Тема поэта и поэзии в лирике Маяковского

метки: Поэзия, Маяковский, Творчество, Слово, Стихотворение, Жизнь, Солнце, Говорить

темы поэта и поэзии

.

2) Новаторство в творчестве В.В. Маяковского и понимании им назначения поэта и поэзии.

3) Анализ стихотворений В.В. Маяковского о поэте и поэзии.

У Маяковского, поэта революции, было много общего в понимании роли поэта и поэзии с классиками XIX века. Пушкин призывал «глаголом жечь сердца людей», «милость к падшим призывал». Лермонтов, продолжатель лучших традиций своего великого современника, уподоблял поэзию боевому оружию, утверждая действенное значение литературы в нравственном и политическом преобразовании общества. Некрасов считал, что поэт, независимо от степени его таланта, должен быть прежде всего гражданином, воспринимающим боль и страдания народа, как свои собственные.

Образ поэта, который Маяковский утверждал своей поэ­зией, связан с традицией гражданской лирики XIX в.

В марте 1918 г., т. е. спустя всего полгода после Великой Октябрьской социалистической революции, в статье «Откры­тое письмо рабочим» Маяковский писал:

«Новых строителей ждут разгромленные города. Смерчем революции выкорчеваны из душ корявые корни рабства. Вели­кого сева ждет народная душа».

Сопоставление поэта, художника, деятеля культуры с сеятелем встречается в русской поэзии не впервые. Сеятелем назвал себя в 1823 г. Пушкин в стихотворении «Свободы сея­тель пустынный…», в котором с горькой иронией отмечал тра­гизм своей общественной судьбы:

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды…,

а в 70-х годах некрасовское «Сейте разумное, доброе, вечное» («Сеятелям», 1876) стало девизом целого поколения.

Как ни различны между собой пушкинское и некрасовское стихотворения, образ «сева» имеет в них одно и то же значе­ние: в обоих случаях речь идет о традиционном для прогрес­сивной русской литературы «служении», о неразрывности эстетического и социального, об общественно-воспитательном значении искусства, о гражданской миссии поэта.

Некрасовское «сейте» органически близко Маяковскому, и не случайно, впервые формулируя задачу, которую поста­вила перед поэзией Великая Октябрьская социалистическая революция, он перефразирует Некрасова (если здесь только совпадение, оно тем более показательно).

В условиях эпохи империализма и пролетарских революций Маяковский, оттал­киваясь от модернизма, становится продолжателем «граж­данской» линии русской поэзии XIX в., той самой революцион­ной «традиции Белинского», против которой на протяжении последней дореволюционной четверти века выступали идео­логи всех группировок модернизма.

Мое отношение к поэзии маяковского. Моё отношение к творчеству В.В

... Сочинения по произведениям Маяковского В.В Творчество Маяковского Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930) – выдающийся поэт-футурист, обогативший русскую литературу кардинально новым подходом к поэтическому слову, к ... Хорошее отношение к лошадям» Стихи о советском паспорте Художественное новаторство в поэзии Маяковского Сочинение на тему: Сатира Маяковского Анализ первой главы поэмы Маяковского ...

«Светить всегда, светить везде», — так определял задачу поэзии В. Маяковский. Он жил в сложную переломную эпоху, которая выдвинула перед ним целый ряд новых требований и целей. Октябрьская революция поставила перед советской литературой задачу создания нового социалистического искусства. В стихотворении «Приказ № 2 по армии искусств» Маяковский обращается к современным писателям и поэтам с призывом: «Товарищи! Дайте новое искусство — такое, чтобы выволочь республику из грязи». По убеждению Маяковского, искусство должно войти в жизнь, поэт — стать необходимым и полезным людям.

Отразить современность в поэзии — это не значит копировать ее с точностью фотоаппарата. Неповторимая эпоха революции, гражданской войны, 20-х годов требовала нового поэтического осмысления. Поэзия начинается тогда, когда социальные, полити­ческие, бытовые и другие вопросы жизни становятся одновременно вопросами поэтическими, когда художник находит в них и эстети­ческое начало.

В поэме «Владимир Ильич Ленин» есть такие строки:

Капитализм —

неизящное слово,

куда изящней звучит —

«соловей»,

но я

возвращусь к нему

снова и снова.

