Сочинение, о котором сейчас пойдет речь, в самом деле загадочно и, наверное, представляет собой, рискну сказать, наибольший интерес из всего Чехова сегодня, потому что все остальное изучено и перелопачено вдоль и поперек. И только «Драма на охоте» – единственный чеховский роман – остается в стороне от мировой интерпретации, потому что не очень понятно, что с ней делать.
Есть несколько экранизаций этого романа. Одна снята в Венгрии (режиссер Карой Эстергайош), там играет совершенно замечательная, очень красивая Адель Ковач. Есть наш телевизионный фильм 1970 года (режиссер Борис Ниренбург), который так и назывался – «Драма на охоте». Есть черно-белая немая экранизация 1915 года, она, по-моему, и не сохранилась. Но наиболее известен, конечно, фильм Эмиля Лотяну под странным названием «Мой ласковый и нежный зверь», не имеющим никакого отношения к тексту.
С жанром этого чеховского сочинения неопределенность: некоторые называют «Драму на охоте» романом, потому что в 1930-е годы, когда господствовала в литературоведении марксистская скука, считалось, что Чехов не мог всерьез написать детектив. Потом появилась версия, что это пародия.
«Драма на охоте» действительно отдает пародией во многих отношениях. Но Чехов, как всегда, начав с довольно прозаической задачи, прыгнул выше головы.
Мы привыкли к тому, что «Драма на охоте» написана ради денег, помещена в газету «Новости дня», которые Чехов не называл иначе, как «Пакости дня». Печаталась она довольно долго: с августа 1884 года аж по апрель 1885 года. И самое поразительное, что не была замечена никем. То есть это произведение чеховских надежд не оправдало ни в каком отношении. И прежде всего не оправдало в отношении финансовом. Чехов получал во время печатания этого текста еженедельно по три рубля, совершенно ничтожные даже для тех журналистских заработков деньги. При том что этих трех рублей ему, как правило, не выдавали. Он посылал брата, чтобы тот выбивал их из издателя. Один раз вместо трех рублей ему было выдано брюками, которые издатель сшил себе; по счастью, брюки подошли, хотя и были коротковаты. История унизительная, но это 1884 год, у Чехова еще имени нет, даже у Чехонте еще нет имени.
И Чехов эту попытку забыл. Он был вообще болезненно самолюбив. Когда ему напоминали об этой вещи, он морщился, корчился, сам не вспоминал о ней никогда. Во всей переписке нет ни единого после 1884 года упоминания о ней. Он стыдился ее так же, как любого своего провального, неудачного начинания. Что говорить, если пьесу «Безотцовщина», огромную, написанную им в восемнадцать лет, он прятал всю жизнь. И это пьеса, которая называлась то «Платонов», то «Безотцовщина», долгие годы пролежала непоставленной, неэкранизированной и, по сути дела, непрочитанной.
Чехов, Антон Павлович
... (1897), «Человек в футляре» (1898), «В овраге», «Детвора», «Драма на охоте»; из пьес: «Иванов», «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», « ... «Новое время» (1886—1893 гг.) и с «Русскими ведомостями» (1893—1899 гг.) В 1882 году Чехов подготовил первый сборник рассказов «Шалость», ... родные встречали его в Туле. В следующие 5 лет Чехов писал книгу «Остров Сахалин». Что касается художественного творчества, ...
Когда в 1970-е годы вышел фильм Лотяну, «Драму на охоте» стали перечитывать – и открылись бездны. Вот об этих безднах мы и поговорим.
Начнем с того, что Чехов в первой половине 1880-х годов находится в сомнениях относительно своего литературного поприща. То, что он будет писать, очевидно. Но в каком жанре он будет писать, непонятно. Он предпринимает разные попытки, очень разные жанровые пробы. Как правило, он подписывается в это время «Человек без селезенки» – селезенка, как известно, может лопнуть со смеху. И многие его ранние рассказы по цинизму своему, по онтологическому абсурдистскому юмору смешны до такой степени, что мы и посейчас улыбаемся, вспоминая «Лошадиную фамилию», «Хирургию», «Злого мальчика», или крошечные замечательные афоризмы, разбросанные в тогдашних «Осколках», «Стрекозе», или крошечные пародии, как, например, «Летающие острова. Соч. Жюля Верна. Перевод А. Чехонте», – он всё пробовал.
