другому он и не может там научиться. Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям, становится эгоистом. Возвратившись на волю, он видит, что не только не вырос за время лагеря, но что интересы его сузились, стали бедными и грубыми. Моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону. Оказывается, можно делать подлости и все же жить… Оказывается, что человек, совершивший подлость, не умирает… Он чересчур высоко ценит свои страдания, забывая, что у каждого человека есть свое горе. К чужому горю он разучился относиться сочувственно – он просто его не понимает, не хочет понимать… Он приучился ненавидеть людей».
В рассказе «Сентенция» автор, как врач, анализирует состояние человека, единственным чувством которого осталась злоба. Самое страшное в лагере, страшнее голода, холода и болезней, – это унижение, сводившее человека до уровня животного. Оно доводит героя до состояния, когда все чувства и мысли заменены «полусознанием». Когда смерть отступает и к герою возвращается сознание, он с радостью ощущает, что его мозг работает, а из подсознания выплывает забытое слово «сентенция».
Страх, который превращает человека в раба, описан в рассказе «Тифозный карантин». Герои произведения согласны служить главарям бандитов, быть их лакеями и рабами, ради удовлетворения такой привычной для нас потребности – голода. Герой рассказа Андреев видит в толпе подобных холопов капитана Шнайдера, немецкого коммуниста, образованного человека, прекрасного знатока творчества Гете, который теперь исполняет роль «чесальщика пяток» у вора Сенечки. Такие метаморфозы, когда человек теряет свой облик, действуют и на окружающих. Главному герою рассказа не хочется жить после того, что он видит.
«Васька Денисов, похититель свиней» – рассказ о голоде и о том, до какого состояния он может довести человека. Главный герой Васька жертвует жизнью ради еды.
Шаламов утверждает и пытается донести до читателя, что лагерь – это хорошо организованная государственная преступность. Здесь происходит умышленная подмена всех привычных нам категорий. Здесь нет места наивным рассуждениям о добре и зле и философским диспутам. Главное – выжить.
Несмотря на весь ужас лагерной жизни, автор «Колымских рассказов» пишет и о безвинных людях, которые смогли сохранить себя в поистине нечеловеческих условиях. Он утверждает особый героизм этих людей, граничащий порой с мученичеством, для которого не придумано еще названия. Шаламов пишет о людях «не бывших, не умевших и не ставших героями», ведь в слове «героизм» есть оттенок парадности, блеска, кратковременности поступка.
«Мой самый близкий человек. Жизнь-подвиг»
... моя мама, и будут песни, и расцветут тюльпаны … на его могиле, и придут, как всегда, родные и близкие люди, чтоб поклониться деду за великую Победу! Поклониться великим тем ... тяжело начинал он свой рассказ, нехотя, смахнув украдкой слезу ... нет самого дорогого, любимого, близкого человека, но мы не будем ... болью воспоминаний всю жизнь, отзываясь каждым стоном, ... ж дедушка сказал! Самый радостный праздник в ...
Рассказы Шаламова стали, с одной стороны, пронзительным по силе документальным свидетельством кошмаров лагерной жизни, с другой – философским осмыслением целой эпохи. Тоталитарная система представляется писателю тем же лагерем.
Тема сочинения: Шаламов Колымские рассказы
Варлам Шаламов – один из самых великих русских писателей 20 -го столетия, человек несгибаемого мужества и ясного, пронзительного ума. Он оставил после себя поразительное по глубине и художественности наследие – Колымские рассказы, рисующие безжалостно правдивую и пронзительную картину жизни и человеческих судеб в сталинском ГУЛАГе.
