Эволюция женских образов в русской литературе

метки: Женщина, Литература, Русская, Женский, Искусство, Разный, Девушка, Любовь

С доисторических времён женщина стала объектом «мужского искусства». Об этом говорят так называемые «Венеры» — каменные фигурки беременных с большой грудью. Литература долгое время оставалась мужской, потому что что-то писали о женщинах, пытаясь передать их образ, сохранить то, что дорого и то, что мужчина видел в женщине. Женщина была и является до сих пор предметом культа (от древних мистерий и до христианского почитания Девы Марии).

Улыбка Джоконды продолжает волновать умы мужчин.

В нашей работе мы рассмотрим ряд литературных женских образов, рассмотрим их самостоятельный художественный мир и отношение автора к ним. Произвол в выборе той или иной героини объясняется стремлением обеспечить контраст, обострить эротические парадигмы авторско-мужских отношений.

В этом вступлении хочется заметить ещё одну вещь. Образ женщины зачастую является отчуждением от самой женщины. Так средневековые трубадуры пели незнакомые им гимны Дамы сердца. Но в силе настоящей любви также должно быть что-то художественное. Отто Вейнингер писал, что образ женщины в искусстве красивее самой женщины, а потому необходим элемент обожания, мечты и сознание симпатии к любимой женщине. Женщина часто делает из себя произведение искусства, и эту красоту невозможно объяснить. «Почему та женщина красива?» — как-то спросили у Аристотеля, на что великий философ ответил в том ключе, что красота очевидна (к сожалению до нас не дошло сочинение Аристотеля «О любви»).

И ещё. В философии сложилось несколько концепций эротической любви. Если Владимир Соловьев говорит о любовном отношении к женской личности, то такие писатели, как, например, Василий Розанов, видели в женщине только объект сексуального влечения и образ матери. С двумя этими линиями мы ещё столкнёмся при нашем анализе. Естественно две эти противоречивые концепции не противоречат, но и объединить их нельзя в силу условности анализа (разделения на элементы) самого полового чувства. С другой стороны, важны два других мнения, важны мнения двух других великих русских философов. Так Иван Ильин говорит, что жить без любви просто невозможно, и что нужно любить не только родное, но и самое хорошее, но в хорошем есть и родное. Николай Бердяев, продолжая линию Владимира Соловьева, утверждает, что красота женщины и ее свобода заключаются в ее личности — женственности.

Ахматова а. — я научила женщин говорить

... поэтов, теперь сами захотели творить. Анна Ахматова с неподражаемым сарказмом прокомментировала эту тенденцию: Могла ли Биче словно Дант творить, Или Лаура жар любви восславить? Я научила женщин говорить, ... У Ахматовой нет предшественников в поэзии, но есть Учитель. Это Пушкин, и у него она ... стали документом, памятником, реквиемом по тем, кто погиб, был растоптан, лег дрова ми в печь «мировой ...

Таким образом мы переходим к двум примерам до-пушкинской литературы.

Первая часть.

1.

Плачь Ярославны и Светланы.

«Слово о полку Игореве» содержит одну из самых поэтических частей: «Плач Ярославны». Датируется эта часть (как и всё произведение) XII веком. Образ Ярославны хорошо заметен в знаменитой картине Василия Перова, где «плач» — это бескорыстная молитва, обращенная к небу.

На заре в Путивле причитая,

Как кукушка раннею весной,

Ярославна кличет молодая,

На стене рыдая городской:

«…Возлелей же князя, господине,

Сохрани на дальней стороне,

Чтоб забыла слезы я отныне,

Чтобы жив вернулся он ко мне!»

Молодая жена ждёт мужа из военного похода. Она обращается к ветру, к солнцу, ко всей природе. Она верна и не представляет своей жизни без мужа. Но надежды на его возвращение нет.

Этот сюжет чем-то повторяется в «Светлане» В. А. Жуковского.

Как могу, подружки, петь?

Милый друг далёко;

Мне судьбина умереть

В грусти одинокой.

Светлана, ожидая жениха, видит сон, где жених её показан мертвецом. Однако проснувшись, она видит жениха целым и невредимым. Жуковский в конце баллады призывает не верить мечтам, а верить Путеводителю.

И плач Ярославны, и печаль Светланы очень религиозны, они проникнуты молитвой, большой любовью. Жуковский вообще обогатил русскую культуру нравственными идеями.

2.

Татьяна.

«Это положительный тип, а не отрицательный, это тип положительной красоты, это апофеоз русской женщины…» Именно так интерпретирует Достоевский образ Татьяны Лариной.

Пушкин, чем-то внешне похожий на Жуковского (оба были кудрявы и носили бакенбарды), использовал два мотива «Светланы»: в «Метели» и во сне Татьяны

(«Евгений Онегин»).

Из-за метели в одноименном рассказе Пушкина девушка выходит замуж за незнакомца. Молчаливость Светланы Пушкин передаёт своей Татьяне. Светлане снится, как она попадает в метель. Татьяне снится, как её зимою уносит медведь, снится различная чертовщина, во главе которой председательствует любимый Онегин (мотив «бала у сатаны» появляется уже здесь).

«Татьяна любит не шутя». Онегин не понимал чувств юной Татьяны, но вместе с тем не хотел использовать эти чувства, о которых прочитал Татьяне целую проповедь.

«Он не сумел отличить в бедной девочке законченности и совершенства и действительно, может быть, принял ее за «нравственный эмбрион». Это она, эмбрион, это после ее письма Онегину! Если в стихотворении есть моральный зародыш, то это, конечно, сам Онегин, и это бесспорно. И он совершенно не мог этого распознать: знает ли он человеческую душу? Это отвлеченный человек, это беспокойный мечтатель на всю жизнь». — Читаем мы в знаменитой пушкинской речи Достоевского 1880 года.

По некой русской глупости Онегин из-за приглашения Лариных обиделся и обидел Ленского, убившего на дуэли, убившего парня сестры Татьяны Ольги.

Онегин — человек уставший от игр общества, от интриг света, духовно пустой. Это и увидела Татьяна в его «покинутой келье», в книгах, которые он читал.

Но Татьяна изменяется (См. иллюстрацию М.П. Клодта 1886 года), выходит замуж, и, когда Онегин вдруг влюбляется в неё, она говорит ему:

«…Я вышла замуж. Вы должны,

Объяснение Онегина с Татьяной в саду

... завершается эта последняя встреча героев, а с ней и весь роман. Таким образом, очевидно, что анализируемая сцена объяснения Онегина и Татьяны в саду, являясь одним из центральных его эпизодов, должна ... русской жизни». В основе произведения лежит одна общая проблема, которая будет центральной для России на протяжении всего ХIХ века, — это проблема разделения общества на две разные и ...

Я вас прощу, меня оставить;

Я знаю: в вашем сердце есть

И гордость и прямая честь.

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

• И буду век ему верна».

Этой верностью, этим императивом и восхищается Пушкин. Ошибка Онегина в том, что он не понимал женщину, как многие другие герои русской литературы, как настоящие мужчины не понимают женщин.

Владимир Набоков комментирует: «Татьяна как „тип“ (любимое словечко русской критики) стала матерью и бабушкой бесчисленных женских персонажей в произведениях многих русских писателей — от Тургенева до Чехова. Литературная эволюция превратила русскую Элоизу — связь Пушкина между Татьяной Лариной и княжной N — в «национальный тип» русской женщины, пылкой и чистой, мечтательной и прямой, верной подругой и героической женой. В исторической действительности этот образ стал ассоциироваться с революционными чаяниями, в ходе последующих лет вызвавшими к жизни по крайней мере два поколения нежных, высокообразованных и притом невероятно отважных молодых русских дворянок, готовых жизнь отдать ради спасения народа от правительственного гнета. Этих чистых душ, подобных Татьяне, ожидало множество разочарований, когда жизнь столкнулась с настоящими крестьянами и рабочими, простыми людьми, которые пытались просвещать и просвещать, не верили им и не понимали их. Татьяна исчезла из русской литературы и русской жизни незадолго до Октябрьской революции, когда реалисты в тяжелых сапогах взяли власть в свои руки. В советской литературе образ Татьяны был вытеснен образом ее младшей сестры, которая теперь превратилась в грудастую, подвижную и рыжеволосую девушку. Ольга — правая девушка в советской фантастике, она помогает организовать работу завода, разоблачает саботаж, выступает с речами и излучает абсолютное здоровье».

2.

Бедная Лиза.

Николай Карамзин — типичный романтик, литератор своего поколения. «Природу», к примеру, он называл «натурой», тут и там у него междометие «Ах!» История Лизы нам кажется смешной, плоской, театральной. Но это всё от нашего заглубления сердец. Для подростков же такая история вполне полезна и примечательна.

Лиза — дочь зажиточного крестьянина, «по смерти его жена и дочь обедняли». Мы застаём её в возрасте пятнадцати лет. «Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь — ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды — и продавала их в Москве». «Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице». Он купил у неё цветы и пообещал покупать цветы у неё каждый день. Потом она прождёт его целый день, но он не явится. Однако он найдёт её дом и познакомится с матерью-вдовой. Начались их ежедневные встречи, наполненные любовным пафосом и громкими, громкими словами. «Пылающие щёки», «взоры», «вздохи», «плохой сон», «образ любимого», «опущенные голубые глаза», — всё это в наши дни стало штампами, а в годы Карамзина было открытием и то, что и «крестьянки тоже любят». Начались отношения. «Ах, Лиза, Лиза! Что с тобою сделалось? До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась утром, и чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной». Мечта сбылась. Вдруг Лиза услышала звук весел — она ​​посмотрела на реку и увидела лодку, а в лодке — Эраста. Все жилки в ней забились, и, конечно, не от страха». Мечта Лизы сбывалась. «Эраст выскочил на берег, подошел к Лизе и — мечта ее отчасти исполнилась: ибо он взглянул на нее с видом ласковым, взял ее за руку… И Лиза, Лиза, стояла, опустив глаза, ее щеки горели, ее сердце дрожало — она ​​не могла оторвать от него руки — она ​​не могла обернуться, когда он подошел к ней своими розовыми губами… Ой! Он целовал ее, целовал с такой страстью, что вся вселенная казалась ей пылающим пламенем! «Дорогая Лиза! — сказал Эраст. — Милая Лиза! Я люблю тебя», и сии слова отозвались во глубине души ее, как небесная, восхитительная музыка; она едва смела верить ушам своим и…» Сначала отношения их были чисты, источали трепетание и непорочность. «Там часто тихая луна, сквозь зеленые ветви, посребряла лучами своими светлые Лизины волосы, которыми играли зефиры и рука милого друга; часто лучи сии освещали в глазах нежной Лизы блестящую слезу любви, осушаемую всегда Эрастовым поцелуем. Они обнялись — но целомудренная и робкая Цинция не пряталась от них за облаком: их объятия были чистыми и невинными». Но отношения становились интимнее и ближе. «Она бросилась в его объятия — и в сей час надлежало погибнуть непорочности! — Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною — никогда ласки ее не трогали его так сильно — никогда ее поцелуи не были столь пламенны — она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания — ни одной звездочки не сияло на небе — никакой луч не мог осветить заблуждения». Слова «заблуждение» и «блудница» — в русском языке это однокоренные слова.