И вдруг пишет сентиментальный мелодраматический рассказ про позднюю любовь «Цветы запоздалые». Пишет «Тоску». Пишет «Спать хочется», довольно страшный триллер 1887 года. И только оглушительный провал или, во всяком случае, замалчивание «Драмы на охоте» лишило нас русской Агаты Кристи.
Ведь вот в чем, собственно, проблема: в России никогда не приживались традиционные жанры. Мы много говорили с вами о том, что русская литература – это мосластая, тяжелая рука в западной лайковой перчатке. Так вот, Чехов гениально умеет выворачивать чужие сюжетные схемы. Как сказал когда-то филолог Андрей Шемякин, Чехов – первый русский постмодернист. Он берет замечательные чужие образцы и выворачивает их наизнанку, давая им абсолютно противоположный смысл. В рассказе о бедной девочке он делает ее убийцей (Варька в «Спать хочется»).
Рассказ о бедном мальчике он разворачивает как молитву, потому что письмо Ваньки Жукова «на деревню дедушке» – это, безусловно, письмо Богу. Он жестоко пародирует практически во всех пьесах традиционную фабульную драматургию: герой «или женись, или застрелись». Чеховская драматургия – это наш принципиальный ответ на событийную пьесу. Это наш русский, бессюжетный, безначальный и бесконечный лирический абсурд.
Точно так же поступает Чехов и с детективом. Чехову в этот момент действительно очень нужны деньги. Но еще нужнее, пожалуй, официальное признание. И когда он берется за детектив, он немедленно задает себе вопрос: а какой сюжетной схемы еще не было?
Мы говорили не раз о сюжетных схемах детектива. Так вот, вариант «убил писатель» впервые опробован Чеховым в 1884 году. И впервые, наверное, дана двойная обманка. Ну кто будет, читая вещь в газете, помнить, о чем было неделю назад, кто будет на эту двойную обманку обращать внимание? Все запомнят только, что убил автор повести. А что он, может быть, и не убивал никого – это ни до кого и не дойдет. Потому что на самом деле вещь гораздо глубже, чем нам кажется даже сегодня.
Антон Павлович Чехов
... его, но и семьи. Большие надежды Чехов связывает со своей большой драмой, которую начал создавать в Таганроге. Завершенная пьеса была послана Чеховым ведущей актрисе Малого театра М.Н. ... Ермоловой, но вернулась, очевидно, непрочитанной, после чего Чехов предал ...
А чеховская идея как раз и состоит в двойной обманке, которую мы сейчас подробно разберем.
По сложившейся версии, убийца – Камышев, автор повествования. «Драма на охоте» отличается с самого начала великолепным сочетанием, с одной стороны, почти пародийного гротеска, с другой – очень сильных приемов. В этом весь Чехов – у него много сильных приемов именно страшного, именно триллера. И пресловутая амбивалентность на Чехове может быть показана просто классически.
«Драма на охоте» напоминает монолог человека, до глубины души потрясенного, но все время пытающегося смеяться над собой, все время пытающегося высмеивать собственные приемы. Посмотрите, как безупречно с точки зрения детектива решено начало «Драмы на охоте».
Есть пять элементов, которые нагнетаются со страшной силой. Во-первых, у нас есть старая запущенная усадьба. Без старой усадьбы не обходится ни один классический детектив. Во-вторых, у нас есть дурное предзнаменование: гроза разражается в самом начале, Зорька, лошадь героя, спотыкается на въезде в усадьбу. Естественно, рядом стоит старый крестьянин, который ни с того ни сего ему говорит: «Дурной знак, барин», – хотя видит его, кажется, впервые.
Третья обязательная примета триллеров и третья примета нагнетания в детективах – страшное количество фриков, и фрики действительно населяют эту вещь невероятно густо. Возьмем хоть страшную лысую старуху Сычиху, притворяющуюся глухой, про которую сказано, что про нее смерть забыла, которая обитает в покоях графа Карнеева и обворовывает его так профессионально, что ни одной нычки ее так и не удается найти.
Четвертая примета – таинственный незнакомец, Пшехоцкий, поляк, к которому граф Карнеев привязан таинственной какой-то силой. И красавица Оленька имеет таинственного отца-лесничего, давно рехнувшегося на теме запертых дверей. Сцена безумия лесника продирает вдоль спинной кости, как говорил Тургенев.