агитаторским лозунгом взвей. <…>

Пролетариат —

неуклюже и узко

тому,

кому

коммунизм — западня.

Для нас

это слово —

могучая музыка,

могущая

мертвых

сражаться поднять.

Конечно, это — полемика с апологетами «чистого» искусства, защита боевой, агитационной поэзии. Но мысли, выраженные в этих строках, глубже. Увидеть в слове «соловей» поэтическое нача­ло не так уж трудно: на протяжении веков образ соловья был неизбежным атрибутом поэзии. Но вот уловить в слове «проле­тариат» не только политический смысл, но и услышать «могучую музыку», т. е. поэтическое, эстетическое начало — это значит пере­плавить жизненный материал в поэтический образ, сделать объек­том высокой поэзии то, чего раньше в ней не было. Уже здесь проявляется одна из важнейших особенностей новаторства Маяковского.

И действительно, Маяковский умел переплавлять свою эпоху, полную и революционной романтики, и острой борьбы, суровой и высокой человечности, в новые, невиданные прежде поэтические образы Он сумел уловить в новой жизни высокую поэзию и передать ее. И если Пушкин отражал действительность с позиций декабризма, Некрасов — с позиций революционной демократии, то Маяковский был певцом «атакующего класса» и отразил современ­ность с точки зрения наиболее передового класса своего века — пролетариата.

В статье «Как делать стихи» Маяковский писал: «…описанию, отображению действительности в поэзии нет самостоятельного мес­та… Поэзия начинается там, где есть тенденция». Иначе говоря, поэт подчеркивал, что не считает отражение жизни в поэзии само­целью. Оно приобретает смысл только тогда, когда художник осмысляет жизнь, что-то защищает и с чем-то борется. Это он и на­зывал «тенденцией». И эта тенденция у Маяковского была связана с сознательным служением делу рабочего класса, советскому обще­ственному и политическому строю. Отсюда и глубочайшая уверенность в правоте коммунистических идей во всей послеоктябрьской поэзии Маяковского. Это также определяет принципиально новый, по сравнению со всей поэзией прошлого, характер творчества Мая­ковского.

Серебрянный век русской поэзии. Творчество Маяковского

... русская поэзия. Позднее поэзия этой поры получила название «поэтического ренессанса» или «серебряного века». Это ... на следующие направления: символизм, акмеизм, футуризм. Футуристы вообще отрицали прежний мир во имя создания будущего; к этому течению принадлежали Маяковский, ... поэт притягивал прозрениями в идеальной и реальной сферах жизни. Особой властью обладала «демоническая» тема в поэзии ...

Еще в 1940 г. М. И. Калинин, выступая на собрании партийно­го актива Москвы, говорил: «Мне кажется, великолепным образ­цом служения советскому народу является Маяковский. Он счи­тал себя бойцом революции и был таковым по существу своего творчества. Он стремился слить с революционным народом не толь­ко содержание, но и форму своих произведений…» Эти слова яв­ляются ключом к пониманию художественного новаторства Мая­ковского.

Маяковский называл ритм «основой всякой поэтической речи», «основной силой стиха», сравнивая ритм с видами энергии, такими, как магнетизм или электричество.

Особенности стихотворного ритма во многом зависят от того, как и какие речевые единицы повторяются в стихе и тем самым обусловливают плавность, мерность его звучания.

Еще в XVIII веке, со времен Тредиаковского и Ломоносова, в русском стихосложении утвердилась так называемая силлабо-тони­ческая система, доведенная до совершенства Пушкиным, развитая дальше Лермонтовым и Некрасовым и сохранившая свое огромное значение и по сегодняшний день. Система эта, как известно,требует, чтобы в рифмующихся строках было, во-первых, одинако­вое количество слогов, во-вторых, равномерное чередование удар­ных и неударных слогов. В зависимости от того, как, в каком по­рядке чередуются в стихе ударные и неударные слоги, возникают различные стихотворные размеры — ямб, хорей, дактиль, анапест, амфибрахий. Не вдаваясь в подробности силлабо-тонической мет­рики, нам сейчас важно уяснить лишь сам принцип силлабо-тони­ческого стихосложения: ритмика достигается здесь и одинаковым количеством слогов в рифмующихся строках, и равномерным че­редованием ударных и неударных слогов.