Татьяна — русская душою по произведению Евгений Онегин для 9 класса

... к сочинению Татьяна - русская душою Популярные сегодня темы Произведение ... жизнь ее не привлекала, она искала ответы на ... судьбами и несбывшимися мечтами. Пушкин же в своем творчестве сумел отобразить в образе Татьяны Лариной тип истинно русской ... русской основой. Татьяна нравилась практически всем в светском обществе. Она была на первом плане среди петербургских и московских дам. Конечно же этим можно ...

Лиза потеряла невинность и болезненно это восприняла. ««Мне казалось, что я умираю, что душа мои… Нет, не умею сказать этого!.. Ты молчишь, Эраст? Вздыхаешь?.. Боже мой! Что такое?» — Между тем блеснула молния и грянул гром. Лиза вся задрожала. «Эраст, Эраст! — сказала она. — Мне страшно! Я боюсь, чтобы гром не убил меня, как преступницу!» От одной этой искры на небе родится будущая «Гроза» Островского. Отношения продолжались, но душа Эраста уже была пресыщена. Исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви. Вот, что говорит нам Карамзин. Эраст оставил Лизу, сославшись, что идёт на войну. Но однажды она встретит его в Москве. И вот, что он ей скажет: ««Лиза! Обстоятельства переменились; я помолвил жениться; ты должна оставить меня в покое и для собственного своего спокойствия забыть меня. Я любил тебя и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра. Вот сто рублей — возьми, — он сунул деньги в карман, — дай я тебя поцелую в последний раз — и иди домой «»… Он действительно был в армии, но вместо того, чтобы сражаться с врагом, он играл в карты и потерял почти все свое состояние. Скоро заключили мир, и Эраст возвратился в Москву, отягченный долгами. У него был только один способ улучшить свое положение: жениться на пожилой богатой вдове, которая некоторое время любила его.

Жизнь и творчество Л.Н. Толстого

... своих чистых, поэтических отношений с ним и с нами". Татьяна Александровна имела самое большое влияние на жизнь Л. Толстого: "Влияние это было, во-первых, в том, что еще ... Мать заменила детям необыкновенная женщина, тетушка Татьяна Александровна Ергольская, которая была человеком решительного и самоотверженного характера. Она, по словам Л. Толстого, по-прежнему любила отца, "но не ...

Лиза утопилась. А все из-за смешения высоких чувств с какой-то невинной, но все же похотью.

3.

Татьяна Ларина и Анна Каренина.

В.В. Набоков в своих лекциях по русской литературе задавался вопросом: а как бы Пушкин воспринял «Анну Каренину» Льва Толстого?

Татьяна любит, но не смеет изменить. Анна же легко идёт на измену с Вронским. Её тяготит нелюбимый муж (и мужа и любовника зовут Алексеями).

Анна бросает вызов лицемерному свету, где все «тайное похотливое» скрыто за условностями. Анна идёт до конца, разрывается между любовью к сыну и любовью к мужчине. «Русская госпожа Бовари», она доходит до смерти, до самоубийства. В мире «Евгения Онегина» и «Светланы» верность в браке воспевается. В мире романа «Анна Каренина» стоит полный разгул: «всё смешалось…»

«…С привычным тактом светского человека, по одному взгляду на

внешность этой дамы, Вронский определил ее принадлежность

к высшему свету. Он извинился и пошел было в вагон, но почувствовал

необходимость еще раз взглянуть на нее — не потому, что она была очень

красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во

всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она

прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное. Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц,

серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись на подходившую толпу, как бы ища кого-то. В этом кратком взгляде Вронский успел заметить сдержанную живость, играющую на ее лице и порхающую между ее блестящими глазами и еле заметной улыбкой, изгибающейся на ее красных губах. Как будто избыток чего-то настолько сокрушил его существо, что, помимо его воли, это выразилось во вспышке взгляда, а затем в улыбке. Она намеренно приглушила свет в его глазах, но он сиял против ее воли в еле заметной улыбке. »

«Анна Каренина — женщина необычайно привлекательная и искренняя, но при этом несчастная, виноватая и жалкая. На судьбу героини существенно повлияли законы общества того времени, трагическая разобщенность и непонимание в семье. Кроме того в основе романа лежат и народные нравственные представления о роли женщины. Анна не может быть счастливой, сделав несчастными других людей и нарушая законы нравственности и долга».

Татьяна не изменяет, а Анна изменяет. Почему? Потому что у Татьяны есть принципы морали, есть обида на Евгения. Татьяна религиозна, уважает мужа, уважает сам институт брака, взывает к чести и честности. Анна Каренина презирает мужа-чиновника и увлекается Вронским, она не религиозна, она видит всю условность светской морали, легко предаётся страстям и эмоциям, её замужество ничего для неё не значит. Тут две философии, два образа жизни: императив Канта снова встречается в битве с отношением к морали Ф. Ницше.

В «Евгении Онегине» и «Анне Карениной» есть примеры «любви, которая удалась»: это Ленский и Ольга, это Левин и Катя соответственно. В отличие от главных линий мы видим примеры и счастливые. Пушкин и Толстой рисуют нам по две картины: как должно и как не должно.

Татьяна продолжается в «тургеневской девушке», Анна находит общее с Катериной из «Грозы» Островского и с «дамой с собачкой» Чехова.

Раскольников и соня мармеладова в романе преступление и наказание достоевского

... ли я дрожащая или право имею!» Соня всплеснула руками: «Убивать? Убивать- то право имеете?» Мысль Раскольникова приводит ее в ужас, но в то же время девушка ... его спасти, а он, отстаивая свое право распоряжаться чужими жизнями, ... Соня Мармеладова в романе «Преступление и наказание» | Свободный обмен школьными сочинениями ... Соню несправедливо обвиняют в краже. Несмотря на благополучный исход дела, Катерина ...

4.

Тургеневская девушка.

Тип так называемой «тургеневский девушки» выходит из идеального образа Татьяны Лариной. В книгах Тургенева это замкнутая, но тонко чувствующая девушка, которая, как правило, выросла на природе в глухом поместье (без тлетворного влияния светской и городской жизни), чистая, скромная и неплохо образованная.

В романе «Рудин»:

• «…Наталья Алексеевна [Ласунская], с первого взгляда могла не понравиться. Она ещё не успела развиться, была худа, смугла, держалась немного сутуловато. Но черты её лица были красивы и правильны, хотя слишком велики для семнадцатилетней девушки. Особенно хорош был её чистый и ровный лоб над тонкими, как бы надломленными посередине бровями. Она говорила мало, слушала и глядела внимательно, почти пристально, — точно она себе во всем хотела дать отчет. Она часто оставалась неподвижной, опускала руки и задумывалась;
• на лице её выражалась тогда внутренняя работа мыслей… Едва заметная улыбка появится вдруг на губах и скроется;
• большие темные глаза тихо подымутся…»

«Сцена в саду» между Онегиным и Татьяной в чём-то повторяется и в «Рудине». Оба мужчины показывают своё малодушие, в то время как девушки ждут и томятся сильной влюблённостью, Евгений надменно говорит о своей усталости, а Дмитрий Рудин признаётся, что не смеет идти против воли матери Натальи.

А вот портрет героини «Вешних вод»:

«В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: «Скорей, скорей, сюда, спасите!» Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой – и как бы уперся на месте: он в жизни не видывал подобной красавицы. Она обернулась к нему и с таким отчаянием в голосе, во взгляде, в движении сжатой руки, судорожно поднесенной к бледной щеке, произнесла: «Да идите же, идите!» – что он тотчас ринулся за нею в раскрытую дверь».

И далее:

• «Нос у ней был несколько велик, но красивого, орлиного ладу, верхнюю губу чуть-чуть оттенял пушок;
• зато цвет лица, ровный и матовый, ни дать ни взять слоновая кость или молочный янтарь, волнистый лоск волос, как у Аллориевой Юдифи в Палаццо-Питти, – и особенно глаза, темно-cерые, с черной каемкой вокруг зениц, великолепные, торжествующие глаза, – даже теперь, когда испуг и горе омрачали их блеск… Санину невольно вспомнился чудесный край, откуда он возвращался… Да он и в Италии не встречал ничего подобного! Девушка дышала редко и неровно;
• казалось, она всякий раз ждала, не начнет ли брат ее дышать?»

А вот портрет Аси из одноимённой повести:

• «Девушка, которую он назвал своей сестрой, с первого взгляда показалась мне очень миловидной. Было что-то своё, особенное, в складе её смугловатого, круглого лица, с небольшим тонким носом, почти детскими щечками и черными, светлыми глазами. Она была грациозно сложена, но как будто не вполне ещё развита. (…) Ася сняла шляпу;
• её черные волосы, остриженные и причесанные, как у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши. Сначала она дичилась меня. (…) Я не видел существа более подвижного. Ни одно мгновение она не сидела смирно;
• вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Её большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки её слегка щурились, и тогда взор её внезапно становился глубок и нежен».

В повести «Первая любовь» мы видим любовный треугольник: тургеневская девушка, отец и сын. Обратный треугольник мы видим в «Лолите» Набокова: Гумберт, мать, дочь.

Любовь к женщине в поэзии есенина

... надписью: “Дорогая моя Шаганэ, Вы приятны и милы мне”. Рефрен “Шаганэ ты моя, Шаганэ!..” усиливает восхищение красотой любимой. Есенин рассказывает девушке о своей единственной любви, о любви к родной земле. ... искал в этой женщине счастья, А нечаянно гибель нашел. Есенин, познавший горечь такой “любви”, не смог пройти мимо этой темы и отразил в своем творчестве любовь-отчаяние, любовь-бред, любовь на ...

«Первая любовь» всегда оказывается несчастной.

В целом тургеневскую девушку можно коротко охарактеризовать так: молодая, то смеющаяся, то задумчивая, то спокойная, то равнодушная, — и постоянно привлекательная.

Девушка Тургенева целомудренна, её эмоциональность не есть эмоциональность Анны Карениной.

5.

Соня Мармеладова, образы женщин Некрасова и Катерина из «Грозы» Островского.

Соня Мармеладова («Преступление и наказание» Достоевского) — блудница, но блудница кающаяся, искупающая свой грех и грех Раскольникова. Набоков не верил в этот образ.

«И вижу я, этак часу в шестом, Сонечка встала, надела платочек, надела бурнусик и с квартиры отправилась, а в девятом часу и назад обратно пришла… Тридцать целковых выложила. Ни словечка при этом не вымолвила… а взяла только… платок… накрыла им совсем голову и лицо и легла на кровать к стенке, только плечики да тело все вздрагивают…»

Достоевский радикализировал этот образ, стремясь «всё перерыть». Да, Соня — проститутка с жёлтым билетом, но грех на душу она берёт, чтобы прокормить семью. Это цельный женский персонаж. Она — носитель евангельской истины. В глазах Лужина и Лебезятников Соню предстаёт падшим существом, они презирают «таковую», считают девушкой «отъявленного поведения».