Колымские рассказы стали для Шаламова попыткой поставить и решить самые важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на ином материале. Это, прежде всего, вопрос о правомерности борьбы человека с государственной машиной, о возможности активно влиять на свою судьбу, о путях сохранения человеческого достоинства в нечеловеческих условиях. Трудно даже представить, какого душевного напряжения стоили Шаламову эти рассказы. Он как бы многократно заново вызывал к жизни призраки жертв и палачей. Художественно – конкретные, документальные рассказы Шаламова напоены мощной философской мыслью, которая придает им особую интеллектуальную емкость. Эту мысль невозможно запереть в барак. Ее духовное пространство составляет все человеческое бытие. Удивительным качеством Колымских рассказов является их композиционная целостность при кажущейся на первый взгляд несвязности сюжетов. Колымская эпопея состоит их 6 книг, первая из которых так и называется – Колымские рассказы, а к ней примыкают книги Левый берег, Артист лопаты, Очерки преступного мира, Воскрешение лиственницы, Перчатка, или КР -2.Книга Колымские рассказы состоит из 33 рассказов, стоящих в строго определенном, но не хронологическом порядке. Этот порядок позволяет увидеть сталинские лагеря как живой организм, со своей историей и развитием. И в этом смысле Колымские рассказы представляют собой не что иное, как роман в новеллах, несмотря на многочисленные заявления самого автора о смерти в ХХ веке романа как литературного жанра. Рассказ ведется постоянно от третьего лица, но главный герой большинства рассказов, выступая под разными фамилиями (Андреев, Голубев, Крист), предельно близок к автору. Его кровная причастность к описываемым событиям, исповедальный характер повествования ощущается везде. Если читать Колымские рассказы не по отдельности, а целиком, как роман, они производят наиболее сильное впечатление. Они показывают кошмар нечеловеческих условий так, как его только и можно показать – без нагнетания чувствительности, без психологических изысков, без лишних слов, без стремления поразить читателя, сурово, лаконично и точно. Но лаконизм этот – спрессованный до предела гнев и боль автора. Эффект воздействия этой прозы – в контрасте спокойствия автора, его неспешного, спокойного по форме повествования и взрывного, сжигающего содержания.
Анализ произведения Шаламова «Стланик» ( главные герои, характеристики, ...
... Шаламова обращаются в выпускном классе. На уроках русской литературы рассказы писателя рассматриваются прежде всего как произведения так называемой лагерной прозы, в которых повествуется о тяжелой жизни ... его рассказы постоянно возвращались редакцией, он продолжал писать. Тяжелейшее состояние здоровья не позволяло делать это самому, поэтому он диктовал свои стихи, воспоминания. Лишь по прошествии ...
Образ лагеря в рассказах Шаламова – это, на первый взгляд, образ абсолютного зла. Постоянно приходящая на ум метафора ада подразумевает не только нечеловеческие муки заключенных, но и другое: ад – это царство мертвых. В рассказах Шаламова, попав в ледяное царство Колымы, увлекаемый этим новым Вергилием, следуешь за ним почти машинально и не можешь остановиться, пока не дойдешь до конца. Один из рассказов, «Надгробное слово», так и начинается: «Все умерли. » Писатель по очереди воскрешает в памяти тех, с кем встречался и кого пережил в лагерях: своего товарища, расстрелянного за невыполнение плана его участком, французского коммуниста, которого бригадир убил одним ударом кулака, своего однокурсника, с которым встретились через 10 лет в камере Бутырской тюрьмы. Смерть каждого из них выглядит как нечто неизбежное, будничное, обыденное. Смерть – это не самое страшное – вот, что поражает больше всего. Чаще она не трагедия, а спасение от мук, если это своя смерть, или возможность извлечь какую – либо выгоду, если чужая. В другом рассказе с леденящим душу спокойствием автор рассказывает, как два лагерника выкапывают из промерзшей земли только что захороненный труп, радуясь своей удаче – белье мертвого они завтра променяют на хлеб и табак («Ночь»).Немыслимый голод – самое сильное из всех колымских чувств. Но и еда превращается лишь в утилитарный процесс поддержания жизни. Все заключенные едят очень быстро, боясь лишиться и без того скудного пайка, едят без ложек, через борт тарелки, лочиста вылизывая языком ее дно. В этих условиях человек дичает. Один юноша ел мясо человеческих трупов из морга, вырубая куски человечины, «не жирные, конечно» («Домино»).
Быт заключенных – еще один круг колымского ада. Подобия жилищ – огромные бараки с многоэтажными нарами, вмещающими по 500 -600 человек, матрасы, набитые только сухими ветками, одеяла с серыми буквами «ноги», полная антисанитария, болезни – дистрофия, пеллагра, цинга, – которые вовсе не являются поводом для госпитализации. Так шаг за шагом читатель все больше узнает и становится свидетелем обесценивания человеческого существования, обесценивания личности, полной девальвации понятий о добре и зле. Тема сочинения растления души человека становится лейтмотивом для автора Колымских рассказов. Он считал ее одной из самых важных и сложных для писателя: «Вот главная Тема сочинения времени – растление, которое Сталин внес в души людей» Еще одна важная особенность рассказов Шаламова связана с тем, что ГУЛАГ рассматривается им как точная социально – психологическая модель тоталитарного, сталинского общества: «. Лагерь – не противопоставление ада раю, а слепок нашей жизни. Лагерь. мироподобен. В нем нет ничего, чего не было бы на воле, в его устройстве, социальном и духовном» Другая яркая черта, роднящая лагерь с вольным миром – безнаказанность власть имущих. Картины их зверств – почти сюрреалистические. Они обворовывают, калечат и убивают заключенных, берут взятки, совершают подлоги. Им разрешены любые жестокости, особенно в отношении слабых, тех, кто болен, кто не выполняет норму.