В огромном количестве произведений Маяковского мы не най­дем подобного построения, не увидим ни ямбов, ни хореев, ни дру­гих силлабо-тонических размеров. Да и по количеству слогов риф­мующиеся строки часто будут неодинаковыми. Возьмем для при­мера одну строфу из поэмы «Владимир Ильич Ленин»:

А потом, пробивши

бурю разозленную,

сядешь,

чтобы солнца близ,

и счищаешь

водорослей

бороду зеленую

и медуз малиновую слизь.

Количество слогов во всех строках здесь различное: в пер­вой — 13, во второй — 7, в третьей — 15, в четвертой — 9. Да и число безударных слогов разное (соответственно — 9, 3, 11, 5).

К тому же в расположении ударных и неударных нет никакого по­рядка. Такое построение существенно отличается, например, от силлабо-тонических стихов, построенных на чередовании ударных и неударных слогов. И тем не менее, если прочесть приведенную строфу, нельзя не уловить явно выраженного в ней ритма. Чем же он достигается?

Из приведенной выше строфы видно, что как ни отличны по ко­личеству слогов строки, как ни различны они по сочетаниям удар­ных и безударных, само количество ударений в строках единое — по четыре в каждой стихотворной строке. Таким образом, именно одинаковое количество ударений здесь выполняет функцию тех ре­чевых единиц, которые равномерно повторяются и обеспечивают наличие явно выраженного ритма. Поэтому систему, которую утверждал Маяковский в поэзии, называют ударной, акцентной или, чаще, тонической (от греч. tonos, т. е. ударение).

Какие русские слова излучают поэзию. Многие русские слова сами ...

... течение года. Распределение данных элементов по темам должно быть, по возможности, равномерным. Контрольный диктант по русскому языку Многие русские слова сами по себе излучают поэзию, подобно тому как драгоценные камни излучают таинственный блеск. Хотя любой физик ...

Но поскольку в каждом русском слове всегда лишь одно уда­рение, то ритмической единицей у Маяковского становится уже не слог (как это имеет место в силлабо-тонике), а слово. Стремясьподчеркнуть ритмообразующее значение слова, Маяковский «ло­мает» строку, образует своеобразную «лестницу», каждая ступень которой заключает особо важные ритмические единицы.

Силлабо-тоническая система, основанная на равномерном че­редовании ударных и неударных слогов, как правило, опирается на музыкальную мелодию. Такие стихи произносятся речитати­вом, они как бы поются. Маяковский же хотел не «петь стихами», а быть поэтическим оратором, трибуном революции. Он читал свои стихи перед тысячными аудиториями рабочих, красноармейцев, коммунистов. Тоническая система позволяла ему опираться не на музыкальную мелодию, а на разговор, ораторские обороты речи. Уже в этом проявляется зависимость формы стиха Маяковского от тех задач, которые он ставил перед своей поэзией.

Тоническая система, элементы которой наметились уже в XIX веке, но окончательно утвержденная в русской поэзии Маяков­ским, не означала отрицания силлабо-тоники. Сам поэт, говоря о русском стихе прошлого, и в частности о силлабо-тонических сти­хах, подчеркивал: «Можно работать и над их продолжением, вне­дрением, распространением». В его поэзии мы найдем и произве­дения, стих которых близок, например, к ямбу («Необычайное приключение…» и др.).

Стихотворение «Киев» написано хореем:

Лапы елок, лапки, лапушки… _ _ / _ _ / _ _ / _ _ _

Все в снегу, а теплые какие! _ _ / _ _ / _ _ / _ _

Будто в гости к старой, старой бабушке _ _ / _ _ / _ _ / _ _ _

Я вчера приехал в Киев. _ _ / _ _ / _ _ / _ _

Маяковский не отменял старую систему, а обогащал русский стих новыми возможностями. В частности, система его значительно обогатила интонационные возможности стиха. В тоническом стихе слов резко обособлено, выделено. Выше, анализируя ряд произведений, мы говорили о том, как в пределах одного произведения меняется ритмика и как связана она со сменой интонаций. Поэтому ритмику Маяковского часто на­зывают полифонической, многоголосной. Кроме того, разделяя стихи на подстрочия, поэт как бы диктует остановки, подсказывает интонацию, дает почувствовать ритм, помогает понять глубинный смысл произведения.