Гроза – пятая примета, пятое обстоятельство. Природа сама подчеркивает, что сейчас что-то будет уже. Ужасное нагнетается. Сначала дикая жара. Все совершенно теряют представление о времени. Потом такая же дикая гроза, безумная. Во время этой грозы герои укрываются в домике лесничего. И раздается его слабый, дрожащий голос из-за двери: «Митька, поди, подлая твоя душа, запри двери!» И это повторяется все время: «Двери заперты? А сарай заперт? А окна заперты?»
Вот эти пять обстоятельств: фрики, безумцы, усадьба, дурные предзнаменования, погода – все это вместе создает такую густую концентрацию ужаса в начале «Драмы на охоте», что это можно при желании принять за пародию. Тем более что у нас есть с самого начала заданная пародийная фигура графа. Но размышления Камышева по дороге в усадьбу не пародийны, внутренние монологи Камышева не пародийны. Его отношение к людям, с одной стороны, достаточно циничное, а с другой стороны – абсолютно чеховское, непародийное. Более того, если мы с самого начала обратим внимание на личность Камышева, на некоторые его приметы, мы заметим вопиющую амбивалентность, опять-таки позволяющую приписать двоякую трактовку всем его словам.
Екатерина Романовна Дашкова- издатель и публицист
... изданием. Позже в этом же журнале помещены переводы Дашковой сочинения Гельвеция К.А. «Об уме». Екатерина Романовна участвует в ... так понравились, что он предложил снабжать меня всеми литературными новинками… Никогда драгоценное ожерелье не доставляло мне больше ... патриотического воодушевления, оптимизма и деловой энергии «Речь говоренная при открытии императорской Российской академии октября 21 дня ...
Мы помним, какое главное противоречие замечает издатель в его облике. В Камышеве с самого начала обращает на себя внимание одна деталь. Он колоссально физически силен – даже лицо его названо мускулистым. Но дверь он открывает, как пальцами берет бабочку. И шляпу он кладет нежным движением, как будто гладит. И все его движения имеют характер невероятной нежности, мягкости, осторожности. И это тоже можно трактовать амбивалентно. С одной стороны, это черта убийцы – невероятная сила при какой-то крадущейся аккуратности. С другой – черта невероятной нежности и деликатности. И от того, с какой стороны мы взглянем, при каком освещении, зависит наше дальнейшее отношение к персонажу.
Второе противоречие, на которое издатель сразу обращает внимание. Камышев не говорит ему, зачем он написал роман. Он говорит: «Ну да, я бывший судебный следователь. Сейчас прожился до копейки. И написал ради гонорара. Никаких других побудительных мотивов у меня нет». При этом издатель обращает внимание на его по последней моде костюм, перстень и брелок. Один этот брелок стоит больше, чем все, что находится в комнате издателя. Камышев, бывший судебный следователь, не позаботился даже о том, чтобы создать сколько-нибудь приличную легенду. Когда он говорит о гонораре, словно тень пробегает по его лицу. Он ведет себя как человек, совершенно не умеющий лгать. И лгать ему, замечает издатель, приходилось, видимо, нечасто. Это замечание должно сильно подкосить наше доверие к главной версии повести, к тому, что Камышев убил.
Более того, есть еще одно замечание, которое, как всякая деталь в детективе, – а у Чехова работает всё, – должно насторожить читателя, и настораживает. Издатель произносит:
Каштановые волосы и борода густы и мягки, как шелк. Говорят, что мягкие волосы служат признаком мягкой, нежной, «шелковой» души… Преступники и злые, упрямые характеры имеют, в большинстве случаев, жесткие волосы.
И надо сказать, эта доброта и правдивость Камышева бросаются в глаза. Когда Ольга говорит ему, что ей нужны деньги, что она любит богатство, при всем ее очаровании Камышева всякий раз настораживают эти слова. И убивает он ее якобы из-за того, что она ему предложила план: она выйдет замуж за графа и при этом будет спокойно изменять ему с Камышевым. Вот после этого «Я схватил маленькое, гаденькое существо за плечо и бросил его оземь, как бросают мячик».