Рассказы Шаламова – очень жестокие по своим сюжетам. Очень горькие и беспощадные. Но они не подавляют душу – не подавляют, благодаря огромной нравственной силе героев: Криста, Андреева, Голубева или самого рассказчика – благодаря силе их внутреннего морального сопротивления. Эти герои повидали в лагерях все ступени низости и душевного падения, но сами устояли. Значит, как ни трудно, но устоять все же можно. Даже в колымском аду! Это, вероятно, и есть главный урок Шаламова для нас, его читателей. Нравственный урок для настоящего и будущего, без поучений и морализирования.
Разработка «Открытие писателя» (Анализ рассказов Л.Е. ...
... два рассказа Людмилы Улицкой: «Народ избранный» и «Перловый суп». Это рассказы- притчи. А что характерно для притч? (Притча- это иносказательный рассказ с нравоучением.) Нашу беседу по рассказу Л, Улицкой ... соседи по коммуналке . Докажите эту мысль текстом. Скажите, почему Марина Борисовна поручила маленькой ... из жизни врезались в память героини рассказа? УЧИТЕЛЬ Девочка увидела реальную жизнь без ...
Следующее сочинение из данной рубрики: Я не сам ли выбрал час рожденья
Очерк жизни и творчества Варлама Шаламова – сочинение
I. Заведя разгор о творчестве Варлама Шаламова, первым делом возникает испоконвековый литературный вопрос а ля “А стоило ли вообще это делать?” или “Была ли необходимость посвящать читателя во все это?” (если не остановиться, следующим вопросом рискует стать “Чему эта книга учит?”).
Шаламов же сам утвержает, что сделать это все же стоило, а вот посвящать широкий читательский круг наверное нет, таким-то образом занимая достаточно интересную позицию в русской советской литературе. Сфера его деятельности распространяется сразу на три жанра проза, поэзия и переписка с Пастернаком. Но подо всеми этими творческими всходами лежит толстенный слой его реальной жизни, из которого которые и “взошли”, практически не исказившись при этом ни по форме, ни по содержанию:
“Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя., На природной почве нашей, Глубже и пахать нельзя., Мы ведь пашем на погосте,, Разрыхляем верхний слой., Мы задеть боимся кости,, Чуть прикрытые землей.”
Это была поэзия. Варлам Тихонович на данном поприще пашет принципиально неглубоко, но, как видим, находит тому вполне резонные объяснения.
Сразу вспоминаются Вайль и Генис, которые в своих замечаниях по Радищеву (“Кризис жанра”) дали такую характеристику творчеству “первого в ряду русских революционеров”: “Будучи первым мучеником от словесности, Радищев создал специфический русский симбиоз политики и литературы. Радищев основал мощную традицию, квинтэссенцию которой выражают неизбежно актуальные стихи: “Поэт в России больше, чем поэт”. Так вот, за смешение жанров Радищеву дали десять лет. Шаламову дали двадцать.
Кроме Шаламова, пожалуй только Солженицын пытался возвести в ранг высокого искусства “зэковские будни”. Но если у последнего несомненно имеется претензия на историческую подоплеку (и в первую очередь) всего написанного, да и все выполнено в философско-художественном “орнаменте”, то в прозе у Варлама Шаламова просто создан некий альтернативный мир, скорее напоминающий более утрированную версию писанного примерно в те же годы оруэлловского “1984”. И после достаточно длительного погружения в этот шаламовский мир (нет-нет, он к себе не притягивает, а даже наоборот) начинает опускаться и планка нормы благосостояния – ты мысленно рисуешь себе градусник, природно не имеющий шкалы положительных температур, видишь убогую лесотундру, ограниченную атмосферой “колючей проволоки”, слышишь механичекий долбеж белых северных скал невольно перешагнувшими за грань абсурда людьми – и, окидывая еще час назад казавшиеся тебе невыносимыми, свои условия “жизни”, ты вполне четко осознаешь, что, черт подери, все не так уж и плохо, и (что и есть ответом на основной вопрос) Шаламов старался не зря.