Читая Раскольникову Евангелие, легенду о воскрешении Лазаря, Соня пробуждает в его душе веру, любовь и раскаяние. “Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого”. Родион пришел к тому, к чему призывала его Соня, он переоценил жизнь и ее сущность, о чем свидетельствуют его слова: “Разве могут ее убеждения теперь не быть моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления по крайней мере…”

Соня закрывает лицо, так как ей стыдно, стыдно перед собой и Богом. Поэтому она редко и домой приходит, только лишь за тем, чтобы отдать деньги, она смущается при встрече с сестрой и матерью Раскольникова, неловко чувствует себя даже на поминках родного отца, где ее так бессовестно оскорбили. Она раскаивается, но это раскаяние, к которому призывает текст Евангелия, недоступно Анне Карениной. Татьяна Пушкина и Светлана Жуковского религиозны, но греха себе не позволяют. Все поступки Сони удивляют своей искренностью, открытостью. Она не делает ничего для себя, все ради кого-то: мачехи, неродных братьев и сестры, Раскольникова.

Соня не принадлежит к касте «священных проституток», о которых говорит Розанов. Это блудница, всё-таки блудница, но никто из читателей не решится бросить в неё камень. Соня призывает Раскольникова к раскаянию, она согласна нести его крест, помочь придти к истине через страдание. У нас не вызывают сомнения ее слова, читатель уверен в том, что Соня последует всюду за Раскольниковым, везде и всегда будет вместе с ним. Но всё это не ясно, например, Владимиру Набокову. Он не верит ни в образ убийцы, нив образ блудницы. «Мы не видим» (Достоевский не описывает), как Соня занимается своим «ремеслом», такова логика отрицания Набокова образа Мармеладовой.

Сострадание и жертвенная любовь Сони

... за тяжкий грех — это и муки совести, но не только. Если бы не сострадание и жертвенная любовь Сони, Раскольников мог бы сойти с ума. Именно преданность этой женщины, ее жалость, умение понять ... и простить спасли его на каторге, ...

Более ясна христианская жертвенность «девушек Некрасова». Это жены декабристов, которые едут за супругами-революционерами в Сибирь. Эта девушка, которую бьют хлыстом на площади. Это страдающая, жалеющая любовь. Некрасов сострадает состраданию. Его муза — это женщина которую публично секут.

Некрасов и восхищается Женщиной:

Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях,

С походкой, со взглядом цариц —

И видит всю несправедливость положения женщины в обществе:

Но рано надо мной отяготели узы

Другой, неласковой и нелюбимой Музы,

Печальной спутницы печальных бедняков,

Рожденных для труда, страданья и оков,-

Той Музы плачущей, скорбящей и болящей,

Всечасно жаждущей, униженно просящей,

Которой золото — единственный кумир…

В усладу нового пришельца в божий мир,

В убогой хижине, пред дымною лучиной,

Согбенная трудом, убитая кручиной,

Она певала мне — и полон был тоской

И вечной жалобой напев ее простой.

Женщины явно не из тех, «кому на Руси жить хорошо».

Но идём дальше. Добролюбов пишет о Катерине, которая, как и Анна Каренина, изменила мужу и покончила жизнь самоубийством:

• «Дело в том, что характер Катерины, как он исполнен в «Грозе», составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе. Он соответствует новой фазе нашей народной жизни, он давно требовал своего осуществления в литературе, около него вертелись наши лучшие писатели;
• но они умели только понять его надобность и не могли уразуметь и почувствовать его сущности;
• это сумел сделать Островский. Ни одна из критик на «Грозу» не хотела или не умела представить надлежащей оценки этого характера…

• ..Поприще, на котором Островский наблюдает и показывает нам русскую жизнь, не касается отношений чисто общественных и государственных, а ограничивается семейством;
• в семействе же кто более всего выдерживает на себе весь гнет самодурства, как не женщина? Какой приказчик, работник, слуга Дикого может быть столько загнан, забит, отрешен от своей личности, как его жена? У кого может накипеть столько горя и негодования против нелепых фантазий самодура? И в то же время кто менее ее имеет возможности высказать свой ропот, отказаться от исполнения того, что ей противно? Слуги и приказчики связаны только материально, людским образом;
• они могут оставить самодура тотчас, как найдут себе другое место. Жена, по господствующим понятиям, связана с ним неразрывно, духовно, посредством таинства;
• что бы муж ни делал, она должна ему повиноваться и разделять с ним бессмысленную жизнь… Находясь в подобном положении, женщина, разумеется, должна позабыть, что и она такой же человек, с такими же самыми правами, как и мужчина. Она может только деморализоваться, и если личность в ней сильна, то получить наклонность к тому же самодурству, от которого она столько страдала… Вообще — в женщине, даже достигшей положения независимого и con amore упражняющейся в самодурстве, видно всегда ее сравнительное бессилие, следствие векового ее угнетения: она тяжелей, подозрительней, бездушней в своих требованиях;
• здравому рассуждению она не поддается уже не потому, что презирает его, а скорее потому, что боится с ним не справиться: «Начнешь, дескать, рассуждать, а еще что из этого выйдет, — оплетут как раз», — и вследствие того она строго держится старины и различных наставлений, сообщенных ей какою-нибудь Феклушею…

Ясно из этого, что если уж женщина захочет высвободиться из подобного положения, то ее дело будет серьезно и решительно… домашние исправительные средства доброго старого времени и приведут-таки к покорности. Женщина, которая хочет идти до конца в своем восстании против угнетения и произвола старших в русской семье, должна быть исполнена героического самоотвержения, должна на все решиться и ко всему быть готова».

Любовь и дружба в жизни Базарова в романе «Отцы и дети» Тургенева

... однако одиноким и отвергну­тым всеми, кроме родителей. Дружба и любовь в жизни Базарова «Нас не так мало, как вы полагаете», — говорит Базаров Павлу Петровичу. Но в романе «Отцы и дети» Базаров одинок, и в этом более ... ­ше всего на свете». Итак, Евгений отвергнут. Это вторая потеря — потеря любимой женщины. Базаров очень тяжело переживает эту потерю. Он уезжает домой, лихо­радочно ищет ...

Катерина — это в чём-то и женщина поэзии Некрасова, если верить трактовке «Грозы» в статье Добролюбова «Луч света в тёмном царстве». Здесь Добролюбов пишет о революции, предсказывает появление феминизма:

• «Таким образом, возникновение женского энергического характера вполне соответствует тому положению, до какого доведено самодурство в драме Островского. Оно дошло до крайности, до отрицания всякого здравого смысла;
• оно более чем когда-нибудь враждебно естественным требованиям человечества и ожесточеннее прежнего силится остановить их развитие, потому что в торжестве их видит приближение своей неминуемой гибели. Через это оно еще более вызывает ропот и протест даже в существах самых слабых. А вместе с тем самодурство, как мы видели, потеряло свою самоуверенность, лишилось и твердости в действиях, утратило и значительную долю той силы, которая заключалась для него в наведении страха на всех. Поэтому протест против него не заглушается уже в самом начале, а может превратиться в упорную борьбу».

Но Катерина не феминистка и не революционерка:

• «Прежде всего вас поражает необыкновенная своеобразность этого характера. Ничего нет в нем внешнего, чужого, а все выходит как-то изнутри его;
• всякое впечатление перерабатывается в нем и затем срастается с ним органически. Это мы видим, например, в простодушном рассказе Катерины о своем детском возрасте и о жизни в доме у матери. Оказывается, что воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей: в доме ее матери было то же, что и у Кабановых, — ходили в церковь, шили золотом по бархату, слушали рассказы странниц, обедали, гуляли по саду, опять беседовали с богомолками и сами молились… Выслушав рассказ Катерины, Варвара, сестра ее мужа, с удивлением замечает: «Да ведь и у нас то же самое». Но разница определяется Катериною очень быстро в пяти словах: «Да здесь все как будто из-под неволи!» И дальнейший разговор показывает, что во всей этой внешности, которая так обыденна у нас повсюду, Катерина умела находить свой особенный смысл, применять ее к своим потребностям и стремлениям, пока не налегла на нее тяжелая рука Кабанихи. Катерина вовсе не принадлежит к буйным характерам, никогда не довольным, любящим разрушать во что бы то ни стало. Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный».

Женщина XIX века многое должна была терпеть:

• «В сумрачной обстановке новой семьи начала чувствовать Катерина недостаточность внешности, которою думала довольствоваться прежде. Под тяжелой рукою бездушной Кабанихи нет простора ее светлым видениям, как нет свободы ее чувствам. В порыве нежности к мужу она хочет обнять его, — старуха кричит: «Что на шею виснешь, бесстыдница? В ноги кланяйся!» Ей хочется остаться одной и погрустить тихонько, как бывало, а свекровь говорит: «Отчего не воешь?» Она ищет света, воздуха, хочет помечтать и порезвиться, полить свои цветы, посмотреть на солнце, на Волгу, послать свой привет всему живому, — а ее держат в неволе, в ней постоянно подозревают нечистые, развратные замыслы. Она ищет прибежища по-прежнему в религиозной практике, в посещении церкви, в душеспасительных разговорах;
• но и здесь не находит уже прежних впечатлений. Убитая дневной работой и вечной неволей, она уже не может с прежней ясностью мечтать об ангелах, поющих в пыльном столбе, освещенном солнцем, не может вообразить себе райских садов с их невозмущаемым видом и радостью. Все мрачно, страшно вокруг нее, все веет холодом и какой-то неотразимой угрозой: и лики святых так строги, и церковные чтения так грозны, и рассказы странниц так чудовищны…»

И далее:

• «О своем характере Катерина сообщает Варе одну черту еще из воспоминаний детства: «Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была, не больше, — так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, — я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять…» Эта детская горячность сохранилась в Катерине;
• только вместе с общей возмужалостью прибавилась в ней и сила выдерживать впечатления и господствовать над ними. Взрослая Катерина, поставленная в необходимость терпеть обиды, находит в себе силу долго переносить их, без напрасных жалоб, полусопротивлений и всяких шумных выходок. Она терпит до тех пор, пока не заговорит в ней какой-нибудь интерес, особенно близкий ее сердцу и законный в ее глазах, пока не оскорблено в ней будет такое требование ее натуры, без удовлетворения которого она не может оставаться спокойною. Тогда она уж ни на что не посмотрит. Она не будет прибегать к дипломатическим уловкам, к обманам и плутням, — не такова она».

В итоге Добролюбов пишет:

«Но и без всяких возвышенных соображений, просто по человечеству, нам отрадно видеть избавление Катерины — хоть через смерть, коли нельзя иначе. На этот счет мы имеем в самой драме страшное свидетельство, говорящее нам, что жить в «темном царстве» хуже смерти».

6.

Итог за XIX век.

Начиная с Жуковского и заканчивая Л. Толстым нам дана целая эволюция образов женщины в литературе и в обществе. В XIX веке сложился какой-то надлом в «женском вопросе». Светлые, идеальные образы юных барышень сменились образами «изменниц и проституток», не самих по себе «изменниц и проституток», а сделанных таковыми обществом. Вся их измена, раскаяние, смерть громко возопили о себе, о том, что женщина больше не может жить в патриархальном порядке, который дошёл до «самодурства». Тем не менее находятся светлые образы «тургеневских девушек», частью иностранок, и они-то и есть тот луч света, который несла тогда «мужская литература».

Над женщиной довлело двойное ярмо, двойное крепостничество. В женщине видели рабыню быта, она была игрушкой в руках мужской похоти. Надо заметить, что Пушкин и Л. Толстой были большими бабниками, обидели немало простых русских женщин, обидели цинично, мерзко и лишь творчеством своим возможно лишь и искупили свою вину перед ними. (Например, в одном из писем Пушкин признаётся, что его «Чудное мгновенье» было лишь поводом для соблазнения Анны Керн. В «Сикстинской Мадонне» Рафаэля Л. Толстой видел лишь простую «девку, которая родила»).