Что нам важно в «Драме на охоте», когда мы рассматриваем собственно сюжет? Восходит он, и на это сам Чехов ссылается, к роману Альфонса Доде 1874 года «Фромон младший и Рислер старший». История, к которой мы будем возвращаться, потому что Урбенин как раз и назван Рислером: «Он, как Рислер-старший в романе Альфонса Доде, сияя и потирая от удовольствия руки, глядел на свою молодую жену…» Роман этот широко известен, это одна из самых известных книжек Доде дотартаренского периода, такая жестокая, слюняво-кровавая мелодрама.
У Чехова история довольно проста: есть старый влюбленный в Оленьку Скворцову управляющий графа Карнеева. Фамилия его Урбенин, что, конечно, отсылает нас к самому известному женоубийце русской литературы – к Арбенину из лермонтовского «Маскарада». Урбенин нарисован самыми отталкивающими красками, самыми неприятными. Это вам не Марков Леонид с внешностью классического старого льва, как он сыгран в «Ласковом и нежном звере» Лотяну. У чеховского Урбенина огромные оттопыренные уши, которые видны сзади, при этом еще подчеркиваются его жирненький затылок и потные руки. Он пьет. А пьет потому, что влюблен в Оленьку и боится ей об этом сказать. А он пить-то не умеет. Вот перед ним граф, который пить умеет. Собственно, не умеет ничего другого. А этот несчастный Урбенин – он даже от рюмки хересу краснеет и потеет, эта деталь – рюмка хересу – Чеховым все время подчеркивается.
Гуманистическая тема «маленького человека» в рассказах Чехова
... и многие другие рассказы А.П. Чехова, по объему совсем не велик. Признанный мастер миниатюры, Чехов, как всегда, краток Сочинение по картине Борисова-Мусатова Осенняя песня (описание) Образ ... шекспировский канон. Тихие люди ели, пили, говорили чушь какую-то, тарарабумбию, а между ... в прозе А.П.Чехова Рассказы Чехова, собственно, и посвящены исследованию различных граней духовного подчинения и рабства, ...
Понятно, почему он нарисован таким отталкивающим: люди, как мы помним из Толстого, не любят обиженных ими, а наш герой подставил Урбенина под убийство. Но совершил Урбенин убийство или нет – мы не знаем. И об этом тоже надо помнить. Опущена завеса.
Дальше есть типичная чеховская героиня. Почему типичная?
Женщины Чехова делятся в общем на три категории.
Это немногочисленный отряд ангелов. Ангелов, похожих на трех сестер. Хотя и эти три сестры довольно забавны.
Это дуры, или душечки, условно говоря.
Это хищницы. Хищницы, подобные Полозовой из «Вешних вод» Тургенева. И вот Ольга – это серьезнейший вклад Чехова в развенчание образа демонической женщины.
Ольга мечется между тремя мужчинами, а если бы было больше, то было бы и больше. Помните, как говорит Билибин про Элен Курагину: «Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время». Ольга, раскрывающаяся нам постепенно, послойно, в лучших стайроновских традициях, – бездонная низость. Постепенно совлекаются покровы, и мы видим всё более и более наглое чудовище.
Сначала мы видим очаровательную дуру, которая, вбегая в красном платье, поет, что очень важно, высоким, визжащим сопрано, поет, естественно, «Люблю грозу в начале мая…», потому что в начале мая в грозу все и происходит. Потом признается, что боится грозы:
Гроза убила у меня мою мать… В газетах даже писали об этом… Моя мать шла по полю и плакала… Ей очень горько жилось на этом свете… Бог сжалился над ней и убил со своим небесным электричеством. <…> Мать моя теперь в раю.