Времена года в стихах русских поэтов
... Зимняя дорога, С. А. Есенин. "Поет зима - аукает" Времена года русской природы занимают одно из особых мест в стихах русских поэтов. Так врят ли можно обойти стороной не взглянув, ... такие строки:, Я снова жизни полон — таков мой организм (Извольте мне простить ненужный прозаизм). Странно, что именно за простоту стиля, за изображение обыденной, «низкой» действительности Пушкина ...
Более того, Варлам Тихонович – лишь он один и никто больше подобно Кельвину в физике имеет право положить свое имя в Абсолютный Ноль шкалы температур писательского искусства, и не только потому, что это уже само по себе концептуально, а главным образом из-за того, что он дал всей последующей литературе настоящий “ориентир дна”.
II. . Варлам Тихонович Шаламов родился в 1907 году в Вологде, в семье священника. Отец его был человеком прогрессивных взглядов, поддерживал связи со ссыльными, жившими в Вологде. В своей автобиографической повести о детстве и юности “Четвертая Вологда” Шаламов рассказывает, как формировались его убеждения, как жажда справедливости стала для него чем-то вроде навязчивой идеи. Среди главных юношеских идеалов завтрашнего писателя были народовольцы, и книги – в диапазоне от Дюма до Канта,он их страстно читает и затем ими же проигрывает их сюжетную линию. В 1924-м Шаламов уезжает в Москву и, два года проработав дубильщим на кожевенном заводе, поступает в МГУ на факультет советс-кого права, при этом активно участвуя в бурлящей столичной жизни: митинги и литературные диспуты, демонстрации и чтение стихов. 19 февраля 1929 года Шаламов был арестован за “антисоветскую пропаганду” и был приговорен к трем годам лагерных работ на Север-ном Урале. Казалось бы, после такого-то опыта несостоявшемуся выпускнику университета умно было поубавить свой пыл, перестать впустую выб-расывать энергию во лживый воздух. Но то ли Шаламову понравились экстремальные условия как плацдарм для творчества, то ли им двига-ли иные побуждения, . возвращению своему “из-за” он, что называ-ется, прямо из вагона – и в центр танцплощадки.
Из воспоминаний самого писателя:
Вернулся в Москву в 1932 году и крепко стоял на всех четырех лапах. Стал работать в журналах, писать, перестал замечать время, научился отличать в стихах свое и чужое. Готовилась книжка рассказов. План был такой: в 1938 году первая книжка прозы. Потом вторая книжка. Сборник стихов.
“Я тогда как жил? Напишу, редакционной машинистке продиктую “Броня – первая птица”! – подписываю, адрес ставлю и несу в редакцию – журнала, газеты – в этом нет различия. Я заходил через неделю и получал ответ – всегда положительный. В любом журнале петушье слово действовало безотказно, я даже и понять не мог, как это могут рассказ не принять, не считал такой случай для себя возможным. Для себя, про себя я считал тогда, что не только талант скажется, но и биография скажется всегда и из-за моей спины продиктует, напишет моим пером все, что нужно. “
Да уж, в этом он оказался совершенно прав, и “В ночь на 12 января тридцать седьмого года в мою дверь постучали. “
История литературы знает немало примеров любителей “стоя в гамаке”, но буквально пересчитывает по пальцам подобного рода профессионалов.
Пять лет колымских лагерей. Золотые прииски. Таежные “командировки”. Больничные койки. Бухта Нагаево, прииск Партизан”, Черное озеро, Аркагала, Джелгала.
Новый срок – десять лет – в 1943 году он зачем-то назвал Бунина русским классиком. За этим последовали 4 классических русских стихии: холод, голод, побои, унижения. Правда, через три года Шаламову улыбнулась фортуна – один колымский врач-фельдшер отправляет его на левый берег, в центральную больницу, и это спасло стране писателя. А еще спустя три года, на ключе Дусканья, Варлам Тихонович впервые за все годы заключений записывает свои стихи. Он был освобожден в 1951-м, но уехать на “материк” не смог.
В 1952 году волею случая завязывается пятилетняя переписка с самим Борисом Пастернаком, где, по моему личному мнению, Шаламову удалось блеснуть своим писательским мастерством куда в большей мере, нежели это ему удавалось в /`.’% и уж тем более в поэзии.