Дело здесь не в подавление «женской сексуальности», а в том приниженном общем отношении, которое отводилось женщине. Здесь есть двойное отчуждение: отчуждение в идеальном образе, уподобление женщины ангелу, а с другой стороны её втаптывание в грязь «самодурами».

Вторая часть.

1.

Философия Владимира Соловьёва и поэзия Александра Блока.

В своём цикле статей «Смысл любви» Владимир Соловьёв дал опровержение западным теориям (Шопенгауэр) половой любви. Русский философ показал, что необходимость продолжения рода, родовой инстинкт находится в обратном соотношении к любовному чувству (на примере восходящей лестницы в живом мире).

Именно в половой любви он видел собственно саму любовь, то есть любовь между мужчиной и женщиной, поскольку она возможно только между равно любящими, является чем-то большем, чем дружба, любовь к Отечеству и материнская любовь. Любить может лишь личность, которая видит личность в другом, в предмете своего обожания. Эгоизм мужчин — это и есть непризнание личности в «любимой женщине». Онегин не видел личности в Татьяне, ни когда она открыла ему своё девичье сердце, ни в её замужестве. У Катерины из «Грозы» Островского, у Анны Карениной есть личность, но личность эта трагическая. Личность есть и у тургеневской девушки, и именно это наличие и пленяет.

А. Блок был женат на дочери Дмитрия Менделеева, которую боготворил. В своём творчестве поэт воспел в христианских тонах образ «Незнакомки». (Ср. известная «Незнакомка» И. Крамского).

…И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

24 апреля 1906 года.

Появление «незнакомки» и конец стихотворения привязаны к алкоголю. Это видение пьяного.

Само явление «Незнакомки» говорит нам, что мужчина ничего не знает о женщине, не знал и не способен её познать, что женщина есть священная тайна. Это мистическое отношение к женщине, тоже отчуждённое.

И тяжкий сон житейского сознанья

Ты отряхнешь, тоскуя и любя.

Вл. Соловьев

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —

Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,

И молча жду,— тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты.

О, как паду — и горестно, и низко,

Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.

Но страшно мне: изменишь облик Ты.

Блок — рыцарь Прекрасной Дамы. Христианский рыцарь. Часто он обращается к Богу через призму философии Владимира Соловьёва. Но есть и место мистике, суеверию, ворожбе. Любовь снова, как это было у Жуковского, зарывается между языческой мистикой и христианской истиной.

2.

Есенин и Маяковский.

Есенин тоже склонен в мистицизму. Так в образе русской берёзы он видит девушку. «Как жену младую целовал берёзку». Или вот:

Зелёная причёска,

Девическая грудь.

О тонкая берёзка,

Что загляделась в пруд?

Что шепчет тебе ветер?

О чём звенит песок?

Иль хочешь в косы-ветви

Ты лунный гребешок?

Открой, открой мне тайну

Твоих древесных дум,

Я полюбил печальный

Твой предосенний шум.

И мне в ответ берёзка:

«О любопытный друг,

Сегодня ночью звёздной

Здесь слёзы лил пастух.

Луна стелила тени,

Сияли зеленя.

За голые колени

Он обнимал меня.

И так, вздохнувши глубко,

Сказал под звон ветвей:

«Прощай, моя голубка,

До новых журавлей».

В то же время Есенин любит какую-то восточную тайну о женщине:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Потому, что я с севера, что ли,

Я готов рассказать тебе поле,

Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Потому, что я с севера, что ли,

Что луна там огромней в сто раз,

Как бы ни был красив Шираз,

Он не лучше рязанских раздолий.

Потому, что я с севера, что ли.

Я готов рассказать тебе поле,

Эти волосы взял я у ржи,

Если хочешь, на палец вяжи —

Я нисколько не чувствую боли.

Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при луне

По кудрям ты моим догадайся.

Дорогая, шути, улыбайся,

Не буди только память во мне

Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Там, на севере, девушка тоже,

На тебя она страшно похожа,

Может, думает обо мне…

Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Есенин — хулиган, точнее даёт образ хулигана, которого только и может спасти женская любовь.

Из цикла «ЛЮБОВЬ ХУЛИГАНА»

* * *

Заметался пожар голубой,

Позабылись родимые дали.

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь — как запущенный сад,

Был на женщин и зелие падкий.

Разонравилось петь и плясать

И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,

Видеть глаз злато-карий омут,

И чтоб, прошлое не любя,

Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,

Если б знала ты сердцем упорным,

Как умеет любить хулиган,

Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки

И стихи бы писать забросил,

Только б тонко касаться руки

И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой

Хоть в свои, хоть в чужие дали…

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

Современник Блока и Есенина, Владимир Маяковский замечает, что в отношении с женщиной, мужчина превращается в «облако в штанах». Надежды Маяковского связаны с «будущим коммунистическим миром», с торжеством марксизма-ленинизма. Но это оказывается лишь сменой вывески: «новая женщина» ищет фасон с «серпом и молотом» в угоду новой моде.

Люблю (Взрослое)

Владимир Маяковский

У взрослых дела.

В рублях карманы.

Любить?

Пожалуйста!

Рубликов за сто.

А я,

бездомный,

ручища

в рваный

в карман засунул

и шлялся, глазастый.

Ночь.

Надеваете лучшее платье.

Душой отдыхаете на женах, на вдовах.

Меня

Москва душила в объятьях

кольцом своих бесконечных Садовых.

В сердца,

в часишки

любовницы тикают.

В восторге партнеры любовного ложа.

Столиц сердцебиение дикое

ловил я,

Страстною площадью лёжа.

Враспашку —

сердце почти что снаружи —

себя открываю и солнцу и луже.

Входите страстями!

Любовями влазьте!

Отныне я сердцем править не властен.

У прочих знаю сердца дом я.

Оно в груди — любому известно!

На мне ж

с ума сошла анатомия.

Сплошное сердце —

гудит повсеместно.

О, сколько их,

одних только вёсен,

за 20 лет в распалённого ввалено!

Их груз нерастраченный — просто несносен.

Несносен не так,

для стиха,

а буквально.

Появляется любовь обывательская, «похоть без любви». «Лодка любви» не только о быт разбивается. Любовь разбивается вместе с падением нравов. Гротескный вариант падения нравов в «новом мире» показывает в «МЫ» Замятин. На половую связь там дают билеты-талоны. Рожать женщинам нельзя. Люди носят не имена, не ласковые женские имена, например, а номера.

3.

Феномен Александра Грина.

Ассоль — это скандал в русской литературе. «Алые паруса» коммунизма окрасились в романтический цвет. Установка на то, чтобы добиваться мечты «своими руками» правильна. Но должна ли Ассоль ждать своего Грэя? За эту любовь, за эту романтику в Грина кидают камнями и даже ненавидят. Романтическая, юная мечта о любви, однако, не обнаруживает в себе ничего плохого. В пошлом мире, в мире разврата, в мире бездуховном героини Александра Грина несут правду о любви. Это только проект любви, проект любви, какую описывал и Владимир Соловьёв. Над Ассоль смеются, но вера спасает её. Грэй всего лишь исполнил её желание, а не просто явился из ниоткуда. Он первым полюбил Ассоль и ради неё нанял полотно алого цвета на паруса своего корабля «Секрет». Женщина Грина романтична и целомудренна

«Бегущая по волнам» более сложное произведение. Главный герой пускается в погоню за некой Биче Саниэль, но в итоге оказывается в объятьях Дэзи — весёлой девушки, которая тоже верит в «бегущую по волнам». Это Христос ходил по волнам. Это тайна. Таинство, вера — вот что объединяет героев и героинь феерий Грина. Вера в мечту нужна человеку. «Любовь возможна в реальности», а не «счастье было так возможно». Грин и его произведения свидетельствуют о гражданстве мира, разрыв с русской традицией. Гриневский стал Грином. Вопрос о верности женщины вообще не ставится, не ставится вопрос и о самой сексуальности. Александр Грин — это рыцарь Прекрасной Дамы в ХХ веке. Непонятый, он так и остался почти сказочником. Но идеалы, которые он излагает бесспорно полезны юношеству.

4.

Советская женщина в советской литературе.

Характерен здесь в нашем разговоре образ героини из рассказа «Гадюка» Алексея Толстого. Таких героинь хорошо описывает Владимир Набоков в статье «Торжество добродетели». «Еще проще обстоит дело с типами женскими. У советских писателей подлинный культ женщины. Появляется она в двух главных разновидностях: женщина буржуазная, любящая мягкую мебель и духи и подозрительных спецов, и женщина-коммунистка (ответственная работница или страстная неофитка), — и на изображение ее уходит добрая половина советской литературы. Эта популярная женщина обладает эластичной грудью, молода, бодра, участвует в процессиях, поразительно трудоспособна. Она — помесь революционерки, сестры милосердия и провинциальной барышни. Но кроме всего она святая. Ее случайные любовные увлечения и разочарования в счет не идут; у нее есть только один жених, классовый жених — Ленин».

В «Поднятой целине» Шолохова есть неизменно пошлый момент: главный герой соглашается на внебрачный секс с героиней Лушкой, оправдываясь: «Что я монах, что ли?» Вот вам и «поднятая целина».

Сейчас же пойдёт речь о другом Нобелевском лауреате (помимо вскользь замеченного нами Шолохова, который был единственным социалистическим реалистом, получившим самую высокую литературную награду).

Всмотримся в героинь Ивана Бунина.

5.

Героини Ивана Бунина счастливее его собственной жены и любовницы. У них всегда «лёгкое дыхание». Если она и изменяет любимому, то это лишь упреждённый удар, как в повести «Митина любовь». Главный герой впадает в измену, а потом узнает, что и ему изменили. Иван Бунин старается вывести нам «Грамматику любви», но получается какая-то «Кама-сутра» (ничего не имею против этого культурного памятника).

Да, девушка у Бунина может стать монахиней, но за ночь до посвящения себя Богу она отдаётся мужчине, зная, что это будет первый и последний раз в её жизни. Возможность усладить свою страсть всегда предпочтительнее какой-то мечты, какого-то отчуждения, ожидания («Натали»).

Бунин вторит «амурной философии» Василия Розанова. «Секс — это хорошо!» — вот их общий пафосный лозунг. Но Бунин всё-таки настоящий поэт любовной лирики, его эротика не сталкивается с моралью, его эротика красива. «Тёмные аллеи», они ещё пока не раскрыты, грамматика любви не превращается в навязчивую порнографию. Бунин ищет «Формулу любви».

Женщины Бунина эмоциональнее девушек Тургенева, они раскованнее, но и проще, потому что не такие «странные». Но девушки Тургенева целомудренные, для них почти не стоит вопрос о половой близости, в то время как у Бунина женщине секс очень важен. Герои-мужчины Бунина ещё легкомысленнее: вот как открывается рассказ «Таня»:

«Она служила горничной у его родственницы, мелкой помещицы Казаковой, ей шел семнадцатый год, она была невелика ростом, что особенно было заметно, когда она, мягко виляя юбкой и слегка подняв под кофточкой маленькие груди, ходила босая или, зимой, в валенках, ее простое личико было только миловидно, а серые крестьянские глаза прекрасны только молодостью. В ту далекую пору он тратил себя особенно безрассудно, жизнь вел скитальческую, имел много случайных любовных встреч и связей — и как к случайной отнесся и к связи с ней…»

У писателя Ивана Бунина, выражаясь словами философа Ивана Илина, принцип «милое, следовательно, хорошее» сильнее принципа «хорошее, следовательно, милое».