Потом сообщает герою:
Мне кажется, что и меня убьет гроза когда-нибудь и что и я буду в раю… <…> Мне вот как хотелось бы умереть. Одеться в самое дорогое, модное платье, какое я на днях видела на здешней богачке, помещице Шеффер, надеть на руки браслеты… Потом стать на самый верх Каменной Могилы и дать себя убить молнии так, чтобы все люди видели… Страшный гром, знаете, и конец…
«А в обыкновенном платье вы не хотите умирать?» – усмехается Камышев, который уж влюблен, хотя старательно скрывает, и потому ведет разговор в довольно сальном тоне: «Ваше теперешнее платье лучше всяких модных и дорогих платьев… Оно идет к вам. В нем вы похожи на красный цветок зеленого леса». «Нет, это неправда! – наивно вздохнула Оленька. – Это платье дешевое, не может быть оно хорошим». Для нее ценность вещи определяется всегда в рублях, всегда конкретно. И тут уже мы начинаем замечать, что не так все хорошо у этой простушки. Потом Камышев узнаёт, что она ответила Урбенину согласием, деньги якобы нужны ей на лечение отца. Камышев говорит: «Сколько вам нужно на лечение отца? Возьмите у меня! Сто?.. двести?.. тысячу?» – «Зато ведь он меня любит… Его любовь надежная», – говорит Оля, невинно надувая губки. При этом (вот это редкая для Чехова прямая эротическая деталь) Камышев представляет себе, как старческие руки Урбенина, жесткие руки, будут «царапать молодое, только что еще начавшее жить женское тело». Вот замечательная фраза!
Новаторство драматургии Чехова
... чеховская концепция жизни, особое ее ощущение и понимание. Успех Чехова – драматурга в значительной мере был подготовлен рядом характерных особенностей ... которое не только обеспечило успех первых серьезных шагов Чехова-драматурга, но и определило общее направление его новаторских исканий. ... Само название сборника , на мой взгляд, символично. Оно говорит о том, что уже тогда автор был не равнодушен ...
В Ольге тоже есть противоречие, которое бросается в глаза. Это ее детское, по-детски миловидное, еще подростковое лицо и на редкость развитые формы, что замечает граф Карнеев. Вся ее детскость и наивность – хорошо просчитанная маска. Это именно хорошо развитые формы. Правда, начисто лишенные какого-то человеческого содержания.
Муж быстро ей надоедает, естественно. И она бежит к графу, причем явно врет (мы, во всяком случае, думаем, что врет), что Урбенин ее бил. При этом она постоянно закатывает графу истерики, потому что она и графа не любит, а любит нашего следователя. Камышев уже все про нее понял и, проведя с нею десять минут в беседке (понятно, чем они занимаются), дает ей четвертной билет: «Это я плачу тебе за сегодняшнюю любовь», – цинично говорит Камышев. Но поскольку Оленька очень глупа и не знает, что такое «продажная женщина», вместо того чтобы оскорбиться, она четвертной берет. Это можно объяснить ее невинностью, как объясняет Камышев. Можно – тупостью. А можно – жадностью, что, пожалуй, оптимальное объяснение.
Дальше случается роковой пикник на охоте, во время которого у Оленьки с Камышевым происходит решительное объяснение.
Урбенин уже уволен с места за постоянное пьянство, отослан в ближайший город, переехал туда вместе со своими детьми от первого брака, там медленно спивается (потом этот медленно спивающийся человек с двумя детьми плавно переехал у Чехова в «Анну на шее». «Анна на шее» – «Драма на охоте» – не случайный параллелизм даже в названиях), получает от графа сто рублей на детей. Этого оскорбления он уже снести не может и приходит на пикник, чтобы графу эти сто рублей в лицо бросить. Но, идучи через лес, находит окровавленную Ольгу. И, естественно, поскольку он с кровью на руках выходит к присутствующим, все считают его убийцей.
А вот дальше у нас серьезные расхождения. Дальше мы не знаем, кто, собственно говоря, Ольгу убил. Подозревают троих. Подозревают Камышева, и это подозрение сам Камышев, как судебный следователь, немедленно отводит; но редактор-издатель ему эту версию и рассказывает. Подозрение второе, тоже чрезвычайно занятное, – это Урбенин. И подозрение третье – это одноглазый мужик Кузьма, который у графа на посылках, у него тоже руки в крови, поддевка, самое главное, в крови. Он говорит, что какой-то барин остановился рядом с ним и руки вытер об его поддевку. Кузьма – хороший подозреваемый или, во всяком случае, хороший свидетель: он «галстух» этого барина запомнил. Но на следующий день, после того как Кузьма дает эти показания, его в камере находят удушенным. И ровно перед этим наш судебный следователь Камышев разрешил арестованному Урбенину прогуливаться по всему острогу. Тогда-то главного-то свидетеля и нашли задушенным. И тут возникает естественный вопрос: а кто же придушил Кузьму?