В статье «Как делать стихи» сам Маяковский объясняет почему он вводит новое графическое написание стихов: «Размер и ритм – вещи значительнее пунктуации, и они подчиняют себе пунктуацию, когда она берется по старому шаблону.

Все-таки все читают стих Алексея Толстого:

Шибанов молчал. Из пронзенной ноги

Кровь алым струилася током…

как –

Шибалов молчал из пронзенной ноги…

Дальше:

Довольно, стыдно мне

Пред гордою полячкой унижаться…

читается как провинциальный разговорчик:

Довольно стыдно мне…

Чтобы читалось так, как думал Пушкин, надо разделить строку так, как делаю я:

Довольно,

стыдно мне…

При таком делении на полустрочия ни смысловой, ни ритмической путаницы не будет. Раздел строчек часто диктуется и необходимостью вбить ритм безошибочно, так как наше конденсированное экономическое построение стиха часто заставляет выкидывать промежуточные слова и слоги, и если после этих слогов не сделать остановку, часто большую, чем между строками, то ритм оборвется».

Готовые сочинения почему поэт и художник дополняют друг друга

... Маяковским летом на даче”. Аллегорическая форма этого стихотворения помогает поэту ярко и образно выразить свое понимание роли поэзии. Цель солнца — светить людям, поддерживать жизнь на земле. Таким же тружеником должен быть и поэт. И ...

Стихи, в которых ритм достигается одинаковым или близким количеством ударений, значительно повысили и роль рифмы. На­зывая рифму словом, пропущенным через звукоусилитель, Мая­ковский видел ее назначение в том, что она «возвращает нас к предыдущей строке, заставляет вспомнить все строки, оформля­ющие одну мысль, держаться вместе», подчеркивал, что без рифмы «стих рассыплется». Иначе говоря, Маяковский придавал рифме большое смысловое значение. Поэтому он считал, что под рифму надо ставить «самое важное слово в строке».

Стремясь к тому, чтобы рифма «врезывалась» в память, запо­миналась, Маяковский резко выступал против часто употребляе­мых, а потому ставших привычными рифм. Его рифмы, как прави­ло, необычны, свежи, а потому остаются в памяти, заставляют за­думаться над смыслом тех слов, которые рифмуются. «Моя рифмовка почти всегда необычна, – писал он, – и уж во всяком случае до меня не употреблялась, и в словаре рифм ее нет». И действительно поэт выступал как смелый изобретатель, неутомимый реформатор техники рифмы.

Рифму Маяковского часто называют фонетической, ибо поэту важно не то, как пишутся, а как звучат слова. Так, например, он смело рифмует такие слова, как «трезвость — врезываясь», «рас­сказ — тоска», «более — болью» и т. п. Нетрудно заметить, что окончания всех этих пар слов по написанию разнятся. Но звуча­ние их идентичное. Так, например, в паре слов «трезвость — вре­зываясь» во втором слове в окончании есть лишняя гласная «ы» («врезываясь»).

Но, согласно нормам русского литературногопроизношения, эта гласная, стоящая после ударной, становится беглой. Этот закон русского литературного произношения и позво­лил Маяковскому рифмовать слова типа «врезываясь» со словами типа «трезвость». Новые, необычные рифмы Маяковского также значительно обогатили русское стихосложение.

Наконец, велика заслуга Маяковского и в развитии языка русской поэзии. Вся исто­рия русской поэзии свидетельствует о стремлении выдающихся поэтов сблизить поэтический язык с разговорным. Первый шаг на этом пути сделал еще Ломоносов, но в особенности велико значе­ние Пушкина, Лермонтова, Некрасова и других поэтов.

Но разговорный русский язык не стоит на месте, он меняется с течением жизни, развивается, обогащается. Маяковский жил и творил в эпоху, когда русский язык обогатился и новыми словами, и новыми оборотами, синтаксическими построениями и т. п. Поэта не удовлетворял, например, язык поэзии символистов своей отор­ванностью от разговорного языка народных масс. Маяковский сде­лал огромный шаг вперед в демократизации поэтической речи, в приближении языка поэзии к разговорному языку советской эпо­хи. Он не боялся вводить в поэзию и новые политические, эконо­мические и другие термины, новые фразеологические обороты, синтаксические конструкции.