Правда “перепиской” период творчества этот назвать можно с натяжкой – отношение писем порядка 9:4 в пользу Шаламова, но тем не менее, она (переписка) практически в полной мере дает представление о творческом потенциале писателя того периода. Наибольший интерес вызывает самомнение Шаламова и его объяснение собственной “тяги к перу”: “. как бы ни была грандиозна сила другого поэта она не заставит меня замолчать. Пусть в тысячу раз слабее выражено виденное мной – это впервые сказано. Я счастлив оттого, что я понимаю, ощущаю, как писалась эта картина, я понимаю волнение художника и завидую ему, понимаю его душу, понимаю, как он говорил с жизнью и как жизнь говорила с ним. Я ничего не понимаю в теоретической стороне дела. Я просто объяняю Вам [Пастернаку] – почему я пишу стихи. Притом я уже ничего не могу с собой сделать – то, что зас тавляет меня брать карандаш и бумагу – сильнее меня. Притом я смею надеяться, что все, написанное мной меньше всего литература.”
Остается лишь поразиться проницательности этого, прошедшего через строй антидуховной системы, сильного духом человека.
“Для меня никогда стихи не были игрой или забавой. Я считал стихи беседой человека с миром на каком-то третьем языке, хорошо понятном и человеку и миру, хотя родные-то языки у них разные. Стихи, конечно, родились из песни. Но, отделившись от песни и развиваясь самостоятельно и далеко от песни уходя, . стихи обнаружили в себе такие способности и скрытые силы, о которых никакая песня и мечтать не могла. Стихотворная форма в своем развитии показала возможности особенные, оказалась неизмеримо шире и глубже любого другого искусства – музыки, живописи, скульптуры.”
В целом говоря, Шаламову свойственно, несмотря на видимое “отдаление от песни”, отождествлять ритмический рисунок поэзии в первую очередь с музыкальным строем фразы, звуковой опорой стиха, то есть он утверждает, что именно “в борьбе созвучия со смыслом рождается поэтическое слово”. Вот, например: “. пропало, хотя слово “стройный” ни к чему; а если и к чему, так поймано на звук, а не ради смысла.”
Шаламов в переписке с Пастернаком демонстрирует незаурядные музыкальные способности, зачастую взывая к ранней поэзии и в целом к музыкальной природе своего переписчика. Он утверждает, что “большие поэты – Пушкин, Лермонтов, Блок, Пастернак” делают “это” почти неощутимо и доверяясь только уху. Шаламов приводит в письмах свои (o в плане соотношений “смысловой” и “музыкально-смысловой” поэзии на примере всех “больших поэтов”. Дальше, утверждает он, идет процесс замены слов, и мысль догоняет ощущение, ушедшее в стихи.
По правде сказать, не совсем понятно, почему Варлам Шаламов, с таким-то знанием музыки и даже любовью к ней, все же избрал формой выражения своих мыслей именно поэзию с прозой – ведь, вероятно, случись иначе, и Россия стала бы исконной родиной какого-нибудь постпанка.
В 1957 году Шаламов был реабилитирован, вернулся в Москву и, работая в журнале “Москва” внештатным корреспондентом, печатал очерки и зарисовки. Другими редакциями рассказы Шаламова возвращаются – их не устраивает шаламовский “абстрактный гуманизм”. Писатель переживает его чрезвычайно тяжело, он чувствует себя ненужным обществу, – так сказать, не вписывается в его новую позицию укороченной памяти. Но он продолжает серьезно работать – в 1961 году выходит в свет сборник стихов “Огниво”, в 1964-м – “Шелест листьев”, в 1967-м – “Дорога и судьба”.
Еще через четыре года дописана повесть “Четвертая Вологда”, в 73-м году завершена работа над “Вишерой”, “Федором Раскольниковым” и сборником рассказов “Перчатка”. Шаламов работал до последних дней – даже в тяжелейшем состоянии здоровья он диктовал стихи и воспоминания.
Зиму он не любил. Зимой он часто болел, простужался. 17 января 1982 года Шаламов умер.
III. Как это и свойственно данной географической единице, признание к автору приходит исключительно после его физической смерти.