Тема Дома, семьи в рассказе «Судьба человека. : Любовь к семье ...
... Это рассказ в рассказе. Кроме того, можно говорить о двух «планах» повествования: голосе героя и голосе автора. Повествователь становится здесь слушателем, в то время как центральное место в «Судьбе человека» отведено рассказу Соколова ... Ведь и защищал-то он семью, дом, родину. Не случайно место уничтоженной семьи в сердце Андрея Соколова занимает маленький Ванюшка, тем самым герой будто снимает с ...
Редактор абсолютно убежден, что придушил его судебный следователь Камышев. А у нас есть на этот счет разные мнения. У нас есть аргумент против того, что Камышев убивал. Мы понимаем это благодаря трем обстоятельствам, которые, в общем, из чеховского текста достаточно ясны.
Первое обстоятельство косвенное, на него можно не обращать внимания: Камышев – человек, который не умеет лгать.
Аргумент второй, тоже косвенный. По большому счету, у Камышева нет мотива. Ольга и так в его распоряжении. А если он убил в состоянии аффекта, так на этот счет у Чехова есть замечательная сноска. Камышев говорит: «Теперь ведь и курят, и чай пьют под влиянием аффекта. <…> Жизнь есть сплошной аффект… так мне кажется». То есть аргумент насчет аффекта не срабатывает: ну с чего ему убивать Ольгу?
У Урбенина-то есть мотив. У Камышева мотива нет. Правда, для того чтобы навесить на него побольше грехов, Чехов нам подпускает и здесь достаточно качественную деталь. Оказывается, во время первого кутежа с графом на первых страницах «Драмы на охоте» Камышев избил до полусмерти одного мужика, причем не помнит, как он это сделал. Об этом ему рассказывает уездный врач Вознесенский по прозвищу Щур, потому что он щурится все время: «Рана ушибленная, повыше лба, на границе с волосистой частью… До кости хватили, батенька!»
И еще один аргумент против Камышева. Во-первых, он добил раненого кулика. А во-вторых, он пристрелил своего попугая, потому что этот попугай, тоже, видно, начитавшийся криминальных романов, все время кричит у него над ухом: «Муж убил свою жену».
Но, помилуйте! То, что попугай кричит «Муж убил свою жену», не должно бы, по идее, раздражать Камышева, если он настоящий убийца. Ведь «муж убил» – это Урбенин убил. Поэтому эта косвенная улика – что Камышев может под горячую руку убить – как-то не очень работает. Во-первых, он не помнит, бил ли мужика. А во-вторых, попугай все-таки не Оленька.
Наконец, у нас есть третий, очень сильный контраргумент, на который почему-то читатели Чехова обычно не обращают внимания. В повести, которую принес Камышев, огромные куски текста вымараны, в одном сквозь вымарку можно прочесть слово «висок» (именно в висок была ударена Оленька), а еще напротив одного вымаранного куска, где как раз описывается предполагаемая сцена убийства, нарисована белокурая (не очень понятно, как пером можно нарисовать белокурую) женская головка с искаженными от ужаса чертами. В самом сложном моменте не было ста сорока строк вымарки. Эту деталь Чехов подчеркивает – сто сорок строк, которые повествуют об убийстве.
Антон Чехов. Стилистика речи
... сравнения? Где он выковывал свой великолепный, единственный в русской литературе язык? Он никому не поверял и не обнаруживал своих творческих путей. Благодаря опубликованным письмам Чехова мы имеем теперь представление ... записки старого человека, надо быть старым, но виноват ли я, что я еще молод?». Чехов порой жаловался, что ему как драматургу трудно придумывать конец для пьесы: «Кто ...
Неужели, нарисовав в черновике искаженную болью женскую головку, судебный следователь вот так понесет издателю этот текст? Наверное, он нашел бы возможность отдать рукопись или в переписку, или в тогда уже существующую перепечатку с тем, чтобы скрыть следы своего преступления. Поэтому все улики против Камышева довольно слабые. И гораздо понятней другое: он же говорит: «…в эти минуты мне казалось, что я действительно люблю ее, люблю любовью мужа, что она моя и судьба ее лежит на моей совести… Я увидел, что я связан с этим созданьем навеки, бесповоротно». Какая ему жизнь после смерти этой женщины?