Место молодой девушки не за партой, а в постели, так считает Эдуард Лимонов; очевидно, это мнение коренится уже в произведениях Бунина.

Но у Бунина другие заслуги. Это певец осени, конца жизни, конца любви. При нём началась ужасная Первая мировая война и крах дома Романовых, гибель старой России, гибель «Святой Руси» и воцарение «рэсэфэсэра». Как скорбит женщина произведений Бунина? «Зарыдать мне или запеть во весь голос?» —

признается героиня рассказа «Холодная осень». Тут ли не плачь Ярославны? Россия постоянно воюет в своей истории и современности, и плачут, плачут напевно русские женщины: «Девушки плачут, девушкам сегодня грустно».

Моменты любви, истинной любви — это то, ради чего стоит жить. Жизнь и измеряется такими моментами. Жизнь человека коротка и без любви бессмысленна («Господин из Сан-Франциско»).

Это не обязательно что-то сексуальное, но что-то ласковое, что-то чувствительное. Весна и осень равнозначны. Прошлые мгновения любви — это «…то волшебное, непонятное, непостижимое ни умом, ни сердцем, что называется прошлым».

Любовь — непостижима, она таинственна, она в лунном свете, она в природе, которую воспел Фет, она в молчании, которую воспел Тютчев. Семён Франк пишет, что одинаково непостижимы небесные высоты и содомские бездны. И всё это относится к любви. На одной чаще весов идеал Грина, вера в «настоящую любовь», вера в любовную месту, влюблённость, а с другой — содомские глубины, до которых доходят герои Достоевского. Ангел любви и бес разврата всегда сражаются за каждую душу человека: и мужчины и женщины, в первую очередь женщины.

Счастлив я, когда ты голубые

Очи поднимаешь на меня:

Светят в них надежды молодые —

Небеса безоблачного дня.

Горько мне, когда ты, опуская

Темные ресницы, замолчишь:

Любишь ты, сама того не зная,

И любовь застенчиво таишь.

Но всегда, везде и неизменно

Близ тебя светла душа моя…

Милый друг! О, будь благословенна

Красота и молодость твоя!

«Одиночество»

И ветер, и дождик, и мгла

Над холодной пустыней воды.

Здесь жизнь до весны умерла,

До весны опустели сады.

Я на даче один.

Мне темно

За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,

Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня

Ты мне стала казаться женой…

Что ж, прощай!

Как-нибудь до весны

Проживу и один — без жены…

Сегодня идут без конца

Те же тучи — гряда за грядой.

Твой след под дождем у крыльца

Расплылся, налился водой.

И мне больно глядеть одному

В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:

Воротись, я сроднился с тобой!

Но для женщины прошлого нет:

Разлюбила — и стал ей чужой.

Что ж! Камин затоплю, буду пить…

Хорошо бы собаку купить.

6.

Мастер и Маргарита.

«За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!» — так открывается вторая часть романа Булгакова. Знаменитая любовь, явившаяся героям, «как убийца из подворотни», требует своего анализа.

Мастер и Маргарита повстречались в безлюдном переулке и сразу же поняли, что любят друг друга: «Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя…»

Но…

Во-первых, Маргарита изменяет мужу с Мастером.

Во-вторых, она продаёт душу дьяволу, идёт обнажённой на «бал сатаны», ради своего Мастера.

В-третьих, Мастер и Маргарита в романе «не заслуживают света», но покой.

И всё-таки главный мужской образ в романе,— это не Мастер, не Иешуа и не Пилат, а сам Воланд, сатана. Это секс-символ нашего времени, образ успешного и привлекательного мужчины.

Но вернёмся к Маргарите.

«Прежде всего откроем тайну, которую мастер не пожелал открыть Иванушке. Возлюбленную его [Мастера] звали Маргаритою Николаевной. Все, что мастер говорил о ней, было сущей правдой. Он описал свою возлюбленную верно. Она была красива и умна. К этому надо добавить еще одно – с уверенностью можно сказать, что многие женщины все, что угодно, отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь на жизнь Маргариты Николаевны. Бездетная тридцатилетняя Маргарита была женою очень крупного специалиста, к тому же сделавшего важнейшее открытие государственного значения. Муж ее был молод, красив, добр, честен и обожал свою жену».

Михаил Булгаков ставит вечный вопрос: что нужно женщине? И не знает ответа:

«Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю. Мне неизвестно. Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она говорила правду. Даже у меня, правдивого повествователя, но постороннего человека, сжимается сердце при мысли о том, что испытала Маргарита, когда пришла на другой день в домик мастера, по счастью, не успев переговорить с мужем, который не вернулся в назначенный срок, и узнала, что мастера уже не… Она сделала все, чтобы разузнать что-нибудь о нем [Мастере], и, конечно, не разузнала ровно ничего. Тогда она вернулась в особняк и зажила на прежнем месте».

Маргарита — дама легкомысленная, но без «лёгкого дыхания».

Маргарита — это муза и вдохновительница Мастера, именно она первой оценила роман Мастера о Пилате. Она восхищается талантом своего возлюбленного. Такой любви хочется пожелать каждому писателю. Именно она, прочитав первые страницы его романа, нарекла своего возлюбленного мастером (и сшила ему шапочку с литерой «М»).

Именно она мстит критикам, которые не приняли роман, так похожий на Евангелие.

Жена писателя — Елена Сергеевна Булгакова — была с М. Булгаковым до конца, вместе с ним переживала все гонения и всегда вселяла веру и надежду в своего мужа.

Маргарита верна Мастеру и его роману. Но она вряд ли поняла Иисуса Христа, отражением которого был Ешуа из романа о Пилате. «Невидима и свободна! Невидима и свободна!», — признаётся ведьма Маргарита. Она ценит роман Мастера лишь художественно, Евангельская истина полностью противоположна её образу жизни. Соня Мармеладова больше и глубже чувствует священную историю из Нового Завета. Возможно, М. Булгаков поддался на нижеследующую концепцию Николая Бердяева. В «Смысле творчества» Бердяев пишет, что если Ветхий Завет — это это завет закона, Новый Завет — это завет искупления, то грядёт Новейший завет — завет творчества и свободы. А какое может быть творчество после Христа? — творчество на тему Евангелия. Любовь Мастера и Маргариты носит «бердяевские мотивы»: свобода, художественное творчество, высокая роль личности и мистика.

(Андрей Кураев считает, что роман о Пилате — это карикатура на толстовство, на прочтение Евангелия Львом Толстым).

7.

Счастливые пары: Ассоль и Грэй, Мастер и Маргарита.

Верим ли мы в счастье Грэя и Ассоль? Подростками мы все верили Грину. Но возможна ли такая и реальности. Владимир Набоков, критикуя Фрейда, говорит, что именно поэзия формирует сексуальность, а не сексуальность — поэзию. Да, быть может, эти счастливые истории и невозможны, но они дают нам идеал, пример. «Алые паруса» — это кантовский категорический императив русской любовной литературы. Мужчина — это не принц на коне, мужчина — это тот, кто способен из любви воплотить женскую мечту о счастье.

Мастер и Маргарита счастливы в другом плане. Им недоступен Свет Любви, это не светлая история. Они получают лишь покой. Им недоступно христианское таинство брака, они не знают подлинной канонической истории Христа, Иешуа — только философ для них. Тем более, что центральное место в этом «апокрифе» отведено Пилату, простому римскому бюрократу, который так сильно сыграл в священной истории человечества.

Протест вызывают пошлые эстрадные песенки про любовь Мастера и Маргариты, про Грэя и Ассоль. Именно массовая культура убивает тот смысл, который несёт любовь у этих пар. М. Булгаков видел падение «Святой Руси», его «апокриф» стал евангельским ветерком для советской интеллигенции. Атеистическая власть, ставившая памятники Иуде, стремится в своём векторе к точке, обратной божественному, к точке сатанинской. Воланд и вся его свита явились в Москву, как большевики явились, чтобы «взять власть». Безбожие первых лет советской власти и позволяет Воланду так разгуляться.

Но почему сатана — это обязательно мужчина? В рассказе В.В. Набокова «Сказка» сатана приобретает женское лицо, искушает героя возможностью провести ночь сразу с дюжиной женщин. Ведьма-Маргарита продолжает традиции «панночки» из «Вия» Гоголя и других его малороссийских героинь.

8.

Девочки Достоевского и Набокова. Вопрос о возрасте в любви.

Теперь поговорим о маленьких женщинах — о девочках — в русской литературе. Так ясно и отчётливо мы сравним Лолиту Набокова и Матрёшу Достоевского. А потом рассмотрим девочку из страны Советов.

В «Бесах» Ф.М. Достоевского есть так называемая «запрещённая глава» — глава «У Тихона». В ней Ставрогин приходит к отцу Тихону (архиерею) с некоей бумагой, запиской, которую хочет всенародно опубликовать. Записка эта носит исповедальный характер. Там Ставрогин пишет, что предавался разврату, «в котором не находил удовольствия». В частности и главным образом он пишет, как соблазнил отроковицу — девочку десяти лет — Матрёшу. После этого Матрёша повесилась.

«Она была белобрысая и весноватая, лицо обыкновенное, но в нем много детского и тихого, чрезвычайно тихого».

Вот как описывается само преступление:

«У меня стало сильно биться сердце. Я встал и начал к ней подходить. У них на окнах стояло много герани и солнце очень ярко светило. Я тихо сел подле на полу. Она вздрогнула и сначала неимоверно испугалась и вскочила. Я взял ее руку и поцеловал, принагнул ее опять на скамейку и стал смотреть ей в глаза. То, что я поцеловал ей руку, вдруг рассмешило ее, как дитя, но только на одну секунду, потому что она стремительно вскочила в другой раз и уже в таком испуге, что судорога прошла по лицу. Она смотрела на меня до ужаса неподвижными глазами, а губы стали двигаться, чтобы заплакать, но всё-таки не закричала. Я опять поцеловал у ней руку и взял ее к себе на колени. Тут вдруг она вся отдернулась и улыбнулась как от стыда, но какою-то кривою улыбкой. Всё лицо ее вспыхнуло стыдом. Я что-то всё ей шептал и смеялся. Наконец, вдруг случилась такая странность, которую я никогда не забуду и которая привела меня в удивление: девочка обхватила меня за шею руками и начала вдруг ужасно целовать сама. Лицо ее выражало совершенное восхищение».