Нельзя сказать, что Шаламов нашел себе продолжателей в своем, искрене считаемом им самим новаторском направлении в литературе; не скажешь, что и путь, и избранная “фильтровка” идеальны по своей сути – в конце концов нам известны поэтические “следствия” таких авторов как Гумилев и Заболоцкий, но все-таки свою лепту, свой след Шаламов успел оставить в еще мягком асфальте подножия железного века новейшей литературы.
В 1987 появились первые серьезные публикации его прозы и стихов из колымских тетрадей. Общество внезапно заинтересовалось его работами, и появились издания сборников “Колымские рассказы”, “Левый берег”, “Артист лопаты”, “Очерки преступного мира”, “Воскрешение лиственницы”, “Перчатка, или КР-2”. Над этой эпопеей автором велась с 1954 по 1973 год – к ней примыкают также “Воспоминания” о Колыме и “Антироман”, включающий в себя цикл рассказов о лагерях Вишеры.
В чем не откажешь В.Т.Шаламову, так это в том, что его произведения есть продукт неразрывного единства судьбы, души и мыслей автора. Сюжет одного рассказа плавно переходит в другой, герои появляются и действуют под теми же или разными именами. Впрочем, Андреев, Голубев, Крист ипостаси самого же Шаламова.
Наиболее удавшимся, даже в своем роде гармоничным сборником писателя предсталяются “Очерки преступного мира”, где он дает художественно оформленный инструктаж по правилам поведения в зоне.
Открывается сборник замечаниями под общим названием “Об одной ошибке художественной литературы”. Здесь проводится довольно дотошный анализ некоторых литературных классических персонажей, каким-либо образом отнесенных к представителям “мест не столь отдаленных”. Обвинение художественной литературе состоит в том, что она всегда изображала мир преступников сочувственно, подчас с подобострастием и, “соблазнившшись дешевой мишурой”, окружила мир воров романтическим ореолом.
“Художники не сумели разглядеть подлинного отвратительного лица этого мира. Это – педагогический грех, ошибка, за которую так долго платит наша юность. Мальчику 14-15 лет простительно увлечься “героическими” фигурами этого мира; художнику это непростительно.”
Шаламов пишет, что Достоевский в “Записках из мертвого дома” ни в коей мере не отразил истинного положения вещей. Его Петровы, Лучки, Сухожиловы, Газины с точки зрения подлинного преступного мира “настоящих блатарей” “асмодеи”, “фрайера”, “черти”, “мужики”, то есть такие люди, которые презираются, грабятся, топчутся настоящим “преступным миром”.
Шаламов вспоминает, что Чехов в своих послесахалинских письмах указывает на то, что после этой поездки все написанное им раньше кажется пустяками, недостойными русского писателя.
Шаламов ставит под сомнение возможность соотнесения с блатным миром Васьки Пепла из горьковской пьесы “На дне”. “Он [Горький] не знал этого мира, не сталкивался, повидимому, с блатными по-настоящему, ибо это, вообще говоря, затруднительно для писателя.”
Шаламов с горечью говорит о том, как в двадцатые годы нашу литературу охватила мода на налетчиков. Примером тому служат “Беня Крик” Бабеля, леоновский “Вор”, “Мотькэ Lалхомовес” Сельвинского, “Васька Свист в переплете” Веры Инбер, каверинский “Конец хазы” и, наконец, Остап Бендер Ильфа и Петрова – “кажется, все писатели отдали легкомысленную дань острому спросу на уголовную романтику”.
Помимо прочего, Шаламов дает краткий словарь основных “зоновских” терминов – опять же, можно сказать, что современным “уркам” и “чертям” он подойдет вряд ли, но с точки зрения этимологии данных слов представляет собой немалый интерес. Завершается обвинение вопросом “Что же такое преступный мир?” и читатель приглашается пройти по этапу в сопровожении опытного гида.
Очень насыщенные по содержанию “Жульническая кровь”, “Женщина блатного мира”, “Тюремная пайка” и другие – каждой своею порой по мере погружения в них, заставляют напротив всеми силами отталкиваться, избегать, ограничивать знакомство со всем этим одним прочтением. “Каждая человеческая жизнь, каждая человеческая душа драгоценна и должна охраняться от зла и растления”.
Завершается сборник не терпящей двусмысленности репликой:
“Карфаген должен быть разрушен!
Блатной мир должен быть уничтожен!”