С другой стороны, Маяковский умел, как мы видели на приме­ре поэмы «Владимир Ильич Ленин», «оживлять», заставлять «си­ять заново» некоторые старые, стертые слова и обороты. Наряду с этим он смело вводил в поэзию неологизмы. В большинстве сво­ем новые слова, предложенные Маяковским, созданы на основе законов русского языка и русского словотворчества. Маяковский не ставил задачу, чтобы они обязательно вошли в разговорную речь. Задача была иная: заставить неологизмы звучать в стихе, передать нужные поэту оттенки мысли. И поэт, как правило, до­стигал этой цели. Вспомним звучание в его поэзии таких слов, как «серпастый», «молоткастый», «Млечпуть», «прозаседавшиеся», «громадье», «взорим», «златолобо», «ясь», «свинцовоночие», «сливеют» и др.

Рисунок маяковского солнце

... с ранимостью, что встречается в основном в его раннем творчестве. Владимир Маяковский - великий поэт, его поэзия сложна и понятна немногим, но для тех, кто их понимает и ... похабна и пьяна, а за солнцами улиц где-то ковыляла никому не нужная, дряблая луна". Мне не удалось найти такого стихотворения Маяковского, которое по-настоящему наделило ...

«Словоновшество», создание новых слов, у Маяковского получило настолько сильное развитие, что находились даже критики, заявлявшие, что поэт пренебрегает нормами русского языка, калечит слова неизвестно зачем и почему, что Маяковский – чуть ли не «враг грамматики». Достаточно, однако, обратиться к самому Маяковскому, автору зрелых произведений, чтобы убедиться в обратном. Маяковский обнаруживает изумительное знание родной речи. У него, как говорил Горький, «предельное чувство русского языка», чутье к строю и духу языка. Поэт превосходно умеет создавать сильный художественный эффект, опираясь на законы и нормы языка.

Говоря о новаторстве Маяковского, нельзя забывать, что за двадцать лет своего творческого пути он совершил значительную идейную и художественную эволюцию. Его поэтическое мастер­ство развивалось и крепло. И многое, что было характерно для его дооктябрьской поэзии и произведений первых лет революции, за­тем существенно изменилось.

Стихотворение «Необычайное приключение…» написано летом 1920 г. и отразило эстетические взгляды поэта первых послеок­тябрьских лет. В нем речь идет о важнейшей стороне эстетической системы Маяковского — назначении поэта и поэзии.

Разговор поэта на эту серьезную, первостепенную для всякой поэзии тему облечен в стихотворении в явно фантастическую фор­му необычайного приключения, о чем сообщается уже в заголов­ке. В гости к поэту приходит само Солнце. Маяковский не только не стремится указать на условность происходящего, а наоборот, как бы хочет уверить читателя, что необычное приключение дей­ствительно имело место. Солнце предстает в стихотворении не как аллегория, символ, а в своем, так сказать, натуральном виде, как огненная масса:

В окошки,

в двери,

в щель войдя,

ввалилась солнца масса…

При всей исключительности, явной необычности, фантастич­ности происходящего, в стихотворении все время подчеркивает­ся реальная бытовая обстановка, в которой происходит «необы­чайное приключение, случившееся с Владимиром Маяковским», Уже в заголовке стихотворения говорится, что события, о которых пойдет речь, действительно произошли. И произошли они у Акуловой горы, в деревне Пушкино, на даче Румянцева, что в 27 вер­стах по Ярославской железной дороге. Указание в заголовке сти­хотворения точного адреса, где развернулось действие (а Маяков­ский летом 1920 г. действительно жил под Москвой, в Пушкине), должно как бы создать иллюзию правдоподобия. Да и в само со­держание произведения то и дело вклиниваются различные быто­вые детали, усиливающие все тот же эффект правдоподобия.

Стихотворение начинается с описания вполне реального жарко­го лета на даче:

В сто сорок солнц закат пылал,

в июль катилось лето,

была жара,

жара плыла,

на даче было это.

