«Эмма, что мы делали все эти годы? Мы только боялись!» — сказала как-то А Ахматова своей подруге. Да, они были просто люди, не из камня и не из стали. И боялись они не только за себя, но за детей и родителей, жен и мужей, близких и друзей. Над ними все время стояли «звезды смерти», этот библейский образ, символ сталинской эпохи, образ, возникший в Апокалипсисе. «Пятый Ангел вострубил, и я увидел Звезду, падшую с неба на Землю, и дан ей был ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось Солнце и воздух от дыма из кладезя. Из дыма вышла саранча на Землю…» {Откровение Иоанна Богослова, 9:1-3).
Теперь, кто зверь, кто человек,
Только мертвый, спокойствию рад…
Читаешь, и оживает эпоха массовых репрессий, общего оцепенения, страха, разговоров шепотом. А. Ахматова была ее маленькой частицей, клокочущим ручейком, вливающимся в помутневшую реку народного горя.
Нет, и не под черным небосводом,
И не под защитой чуждых крыл —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Эти строки из своего стихотворения «Так не зря мы вместе бедовали…» А. Ахматова делает эпиграфом к поэме. Ее судьба неотделима от судеб тех несчастных женщин, с которыми 17 месяцев стояла она в тюремных очередях в надежде послать передачу или узнать что-то о сыне. И молюсь не о себе одной, А обо всех, кто там стоял со мною И в лютый холод, и в июльский зной Под красною ослепшею стеною.
Перечитывая «Реквием», видишь многозначность этого произведения. Символичен образ стены — красной от крови и ослепшей от слез, пролитых жертвами и их близкими, холодной, каменной, не увидевшей горя тех, кто стоял рядом с ней. Сюда же примыкает и образ кремлевских башен: Буду я, как стрелецкие женки, Под кремлевскими башнями выть.
Это стены, за которыми спрятались те, кто, словно слепцы, не видят народного горя. Это глухие стены, разгородившие владык и народ. И, может быть, звезда на башне Кремля — это та самая ог- ромная звезда, что «прямо мне в глаза глядит и близкой гибелью грозит».
Эпитеты, используемые А. Ахматовой в поэме («кровавые сапоги», «тоска смертельная», «окаменелое страдание», «каменное слово»), вызывают ужас и отвращение перед насилием, подчеркивают мучения, показывают запустение города и страны. Все в «Реквиеме» укрупнено, раздвинуто в границах (Нева, Дон, Енисей), вызывает общее представление — всюду. Это беда всего народа, и звезды смерти светят всем одни и те же.
История страны и судьба народа в поэме А. Ахматовой «Реквием»
... как с помощью композиции и художественных средств поэт А. В небольшом произведении Ахматовой ... факты, приведенные в учебниках истории, но и литературные произведения, отразившие в себе ... народный поэтический масштаб сами по себе ясны. В нем тонет личный опыт, автобиографический, сохраняя лишь безмерность страдания.» Уже в первом стихотворении поэмы, названном «Посвящение», великая река людского горя, ...
В эпилоге «Реквиема» словно вылитые из металла плотно и тяжело стоят такие горькие и торжественно гордые слова:
Опять поминальный приблизился час,
Я вижу, я слышу, я чувствую Вас.
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список и негде узнать.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде.
Наверное, список этот был бы бесконечным. И то, что А. Ахматова выполнила свое обещание («А это вы можете описать? И я сказала: «Могу!»), явилось лучшей памятью тем невинным жертвам, тому безмерному горю, которое выпало на долю тысяч людей нашей страны «в страшные годы ежовщины».
Вслушиваюсь в первые строки «Реквиема»:
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река.
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска…
Здесь звучит доминирующий перекатывающийся звук «р», словно гудит погребальным звоном колокол. И в такт ему начинают стучать наши сердца: «Не повторится, не повторится, не повторится никогда!»
«У каждого поэта своя трагедия, иначе он не поэт. Без трагедии нет поэта — поэзия живет и дышит над самой пропастью трагического, «бездны мрачной на краю», — писала поэтесса. Но в «Реквиеме» А. Ахматова смогла личное страдание расширить до страдания целого народа, до огромного окаменевшего изваяния горя, гениальным образом созданного из самых простых слов.
«Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу», — говорил Твардовский. Как хорошо, что мы узнали правду. Может быть, это залог нашего будущего?[/sms]