По-своему интересна и работа “О прозе” (здесь присутствует автореминисцетная заявка на лавры Лукреция), которая как бы являет собой подытоживание всего накопленного автором жизненно-литературного опыта. Здесь, еще в самом начале, делается довольно резкое заявление о том, что роман как литературная форма умер и никакая сила в мире не воскресит его. Шаламов находит, что постоянно идет процесс изменения требований к литературному произведению, требований, которые роман выполнить не в силах.
“Пухлая многословная описательность становится пороком, зачеркивающим произведение.
Описание внешности человека становится тормозом понимания авторской мысли.
Пейзаж не принимается вовсе. Читателю некогда думать о психо логическом значении пейзажных отступлений.”
Остается только позавидовать цельности автора, включающего в себя полноправных и спорящих между собой читателя и писателя, и, как ни странно, приходящих таки к общему умозаключению. Выдача желаемого за действительное присутствует и в дани уважения Борису Пастернаку, где опять же в достаточно резкой форме заявляет о том, что “Доктор Живаго” – последний русский роман и что он есть крушение романа классического, он – роман-монолог.
Шаламов говорит о тенденции к необычайной популярности дневников, путешествий и воспоминаний, зачастую /`%$ab “+oni(e из себя посредственные в литературном отношении вещи, приводя в пример “Мою жизнь” Чарли Чаплина, и затем плавно обращается к собственной персоне, утвержая, что к очерку проза колымских рассказов никакого отношения не имеет и что очерковые куски в ней вкраплены “для вящей славы документа, но только кое-где, всякий раз датированно, расчитанно”. Он, почти оправдываясь, заявляет, что если бы имел иную цель, то нашел бы совсем другой тон, другие краски, при том же художественном принципе.
Далее следуют размышления о лагерной теме, где мимоходом проводится оценка соотношений в писательской иерархии – в названной теме по его словам могут разместиться сто Солженицыных и пять Толстых; и затем весьма близкие к Достоевскому мысли о роли писателя в обществе: “. писатель, автор, рассказчик должен быть ниже всех, меньше всех. Только здесь – успех и доверие. Писатель должен помнить, что на свете – тысяча правд.”
Шаламов сам задается вопросом, чем же достигается результат, и отвечает -краткостью, простотой, отсечением всего, что может быть названо “литературой”.
И, оглядываясь назад, Варлам Тихонович как бы в последний раз обмакивает в чернильницу свое перо:
“Вот почти все, что мне хотелось сказать. Это – не автобиография. Это – литературная нить моей судьбы.”
Тема трагической судьбы человека в тоталитарном государстве в «Колымских рассказах» В. Шаламова
Я двадцать лет живу в пещере,
Горя единственной мечтой, Что,
вырываясь на свободу И сдвинув
плечи, как Самсон, Обрушу
каменные своды На многолетний
Сталинские годы — один из трагических периодов в истории России. Многочисленные репрессии, доносы, расстрелы, тяжелая, давящая атмосфера несвободы — вот лишь некоторые приметы жизни тоталитарного государства. Страшная, жестокая машина авторитаризма ломала судьбы миллионов людей, их родных и близких.
В. Шаламов — свидетель и участник тех ужасных событий, которые переживала тоталитарная страна. Он прошел и ссылку, и сталинские лагеря. Инакомыслие жестоко преследовалось властью, и за желание говорить правду писателю пришлось заплатить слишком дорогую цену. Опыт, вынесенный из лагерей, Варлам Тихонович обобщил в сборнике «Колымские рассказы». «Колымские рассказы» — памятник тем, чья жизнь была загублена в угоду культу личности.
Показывая в рассказах образы осужденных по пятьдесят восьмой, «политической» статье и образы уголовников, также отбывающих наказание в лагерях, Шаламов вскрывает многие нравственные проблемы. Оказавшись в критической жизненной ситуации, люди показывали свое подлинное «я». Были среди заключенных и предатели, и трусы, и подлецы, и те, кого «сломали» новые обстоятельства жизни, и те, кто сумел в нечеловеческих условиях сохранить в себе человеческое. Последних было меньше всего.
Самыми страшными врагами, «врагами народа», были для власти политические заключенные. Именно они находились в лагере в самых жесточайших условиях. Уголовники — воры, убийцы, грабители, которых рассказчик иронично называет «друзьями народа», как это ни парадоксально, вызывали у лагерного начальства куда больше симпатии. Они имели разные поблажки, могли не ходить на работу. Им многое сходило с рук.