Выражение «В сто сорок солнц закат пылал» воспринимается здесь как условный оборот, подчеркивающий нестерпимый летний зной. Вполне реально и описание пригорка у подножия Акуловой горы, где раскинулась деревня, в которой жил поэт. Да и «дыра» за деревней, в которую «опускалось солнце каждый раз медленно и верно», тоже не выглядит фантастически. Начинается «необы­чайное» с другого. Солнце «по доброй воле», «раскинув луч-шаги», принимает приглашение поэта и действительно приходит к немув гости. Но даже и здесь фантастика соседствует с вполне реальным смущением и испугом поэта при виде шагающего к нему через поле и сад нашего светила. Восклицание типа «Что я наделал! Я погиб!» или выражение «Хочу испуг не показать — и ретируюсь задом» как бы подчеркивают реальное психологическое состояние поэта в описываемой ситуации. Самовар, чай с вареньем и дружеская обычная беседа за чашкой чаю («про то, про это говорю…») еще более усиливают эту иллюзию достоверности.

Новаторство поэзии Маяковского (в лирике, творчестве)

... их количества был поэт Маяковский. Так как жизнь Маяковского приходится на времена революций, войн и прочих отрицательных вещей, его поэзии присущи данные темы, рассуждения на этот счёт ... паспорт «молоткастый, серпастый». Своеобразна и лирика в произведениях поэта. Она максимально приближена к социально – бытовым условиям, и является гражданственной поэзией любви, которая не отделяет человека ...

Но фантастический сюжет стихотворения — не самоцель. Он нужен для выражения важных мыслей о сущности и назначении поэзии. Стихотворение создавалось в период, когда Маяковский актив­но сотрудничал в Российском Телеграфном Агентстве. К лету 1920 г. уже было создано огромное количество «окон». Как извест­но, «окна» РОСТА явились результатом настойчивого желания Мая­ковского активно участвовать средствами искусства в революцион­ной действительности. Агитационное творчество Маяковского в РОСТА явилось образцом активного вторжения поэтического и изобразительного искусства в жизнь, в насущные дела молодой Советской республики. Лето 1920 г. было периодом наиболее актив­ной работы Маяковского. По свидетельству В. А. Катаняна, толь­ко в июле 20-го года Маяковским был написан текст 30 «окон», посвященных борьбе с панской Польшей, разоблачению Антанты, Врангеля, а также связанных тематически с проходившим в то время конгрессом Коминтерна и т. д. К этим текстам Маяковским сделан 21 плакат (147 рисунков).

И это всего за один месяц!

Напряженная работа оказала неоценимое воздействие на фор­мирование эстетических взглядов великого поэта революции. Именно под влиянием работы в РОСТА начала складываться кон­цепция Маяковского о народности искусства, его активности, дей­ственности. «Необычайное приключение…» и посвящено осмыс­лению такого искусства. Не случайно уже в начале стихотворе­ния поэт упоминает о своих плакатах, о тяжести, повседневности работы над «окнами»:

а тут – не знай ни зим, ни лет,

сиди — рисуй плакаты!

О тяжести работы («что-де заела РОСТА») Маяковский гово­рит и Солнцу. По существу с этого он и начинает свою беседу с Солнцем. Поначалу (еще до встречи с Солнцем) поэту кажется, что работа Солнца куда легче его труда. Он даже склонен обвинить Солнце в дармоедстве («Я крикнул солнцу: «Дармоед! занежен в облака ты…»).

Но уже в первых своих словах Солнце на­прочь опровергает необоснованные обвинения поэта о своей «за-неженности»:

«А мне, ты думаешь,

светить

легко?

• Поди, попробуй! —

А вот идешь —

взялось идти,

идешь — и светишь в оба!»

Дневное светило говорит поэту, что «лить солнце» на Землю — это его долг, повседневный, но нужный людям труд, и оно беспрерывно его выполняет. И стыдно поэту жаловаться на тяжесть его повсе­дневного труда. Вот тут и устанавливаются связи между трудом поэта, который, «не зная ни зим, ни лет», рисует плакаты, пишет стихи, и работой Солнца, которое также и летом, и зимой льет свой свет на Землю.

Новаторство в поэзии В.В. Маяковского

... его произведениям – преступление”. Эти слова Сталина определили трагическую посмертную судьбу поэзии Маяковского. Поэта канонизировали, причислили к неприкасаемым. “Маяковского стали вводить, как картошку при Екатерине. Это было его второй ...