На всё это девочка потом скажет: «Бога убила». А вот, как она после «этого» будет смотреть на Ставрогина: «Никого, кроме Матрещи, не было. Она лежала в каморке за ширмами на материной кровати, и я видел, как она выглянула; но я сделал вид, что не замечаю. Все окна были отворены. Воздух был тепл, было даже жарко. Я походил по комнате и сел на диван. Всё помню до последней минуты. Мне решительно доставляло удовольствие не заговаривать с Матрешей. Я ждал и просидел целый час, и вдруг она вскочила сама из-за ширм. Я слышал, как стукнули ее обе ноги об пол, когда она вскочила с кровати, потом довольно скорые шаги, и она стала на пороге в мою комнату. Она глядела на меня молча. В эти четыре или пять дней, в которые я с того времени ни разу не видал ее близко, действительно очень похудела. Лицо ее как бы высохло, и голова, наверно, была горяча. Глаза стали большие и глядели на меня неподвижно, как бы с тупым любопытством, как мне показалось сначала. Я сидел в углу дивана, смотрел на нее и не трогался. И тут вдруг опять я почувствовал ненависть. Но очень скоро заметил, что она совсем меня не пугается, а, может быть, скорее в бреду. Но она и в бреду не была. Она вдруг часто закивала на меня головой, как кивают, когда очень укоряют, и вдруг подняла на меня свой маленький кулачок и начала грозить им мне с места. Первое мгновение мне это движение показалось смешным, но дальше я не мог его вынести: я встал и подвинулся к ней. На ее лице было такое отчаяние, которое невозможно было видеть в лице ребенка. Она всё махала на меня своим кулачонком с угрозой и всё кивала, укоряя».

Далее Ставрогу снится сон про райский остров будто бы с картины Клода Лоррена, «Ассис и Галатея». Этот сон ясно предвосхищает мечты набоковского Гумберта об острове, где живут одни нимфетки (См. о Набокове далее).

Таков сон Ставрогина: «Это — уголок греческого архипелага; голубые ласковые волны, острова и скалы, цветущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце — словами не передашь. Тут запомнило свою колыбель европейское человечество, здесь первые сцены из мифологии, его земной рай… Тут жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные; рощи наполнялись их веселыми песнями, великий избыток непочатых сил уходил в любовь и в простодушную радость. Солнце обливало лучами эти острова и море, радуясь на своих прекрасных детей. Чудный сон, высокое заблуждение! Мечта, самая невероятная из всех, какие были, которой всё человечество, всю свою жизнь отдавало все свои силы, для которой всем жертвовало, для которой умирали на крестах и убивались пророки, без которой народы не хотят жить и не могут даже и умереть. Всё это ощущение я как будто прожил в этом сне; я не знаю, что мне именно снилось, но скалы, и море, и косые лучи заходящего солнца — все это я как будто еще видел, когда проснулся и раскрыл глаза, в первый раз в жизни буквально омоченные слезами. Ощущение счастья, еще мне неизвестного, прошло сквозь сердце мое даже до боли». Отец Тихон говорит Ставрогину: «Но более великого и более страшного преступления, как поступок ваш с отроковицей, разумеется, нет и не может быть». И чуть ранее: «Я пред вами ничего не утаю: меня ужаснула великая праздная сила, ушедшая нарочито в мерзость.».

Бердяева восхищает образ Ставрогина. Но в нашем разговоре важен один вопрос: почему такие подонки, как Ставрогин, так нравятся женщинам? Так Лолите нравится порнограф Куильти, хотя его мерзопакость в сотни раз больше, чем у Гумберта.

Набоков не любил Достоевского за «небрежение словом». Набоков нам даёт свою Матрёшу.

Но при разговоре о Владимире Владимировиче Набокове (1899-1977) всегда возникает вопрос, русский он писатель или американский, потому что писал он на двух языках (это не считая французского).

Набоков — это человек уровня людей Возрождения: писатель всех жанров и стилей, всех видов литературы, исследователь бабочек, умелый шахматист и составитель шахматных задач. Он — человек глобального масштаба. Он и русский, и американский писатель. Но, спросят меня, «Лолита» — это же англоязычное произведение Набокова. Да, но перевод на русский язык сделал сам автор, причём многое изменилось в переводе (пропал целый абзац), так что перевод «Лолиты» на русский — относится к русской литературе. Зачем был такой перевод? — Чтобы советские и постсоветские пошляки не убили бы роман, где торжествует по словам автора «высокоморальная мораль».

В постскриптуме к русскому изданию Набоков пишет: «Утешаюсь, во-первых, тем, что в неуклюжести предлагаемого перевода повинен не только отвыкнувший от родной речи переводчик, но и дух языка, на который перевод делается. За полгода работы над русской «Лолитой» я не только убедился в пропаже многих личных безделушек и невосстановимых языковых навыков и сокровищ, но пришёл и к некоторым общим заключениям по поводу взаимной переводимости двух изумительных языков».

Главу «У Тихона» запретили. «Лолита» тоже была под запретом и до сих пор вызывает вопросы. Набоков же защищал свой роман «до последней капли чернил».

Какое сделал я дурное дело,

и я ли развратитель и злодей,

я, заставляющий мечтать мир целый

о бедной девочке моей?

О, знаю я, меня боятся люди,

и жгут таких, как я, за волшебство,

и, как от яда в полом изумруде,

мрут от искусства моего.

Но как забавно, что в конце абзаца,

корректору и веку вопреки,

тень русской ветки будет колебаться

на мраморе моей руки.

(Пародия Набокова на «Нобелевскую премию» Пастернака).

«Беспризорная девочка, занятая собой мать, задыхающийся от похоти маньяк — все они не только красочные персонажи единственной в своём роде повести; они, кроме того, нас предупреждают об опасных уклонах; они указывают на возможные бедствия. «Лолита» должна бы заставить нас всех — родителей, социальных работников, педагогов — с вящей бдительностью и проницательностью предаться делу воспитания более здорового поколения в более надёжном мире». — Так завершает свою рецензию на роман вымышленный доктор философии Джон Рэй.

«Лолита» — это исповедь, как и листовка Ставрогина. «Лолита» — покаяние, предупреждение. Гумберт Гумберт — это псевдоним, взятый из истории христианской церкви. Именно Гумберт Сильва-Кандидский был повинен в том, что католичество отделилось от православия.

Вот как начинается сама покаянная повесть, вот как преподносит нам Лолиту Гумберт:

«Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та.

Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке).

Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятьях она была всегда: Лолита».

А вот, как она явилась ему самому:

««Вот и веранда», пропела моя водительница [мать Лолиты, Шарлота Гейз], и затем, без малейшего предупреждения, голубая морская волна вздулась у меня под сердцем, и с камышового коврика на веранде, из круга солнца, полуголая, на коленях, поворачиваясь на коленях ко мне, моя ривьерская любовь внимательно на меня глянула поверх тёмных очков.

Это было то же дитя — те же тонкие, медового оттенка плечи, та же шелковистая, гибкая, обнажённая спина, та же русая шапка волос. Чёрный в белую горошинку платок, повязанный вокруг её торса, скрывал от моих постаревших горилловых глаз — но не от взора молодой памяти — полуразвитую грудь, которую я так ласкал в тот бессмертный день. И как если бы я был сказочной нянькой маленькой принцессы (потерявшейся, украденной, найденной, одетой в цыганские лохмотья, сквозь которые её нагота улыбается королю и её гончим), я узнал тёмно-коричневое родимое пятнышко у неё на боку. Со священным ужасом и упоением (король рыдает от радости, трубы трубят, нянька пьяна) я снова увидел прелестный впалый живот, где мои на юг направлявшиеся губы мимоходом остановились, и эти мальчишеские бёдра, на которых я целовал зубчатый отпечаток от пояска трусиков — в тот безумный, бессмертный день у Розовых Скал. Четверть века с тех пор прожитая мной сузилась, образовала трепещущее остриё и исчезла.

Необыкновенно трудно мне выразить с требуемой силой этот взрыв, эту дрожь, этот толчок страстного узнавания. В тот солнцем пронизанный миг, за который мой взгляд успел оползти коленопреклонённую девочку (моргавшую поверх строгих тёмных очков — о, маленький Herr Doktor, которому было суждено вылечить меня ото всех болей), пока я шёл мимо неё под личиной зрелости (в образе статного мужественного красавца, героя экрана), пустота моей души успела вобрать все подробности её яркой прелести и сравнить их с чертами моей умершей невесты. Позже, разумеется, она, эта nova, эта Лолита, моя Лолита, должна была полностью затмить свой прототип. Я только стремлюсь подчеркнуть, что откровение на американской веранде было только следствием того «княжества у моря» в моём страдальческом отрочестве. Всё, что произошло между этими двумя событиями, сводилось к череде слепых исканий и заблуждений и ложных зачатков радости. Всё, что было общего между этими двумя существами, делало их единым для меня».

В фильмах С. Кубрика и Э. Лайна хорошо показан этот момент — момент, как Гумберт впервые увидел Лолиту. Через тёмные очки она взглянула на него.

Но Гумберт ещё не отличает личности Лолиты от придуманной им мечты о нимфетке: «А теперь хочу изложить следующую мысль. В возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность — сущность не человеческую, а нимфическую (т. е. демонскую); и этих маленьких избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки». И Далее:

«Читатель заметит, что пространственные понятия я заменяю понятиями времени. Более того: мне бы хотелось, чтобы он увидел эти пределы, 9—14, как зримые очертания (зеркалистые отмели, алеющие скалы) очарованного острова, на котором водятся эти мои нимфетки и который окружён широким туманным океаном. Спрашивается: в этих возрастных пределах все ли девочки — нимфетки? Разумеется, нет. Иначе мы, посвящённые, мы, одинокие мореходы, мы, нимфолепты, давно бы сошли с ума. Но и красота тоже не служит критерием, между тем как вульгарность (или то хотя бы, что зовётся вульгарностью в той или другой среде) не исключает непременно присутствия тех таинственных черт — той сказочно-странной грации, той неуловимой, переменчивой, душеубийственной, вкрадчивой прелести, — которые отличают нимфетку от сверстниц, несравненно более зависящих от пространственного мира единовременных явлений, чем от невесомого острова заворожённого времени, где Лолита играет с ей подобными». Остров, море, которое Ставрогин взял с картины Клода Лоррена, «Ассис и Галатея».

За абстрактным понятием нимфетки теряется живой, реальный человек —Лолита. Гумберт зачарован, Гумберт погрузил себя в собственную мифологию. Лишь в конце романа он скажет, что Лолита, уже переставшая быть нимфеткой, самое прекрасное существо на этом свете или то, которое лишь можно помыслить (мечтать увидеть) на том.

Как и Матрёша, Лолита сама отвечает (точнее даже, провоцирует) на похоть Гумберта похотью: «Достаточно будет сказать, что ни следа целомудрия не усмотрел перекошенный наблюдатель в этой хорошенькой, едва сформировавшейся, девочке, которую в конец развратили навыки современных ребят, совместное обучение, жульнические предприятия вроде гёрл-скаутских костров и тому подобное. Для неё чисто механический половой акт был неотъемлемой частью тайного мира подростков, неведомого взрослым. Как поступают взрослые, чтобы иметь детей, это совершенно её не занимало. Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное. Ей, конечно, страшно хотелось поразить меня молодецкими ухватками малолетней шпаны, но она была не совсем готова к некоторым расхождениям между детским размером и моим. Только самолюбие не позволяло ей бросить начатое, ибо я, в диком своём положении, прикидывался безнадёжным дураком и предоставлял ей самой трудиться — по крайней мере пока ещё мог выносить своё невмешательство. Но всё это, собственно, не относится к делу; я не интересуюсь половыми вопросами. Всякий может сам представить себе те или иные проявления нашей животной жизни. Другой, великий подвиг манит меня: определить раз навсегда гибельное очарование нимфеток». Матрёша чувствовала, что «Бога убила», она повесилась. Лолита же была детищем грядущей и растлевающей сексуальной революции.