В рассказе «На представку» Шаламов показывает игру в карты, в которой выигрышем становятся личные вещи заключенных. Автор рисует образы блатарей Наумова и Севочки, для которых жизнь человека ничего не стоит и которые убивают инженера Гаркунова за шерстяной свитер. Авторская спокойная интонация, с которой он завершает свой рассказ, говорит о том, что такие сцены для лагеря — обычное, будничное явление.
Рассказ «Ночью» показывает, как у людей стираются грани между плохим и хорошим, как главной целю становилось — выжить самому, чего бы это ни стоило. Глебов и Багрецов ночью снимают одежду с мертвеца с намерением добыть себе вместо нее хлеб и табак. В другом рассказе осужденный Денисов с удовольствием стягивает портянки с умирающего, но еще живого товарища.
Жизнь заключенных была невыносимой, особенно тяжело им приходилось в жестокие морозы. Герои рассказа «Плотники» Григорьев и Поташников, интеллигентные люди, ради спасения собственной жизни, ради того, чтобы хотя бы один день провести в тепле, идут на обман. Они отправляются плотничать, не умея этого делать, чем спасаются от лютого мороза, получают кусок хлеба и право погреться у печки.
Герой рассказа «Одиночный замер», недавний студент университета, изможденный голодом, получает одиночный замер. Он не в силах выполнить это задание полностью, и наказание ему за то — расстрел. Жестоко наказаны и герои рассказа «Надгробное слово». Ослабевшие от голода, они вынуждены были заниматься непосильным трудом. За просьбу бригадира Дюкова улучшить питание вместе с ним самим была расстреляна вся бригада.
Очень ярко демонстрируется губительное влияние тоталитарной системы на человеческую личность в рассказе «Посылка». Очень редко политические заключенные получают посылки. Это огромная радость для каждого из них. Но голод и холод убивает человеческое в человеке. Заключенные грабят друг друга! «От голода наша зависть был тупа и бессильна»,— говорится в рассказе «Сгущенное молоко».
Автор показывает и зверство надзирателей, которые, не имея никакого сочувствия к ближним своим, уничтожают жалкие куски заключенных, ломают их котелки, осужденного Ефремова избивают до смерти за кражу дров.
В рассказе «Дождь» показывается, что работа «врагов народа» проходит в невыносимых условиях: по пояс в земле и под непрекращающимся дождем. За малейшую оплошность каждого из них ждет смерть. Великая радость, если кто-то покалечит сам себя, и тогда, может быть, ему удастся избежать адской работы.
Заключенные и живут в нечеловеческих условиях: «В бараке, набитом людьми, так тесно, что можно было спать стоя. Пространство под нарами было набито людьми до отказа, надо было ждать, чтобы присесть, опуститься на корточки, потом привалиться куда-нибудь к нарам, к столбу, к чужому телу — и заснуть. ».
Искалеченные души, искалеченные судьбы. «Внутри все было выжжено, опустошено, нам было все равно»,— звучит в рассказе «Сгущенное молоко». В этом рассказе возникает образ «стукача» Шестако-ва, который, рассчитывая привлечь рассказчика банкой сгущенки, надеется подговорить его на побег, а потом донести об этом и получить «вознаграждение». Несмотря на крайнее физическое и нравственное истощение рассказчик находит в себе силы раскусить замысел Шестакова и обмануть его. Не все, к сожалению, оказались такими догадливыми. «Они бежали через неделю, двоих убили недалеко от Черных ключей, троих судили через месяц».
В рассказе «Последний бой майора Пугачева» автор показывает людей, дух которых не сломили ни фашистские концлагеря, ни сталинские. «Это были люди с иными навыками, привычками, приобретенными во время войны,— со смелостью, умением рисковать, верившие только в оружие. Командиры и солдаты, летчики и разведчики»,— говорит о них писатель. Они предпринимают дерзкую и отважную попытку побега из лагеря. Герои понимают, что их спасение невозможно. Но за глоток свободы они согласны отдать жизнь.
«Последний бой майора Пугачева» наглядно показывает, как Родина обошлась с людьми, сражавшимися за нее и провинившимися лишь в том, что по воле судьбы они оказались в немецком плену.
Варлам Шаламов — летописец колымских лагерей. В 1962 году он писал А. И. Солженицыну: «Помните самое главное: лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку — ни начальнику, ни арестанту, не надо его видеть. Но уж если ты его видел — надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Со своей стороны я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде».
Шаламов был верен своим словам. «Колымские рассказы» стали вершиной его творчества.