На самом деле его повесть – всего лишь форма самоубийства, всего лишь желание пострадать. Он пишет это плохо завуалированное признание, причем самый непроницательный человек легко догадается, что это признание ровно для того, чтобы покончить со своей надоевшей жизнью, чтобы пострадать, может быть, чтобы пойти в каторгу, чтобы изменить это страшное вязкое существование – чего-то ему хочется другого. И вот это – как раз двойная обманка. Потому что, воля ваша, прочитавши двухсотстраничный монолог Камышева, мы не можем поверить, что Камышев убил. И вот это та самая чеховская амбивалентность, которая позволяет нам прочесть этот детектив как детектив принципиально нового типа. У нас нет окончательного ответа. Мало того, что у нас есть преступление без наказания, мы же, в общем, по двум намекам очень точно понимаем, что убил Урбенин.
Во-первых, фамилия восходит к Арбенину, который убил-таки Нину. Во-вторых, он восходит к Рислеру, который хоть и не убил свою Сидони, но нашел в себе силы публично с ней расправиться, а потом покончил с собой, узнав, что она изменяла ему с собственным братом.
Это очень принципиальный момент – прозревший обманутый муж. Прозревший и наказавший жену. Безусловно, просто так Чехов сравнения Урбенина с Рислером не употребил бы. Мы вполне можем поверить, что убил Урбенин, и с большим трудом – что убил Камышев, именно потому, что Камышев, как он нам дан, человек недурной.
Так что, по всей видимости, и здесь камышевская амбивалентность явлена нам довольно наглядно. И самое главное, что бы Камышев ни делал, он всех жалеет. Что бы он ни говорил, а говорит он много циничных вещей, все-таки в основе всего, что он пишет, лежит всегда сострадание к человеку, лежит человеколюбие. Конечно, такой человек, вспылив, в состоянии аффекта может убить и маленькое гаденькое существо. Но повторим, что к концу повествования герой глубоко в Ольге разочаровывается. Разочаровывается именно потому, что видит всю глубину ее падения. Такой человек может убить любимое существо. Но ЛЮБИМОЕ существо. А вот убить презираемое существо он не способен.
Поэтому «Драма на охоте» обретает причудливую двойную перспективу, удивительный чеховский двойной скрещенный взгляд на вещи. Если Камышев не убивал на самом деле, а убил Урбенин, то какую же глубину и красоту приобретает его поступок с этой его исповедью! Когда, чувствуя вину свою за все происшедшее и тоску свою от разрушенного идеала, он просто не хочет больше жить и по-достоевски ищет страданий.
Человек слова и дела
... научиться отвечать за свои поступки. Держать обещанное слово. И тогда выйдет «настоящий человек-человек слова»! 5 класс, 8 класс. Человек слова и дела Несколько интересных сочинений Алеша. Учащийся Петербургского пансионата. Алеше 9- ... вторая ее половина, когда учеба и работа позади – а, следовательно, члены семьи могут провести вечер и предстоящие выходные вместе. Как правило, в такие моменты Мечта. ...
Вот главный вывод, главный эффект, который возникает у нас после этой исповеди.
Как замечает издатель, господин Камышев очень любит всякого рода рассуждения. Замечает с пренебрежением. Но рассуждения господина Камышева – это во многом заветные мысли самого Чехова, которые мы найдем почти во всей его поздней прозе. Это и размышления о всеобщей продажности, и довольно циничные слова о женщинах, это удивительные слова о лесах и о том, что люди вечно ищут какой-то правды, а правда вот она, вечно спорят о Боге, а Бог вот он. И как было бы хорошо, если бы все пришли в эти леса и поразились бы им!
Таким образом и возникает эта двойная перспектива. Если не убивал Камышев, то это верные, прекрасные авторские слова, а если он все-таки убил, то это злая и пошлая демагогия. И вот в этом-то, собственно говоря, весь Чехов, потому что злой и пошлой демагогией одним щелчком пальца могут предстать любые слова.
media is the message.
И «Драма на охоте» в этом смысле толкнула русскую литературу очень здорово вперед. Но из-за того, что этот великий текст не был вовремя правильно прочитан, наша Агата Кристи у нас не появилась. Надеюсь, что хоть теперь мы благодарно перечитаем это отложенное для нас сокровище.