Отношения Гумберта и Лолиты чем-то похожи на обычные обыденные отношения. Мужчина покупает своей женщине всё, что она только пожелает. При этом женщина может и не любить «своего спонсора». Но тут проблема другая: девочке некуда больше идти, и она сбегает при первой же возможности. «Любовь не может быть только физической, иначе она эгоистична, а следовательно, греховна». Лолита — лишь услада для Гумберта, выход для его похоти. Он использует маленькую девочку как вещь, как тряпку, но и поклоняется её как идолу, идолу своего культа «нимфеток».

Набоков всю жизнь боролся с «тоталитарным половым мифом» психоаналитиков школы Фрейда, которого писатель ненавидел. В своей статье «Что всякий должен знать?» Набоков иронизирует над тем, что из «венского шарлатана» сделали пример доброго доктора. Набоков видел то моральный упадок, тот разврат, ту половую распущенность, которую несёт теория Фрейда. Именно по фрейдистам в первую очередь бьёт «Лолита», где все интенции психоанализа называются «либидобелибердой».

Но развратители были во все времена. Это чувствовал, например, Крылов, которого Набоков очень ценил:

В жилище мрачное теней

На суд предстали пред судей

В один и тот же час: Грабитель

(Он по большим дорогам разбивал,

И в петлю, наконец, попал);

Другой был славою покрытый Сочинитель:

Он тонкий разливал в своих твореньях яд,

Вселял безверие, укоренял разврат,

Был, как Сирена, сладкогласен,

И, как Сирена, был опасен…

Смысл басни в том, что сочинитель опаснее и греховнее разбойника, потому что:

Он вреден был,

Пока лишь жил;

• А ты… уже твои давно истлели кости,

А солнце разу не взойдет,

Чтоб новых от тебя не осветило бед.

Твоих творений яд не только не слабеет,

Но, разливаяся, век-от-веку лютеет.

Набоков относится к тому роду писателей, которые чувствовали всё ответственность быть Сочинителем. Поэтому, например, не жалует Набоков автора «Любовника леди Чаттерлей», Дэвида Лоуренса.

9.

«Дама с собачкой» Чехова и «Весна в Фиальте» Набокова.

«Дама с собачкой» Чехова продолжает вековой спор о том, изменять или не изменять: Против Татьяны тут уже выстроились Анна Каренина и Катерина из «Грозы». И вот теперь ещё удар по институту брака: Анна Сергеевна. В двадцать лет её выдали замуж, но мужа она считает не иначе как «лакеем». Она несчастлива с ним. От него она и «убегает» в Ялту, где встречает Дмитрия Дмитриевича Гурова, бабника, прелюбодея, для которого женщины — «низшая раса».

Вот как она входит в жизнь Гурова:

«Сидя в павильоне у Верне, он видел, как по набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка, в берете: за нею бежал белый шпиц».

Сам Гуров был того рода человеком, развратником, который внешне очень привлекал:

• «В его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их;
• он знал об этом, и самого его тоже какая-то сила влекла к ним». «Он всегда казался женщинам не тем, кем был, и любили они в нем не его самого, а человека, которого создавало их воображение и которого они в своей жизни жадно искали;
• и потом, когда замечали свою ошибку, то все-таки любили. И ни одна из них не была с ним счастлива. Время шло, он знакомился, сходился, расставался, но ни разу не любил;
• было всё что угодно, но только не любовь».

Герою достаточно ловко удаётся соблазнить «даму с собачкой». И после измены, она, эта Анна Сергеевна, вторя Матреше, «убившей Бога», говорит:

«Пусть Бог меня простит!..Это ужасно…Чем мне оправдаться? Я дурная, низкая женщина, я себя презираю и об оправдании не думаю. Я не мужа обманула, а самое себя. И не сейчас только, а уже давно обманываю. Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей! Я не знаю, что он делает там, как служит, а знаю только, что он лакей».

Ещё одна «Анна на шее», которая захотела «свободы».

Само их грехопадение Чехов описывает так:

• «У нее в номере было душно, пахло духами, которые она купила в японском магазине. Гуров, глядя на нее теперь, думал: «Каких только не бывает в жизни встреч!» От прошлого у него сохранилось воспоминание о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от любви, благодарных ему за счастье, хотя бы очень короткое;
• и о таких, — как, например, его жена, — которые любили без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким выражением, как будто то была не любовь, не страсть, а что-то более значительное;
• и о таких двух-трех, очень красивых, холодных, у которых вдруг промелькало на лице хищное выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать, и это были не первой молодости, капризные, не рассуждающие, властные, не умные женщины, и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем ненависть и кружева на их белье казались ему тогда похожими на чешую».

Но уже много позже, когда любовники разлучатся, они будут мечтать друг о друге, они найдут друга друга.

Вот как теперь видит Анну Дмитрий: «Вошла и Анна Сергеевна. Она села в третьем ряду, и когда Гуров взглянул на нее, то сердце у него сжалось, и он понял ясно, что для него теперь на всем свете нет ближе, дороже и важнее человека; она, затерявшаяся в провинциальной толпе, эта маленькая женщина, ничем не замечательная, с вульгарною лорнеткой в руках, наполняла теперь всю его жизнь, была его горем, радостью, единственным счастьем, какого он теперь желал для себя; и под звуки плохого оркестра, дрянных обывательских скрипок он думал о том, как она хороша. Думал и мечтал».

И это уже будет их истинная любовь.

«И только теперь, когда у него голова стала седой, он полюбил, как следует, по-настоящему — первый раз в жизни.

Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали всё в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих».

Чехов оставляет финал открытым. Неизвестно, чем закончится эта история. Но философия жизни выражена автором «Дамы с собачкой» очень ёмко: «И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства». «…Всё прекрасно на этом свете, всё, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своём человеческом достоинстве».

Тему измены в браке продолжает рассказ Набокова «Весна в Фиальте».

Перед нами Нина и тот, кого она называет Васенькой. От его лица и ведётся повествование. Фиальта — это придуманный город, что отдаёт гриновским космополитизмом. «Фиальта» расшифровывается так: «фиалка» и «Ялта». Возникают некоторые параллели с «Дамой с собачкой» Чехова и общей поэтикой Бунина.

Васенька женат, у него есть дети, Нина тоже замужем. Их дружба или приятельство или роман длится всю их жизнь (они встречаются в разных городах при разных обстоятельствах, иногда лишь тенью), начиная с детства, когда они впервые поцеловались. Так пишет лирический герой о детской любвеобильности Нины: «…женская любовь была родниковой водой, содержащей целебные соли, которой она из своего ковшика охотно поила всякого, только напомни».

Муж Нины — посредственный писатель Фердинанд. Вот как описывается двойная измена главных персонажей своим супругам: ««Фердинанд фехтовать уехал», — сказала она непринуждённо и, посмотрев на нижнюю часть моего лица и про себя что-то быстро обдумав (любовная сообразительность была у неё бесподобна), повернулась ко мне и повела, виляя на тонких лодыжках… и лишь тогда, когда мы заперлись… да, всё случилось так просто, те несколько восклицаний и смешков, которые были нами произнесены, так не соответствовали романтической терминологии, что уже негде было разложить парчовое слово: измена…» Нина со своим «лёгким дыханием» в тот же день позабудет об измене. Это похоже на другую героиню Набокова, жену Ценцинната из «Приглашения на казнь», которая говорит: «Я же, ты знаешь, добренькая: это такая маленькая вещь, а мужчине такое облегчение».

А вот последнее свидание Нины и Васеньки до её смерти в автокатастрофе:

«Нина, стоявшая выше, положила руку ко мне на плечо, улыбаясь и осторожно, так чтобы не разбить улыбки, целуя меня. С невыносимой силой я пережил (или так мне кажется теперь) всё, что когда-либо было между нами…» Васенька признаётся: «А что если я вас люблю?» — но Нина этих слов не приняла, не поняла, и Васенька вынужден оправдываться, всё сводя к шутке.

Героини романов, пьес и рассказов Владимира Набокова столь же эротичны, как героини Бунина, но что-то, какая-то художественная правда и сила у Набокова, наказывает за разврат. Набоков — не пропагандист и не сторонник «сексуальной революции», потому как видел в этом очевидное зло: Маркса, Фрейда и Сартра он ненавидел, а ведь именно их «Большие Идеи» повлияли на студенческие движения конца 70-х годов ХХ века на Западе — на сексуальную революцию.

10.

Женщина на войне.

Первая и вторая мировые войны открыли ту истину, что женщина может работать за мужчин, овладевать «мужскими профессиями». Женщина может воевать, а не только ждать милого с войны. Но и на войне и во всяком «мужском» труде остаётся она женщиной. В этом месте нам показателен пример героинь повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие…». Будем рассматривать женские образы по мере их умирания в тексте, похожем на триллер.

Первой погибла Лиза Бричкина; она была послана Васковым за подмогой, но утонула в болоте. «Лиза Бричкина все девятнадцать лет прожила в ощущении завтрашнего дня». Мать долго болела, уход за матерью заменил Лизе почти всё образование. Отец пил…

Лиза всю жизнь ждала, «ждала чего-нибудь». Первой её любовью был охотник, который жил по милости отца у них на сеновале. Лиза ждала, что она сам «постучит к ней в окошечко», но никто не скучал. Однажды Лиза сама напросилась к охотнику ночью, чтобы помочь ему обустроить спальное место. Но охотник её прогнал. «Глупости не стоит делать даже от скуки», — таковы были его слова в ту ночь. Но уезжая, охотник оставил такую запуску, снова обнадёжив Бричкину, подарил ей новое ожидание: «Тебе надо учиться, Лиза. В лесу совсем одичаешь. В августе приезжай, устрою в техникум с общежитием». Но мечте не суждено было сбыться — началась война. Она попала в подчинение к Васкову и он ей сразу понравился своей «основательностью». Девчата подтрунивали над ней из-за этого, но не зло. Рита Оснянина сказала ей, что надо «жить проще». Васков обещал ей «спеть вместе» после задания, и это была новая надежда Лизы, с которой та и умерла.

Второй погибла Соня Гурвич. Она побежала за забытым Осяниной кисетом Васкова, побежала разом, неожиданно, без команды, унеслась и была убита… Соня Гурвич знала немецкий и была переводчицей. Родители её жили в Минске. Отец — доктор. Семья — большая, даже в университете она донашивала перешитые платья сестёр. В читальном зале с ней сидел неизменный «очкастый» сосед. У него и сони был лишь один вечер — вечер в парке культуры и отдыха имени Горького, а через пять дней он уйдёт добровольцем на фронт (он подарил ей «тоненькую книжечку Блока»).

Софья Соломоновна Гурвич погибла геройской смертью: её зарезали фашисты-нелюди. Васков жестоко отомстил фрицам за неё…

Это были тихие незаметные девчонки, живые, образ которых не был отчуждён ни от Васкова, ни от автора повести. Девушки кроткие, незаметные, тайно влюблённые. И таких простых девчонок перемолола война.

Галя Четвертак. Сирота. Росла, как это говорится, серой мышкой. Большая выдумщица и фантазёрка. Всю жизнь жила в каких-то своих грёзах. Фамилия «Четвертак» выдуманная, выдуманная и её мать. Первая любовь её была окутана таинственностью, первая любовь её «настигла». Четвертак долго не брали на фронт, но она долго штурмовала военкомат и добилась своего. Больше всех других девушек она испугалась смерти Сони. В первой атаке на фрицев, Галя струсила, спряталась подальше, но Васков её не ругал. Погибла она, когда затаившись сидела в кустах, а мимо проходили фрицы, но у Четвертак сдали нервы, она побежала и была расстреляна.

Евгения Комелькова. Погибла в девятнадцать лет, уводя немцев от раненной осколком Осяниной и ухаживающего за ней Васкова. У Евгении Комельковой было, пожалуй, самое «лёгкое дыхание» из всех девчат, которыми командовал Васков. До последних минут она верила в жизнь. Она жизнь любила и радовалась каждому мановению, была счастлива и беззаботна. «И Женька ничего не боялась. Скакала на лошадях, стреляла в тире, сидела с отцом в засаде на кабанов, гоняла отцовском мотоцикле по военному городку. А ещё танцевала на вечерах цыганочку и матчиш, пела под гитару и крутила романы с затянутыми в рюмочку лейтенантами. Легко крутила, для забавы, не влюбляясь». Из-за этого ходили разные слухи, на которые Женька не обращала внимания. Крутила она роман даже с настоящим полковником — Лужиным, у которого была семья. Он-то и «подобрал» её, когда она лишилась родных. «Тогда ей нужна была такая опора. Нужно был приткнуться, выплакаться, пожаловаться, приласкаться и снова найти себя в этом грозном военном мире». После смерти у Женьки осталось «гордое и прекрасное лицо». Именно Евгения Комелькова устроила спектакль «театр» для немцев, разыгрывая из себя праздную купальщицу, что попутало планы немцев. Именно она была душой их женской компании. И именно из-за её романа с Лужиным её определили в женский коллектив. Женьке завидовали. «Женька, ты русалка! Женька у тебя кожа прозрачная! Женька, с тебя только скульптуру лепить! Женька, ты же без лифчика ходить можешь! Ой, Женька, тебя в музей нужно. Под стекло на чёрном бархате! Несчастная баба, такую фигуру в обмундирование паковать — это ж сдохнуть легче. Красивая, красивые редко счастливыми бывают» Самая женственная из всех «бойцов» Васкова. Можно ли судить её за её «лёгкое дыхание»? Но война многое списала. Она вдохновляла других девчат, она была эмоциональным центром, погибла как герой, зверки в упор убита немцами.

Маргарита Осянина. Была ранена осколком гранаты и, чтобы не мучиться, застрелилась. После смерти у неё остался трёхлетний сын (Альберт, Алик), которого усыновил выживший Васков. В неполных восемнадцать лет Рита Муштакова вышла замуж за лейтенанта Осянина, красного командира и пограничника, с которым познакомилась на школьном вечере. Через год после регистрации в загсе она и родила мальчика. Муж умер на второй день войны в штыковой контратаке. Долгим был траур по мужу, но с появлением Женьки Осянина «оттаяла», «помягчела». Потом она «завела кого-то» в городе, куда по ночам шастала две-три ночи в неделю. И именно из-за этого она первая и обнаружила фрицев.

Война вынудила убивать; мать, будущая мать, которая сама должна первой ненавидеть смерть, вынуждена убивать. Так рассуждает герой Б. Васильева. Война сломала психологию. Но так нужна женщина солдату, так нужна, что без женщины и не зачем воевать, а ведь воевали за дом, за семью, за очаг, которому хранительница женщина. Но и женщины воевали, воевали по мере сил, но оставались женщинами. Можно ли судить Женьку за её «лёгкое дыхание»? По римскому праву — да. По праву греческому, эстетическому, по принципе калокагатия — нет, ибо прекрасное в то же время и хорошее. Разве может существовать инквизиция, которая был карала таких девиц? Невозможно мужчине обвинять женщину. Тем более — на войне.

11.

Любовь семейная.

Самым лучшим примером истинной любви (по мнению многих писателей и философов) является пример «старосветских помещиков» Н.В. Гоголя. Жизнь их была тиха, бесстрастна, спокойна На их лицах всегда выражалась доброта, радушие, чистосердечие. Афанасий Иванович «увёз довольно ловко» Пульхерию Ивановну, «которую родственники не хотели отдать за него».

«Пульхерия Ивановна была несколько сурьёзна, почти никогда не смеялась; но на лице и в глазах её было написано столько доброты, столько готовности угостить вас всем, что было у них лучшего, что вы, верно, нашли бы улыбку уже чересчур приторною для её доброго лица».

«Нельзя было без участия смотреть на их взаимную любовь». Они оба любили теплоту, любили хорошо покушать, были беспечны о делах большого хозяйства, хотя кое-что в этом направлении, конечно же, делали. Однако всё бремя лежало на плечах Пульхерии Ивановны.

«Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящечками и сундучоночками. Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными, висело по стенам. Множество клубков с с разноцветной шерстью, лоскутков старинных платьев, шитых за полстолетие, были укладены по углам в сундучках и между сундучками».

Пульхерия Ивановна строго следила за девичьей, «…почитала необходимостью держать их [девушек] в доме и строго смотрела за их нравственностью».

Афанасий Иванович любил подшутить над своей женою: то про пожар скажет, то про то, что собирается на войну, то высмеивал её кошку.

Любили они и гостей, от которых Пульхерия Ивановна всегда была «чрезвычайно в духе».

Пульхерия Ивановна заранее угадала приближение своей смерти, но думала лишь о муже, чтобы мужу без неё было хорошо, чтобы он и «не заметил её отсутствия». Без неё Афанасий Иванович пребывал в долгой, жаркой печали. Он почувствовал однажды, что Пульхерия Ивановна зовёт его и в скорости сам скончался и был похоронен рядом с нею.

Семья, любовь этих малоросских добрых старичков даёт нам пример истинной супружеской жизни. Они обращались друг к другу «на вы» и детей у них не было, но их теплота и хлебосольство, их нежность в отношении другого, их привязанность пленяет. Именно любовь, а не страсть руководит ими. И живут они только друг для друга.

Такая любовь уж редка в наше время. Во время после «сексуальной революции», после падения нравов от распада СССР, в наше время уже сложно найти женщин, достойных воспевания в литературе. А может и нужно писать, писать идеал женщины или писать реальность женщины, чтобы наша действительность была более прекрасной, нравственной, тёплой и светлой. Чтобы не было ситуации, которую Владимир Маканин определил так: «один и одна». Люди, которым бы быть вместе, не видят, не замечают друг дружку. За мишурой проходящих дней уже не грезится любовь, «лодка любви» разбивается о быт, даже если в остатке были «алые паруса». «Секс! Секс! Секс!» — слышим мы в СМИ и от живых людей нашего окружения. А где любовь? Куда делось всё целомудрие, без которого нет тайны, таинственности, мистики нет. Есть мужики и бабы, они спят друг с другом, ходят налево и направо. Любимым женщинам уже не пишут стихи, да и стихи женщинам не нужны уже особо. Романтику и желание иметь здоровую семью изживает доселе невиданный разврат. Порнография из Интернета бьёт все рекорды по популярности: полное отчуждение, забвение половой сферы. Иллюзорная, виртуальная эротика заменяет счастье полноценной любви, живой, реальной, телесно-духовной. И мы смотрим на старшее поколение и удивляемся: как они так много прожили вместе, не разбежались после трёх лет совместной жизни? А они, эти счастливые пары, удивляются той нравственной бездне в которой очутилась российская молодёжь. Нет больше сейчас поэзии, которая формировала бы высокий уровень сексуальности, возвышенной половой жизни, трепетной, кто-то уходит в чтение фэнтези, уходит в мир сказок, кто-то штудирует книги по мудрости Востока, кто-то от нечего делать читает детективчики или маленькие love-story.

Спасает культура, культура половых отношений, которая была, которую не выветрить полностью. Возрождается русское православное христианство, которое всегда стимулировало чистоту половых отношений. У нас есть капитал наших женских образов из нашей художественной литературы, который мы должны приумножить. Во все времена мужчины и женщины любили друг друга, оставляя памятники этой любви в культуре и в самой жизни — в детях, внуках и правнуках. Нам заново надо изобрети любовь.

Конечно, нам уже не воскресить чувств бедной Лизы к Эрасту, но выход должен быть найден. С институтом семьи и брака разрушается и сама любовь, разрушается демографическая структура общества. Снижается рождаемость, русский народ, оторвавшийся от корней и культуры, вымирает. Но наш багаж, наш литературный капитал, как царских времён, так и советских, русско-зарубежный, весь этот клад должен быть впитан и переосмыслен в рамках современности и с мыслями о будущности.

Итоги.

Положение женщины в обществе изменилось кардинально за XIX-XX века. Это нашло своё отражение в русской художественной литературе, которая как раз в это же время и расцвела. Статус женщины в обществе шёл параллельно эволюции женского образа. Литература влияла на социум, а социум влиял на литературу. Этот взаимозависимый, амбивалентный процесс не прекратился и в наши дни. Живые мужчины-писатели с большим интересом пытались выяснить ту тайну, которая несёт женщина, искали пути, по которым идёт женщина, пытались угадать, что она хочет. Несомненно, что русская литература со своими женскими образами повлияла на формирования нового статуса женщины, её освобождение и сохранила её — женщины — достоинство. Но эволюция женских образов — это не прямая линия, но это возможность взглянуть на разных женщин под разными углами. Каждый мужчина-писатель, пишущий о женщине — это Пигмалион, который вызывает к жизни множество Галатей. Это живые образы, в них можно влюбляться, с ними можно плакать, можно восхищаться той эротикой, которой они обладают. Мастера русской прозы, поэзии и драматургии вывели образы героических женщин, в таких можно заведомо влюбиться.

Какое сделал я дурное дело,

и я ли развратитель и злодей,

я, заставляющий мечтать мир целый

о бедной девочке моей? —

Пишет Набоков о своей Лолите. Девушки А. Грина вызывают восхищение своей смелостью и верой в мечту, Героини Бунина прельщают в эротическом смысле, в живой девушке хочется видеть тургеневский тип, а война не страшна, если женщина рядом.

Все мы — мужчины и женщины — ищем счастье в любви друг к другу, один пол восхищается другим. Но возникают ситуации — внешние и внутренние, — когда любовь не может найти себе выхода. Такие ситуации и рассматривает русская классическая литература, предлагает решения этих ситуаций. Непонимание между полами может быть найдено за чтением русских классиков. Литература — это повод для знакомства и беседы, обсуждая художественные образы, выявляется эротическая позиция самого человека, будь то мужчина-читатель или читатель-женщина. Отношение к полу, любви, к браку и семье — это одно из самых важных составляющих мировоззрения отдельного человека и идеологии общества. Общества, где любви нет, где малая рождаемость, где нет маячков и звёзд, по которым ориентирует себя человек в любви, там торжествует разврат и зло. Общества, где есть большие семьи, где любовь — это ценность, где мужчины и женщины понимают друг друга, а не используют во имя своих похотливых аппетитов, там — расцвет этого общества, там и культура, там и литература, ведь, как я отметил выше, литература о любви и реальная любовь идут рука об руку.

Так будем же любить, будем постигать таинство брака, будем восхищаться нашими женщинами! Пусть больше рождается детей, пускай пишутся новые серьёзные книги о любви, пусть волнуют душу новые образы!