Итак, искусство — это прежде всего напряженный, повседнев­ный труд. Эту мысль впервые Маяковский выразил за два года до «Необычайного приключения…»—в 1918 г. в стихотворении «Поэт рабочий» (позже, как мы увидим, этот тезис будет развит в «Разговоре с фининспектором о поэзии»).

Сравнивая деятельность поэта с трудом рабочего, Маяковский писал:

Может быть,

нам

труд

всяких занятий роднее.

Я тоже фабрика.

А если без труб,

то, может,

мне

без труб труднее.

Работа в РОСТА еще более утвердила Маяковского в мысли о поэзии как повседневном, тяжком, но нужном людям труде. В «Необычайном приключении…» мысль о поэзии как работе, труде звучит с новой силой. Особенно важно, что здесь труд поэта срав­нивается с той работой, которую исполняет по отношению к лю­дям Солнце.

Работа Солнца сближается с работой поэта социалистического общества. Маяковский прямо связывает работу советского поэта по просве­щению народных масс с деятельностью Солнца, беспрестанно лью­щего свет и тепло на Землю. Вот почему, выслушав рассказ поэта о своей поэтической работе, Солнце заявляет ему о родственности их труда:

А солнце тоже: «Ты да я,

нас, товарищ, двое!

Пойдем, поэт,

взорим,

вспоем

у мира в сером хламе.

Я буду солнце лить свое,

а ты — свое,

стихами».

Так возникает в стихотворении тема «двух солнц» — солнцасвета и солнца поэзии. Тема эта развивается вслед за приведен­ными выше строками и находит великолепное решение в поэтиче­ском образе «двустволки солнц», из одного ствола которой выры­ваются снопы света, а из другого — свет поэзии. Перед силой этого оружия падает ниц «стена теней, ночей тюрьма». Поэт и Солнце действуют, так сказать, попеременно, а потому постоянно. И когда,— говорит поэт,— «устанет» и захочет «прилечь» Солнце, то «я во всю светаю мочь — и снова день трезвонится».

Маяковский видит родство поэзии и Солнца. А потому цель Солнца и цель поэта одна:

Светить всегда,

светить везде,

до дней последних донца,

светить —

и никаких гвоздей!

Вот лозунг мой —

и солнца!

Предель­ная активность поэтического творчества, его действенность, уме­ние поэзии вторгаться в жизнь, помогать людям. Именно к этой мысли привела Маяковского работа в РОСТА. И в «Необычайном приключении…» он великолепно отразил свое понимание назна­чения поэзии. Таким образом, уже спустя три года после Октябрьской революции Маяковский в стихотворении «Необычайное при­ключение…» поэтически сформулировал одну из важнейших сто­рон поэзии социалистического реализма — ее активность, дейст­венность, нужность людям, а следовательно, ее народность.

Отношение Маяковского к своим предшественникам (да и к современникам тоже) в поэзии — предмет особо­го разговора. Некоторые ранние высказывания Мая­ковского служили достаточно веским основанием для упре­ка в неуважении к классикам, в частности к Пушкину. Однако уже тогда в одном из журналов можно было про­честь: «Маяковский… сознался, что Пушкина читает по ночам и оттого его ругает, что, быть может, сильно лю­бит». Справедливость этих слов подтверждается прежде всего стихотворением «Юбилейное», написанным в то время, когда в стране широко отмечалось 125-летие со дня рождения гения русской поэзии. Можно было бы при­вести немало появившихся в ту пору горячих признаний, свидетельствующих о неумирающей силе пушкинских стихов. И вдохновенные слова Э. Багрицкого: «Цветет весна — и Пушкин отомщенный // Все так же сладостно-вольнолюбив»; и проникновенные есенинские строки, об­ращенные к тому, «кто русской стал судьбой». Но и на этом фоне стихотворение Маяковского не затерялось: здесь разговор идет с живым поэтом, который, сегодня продолжает стоять в поэтическом строю. «Мое стихо­творение, посвященное Пушкину, — говорил поэт, — яв­ляется способом перетряхнуть академика Пушкина и по­строить такого, о котором человек с некоторым револю­ционным энтузиазмом может говорить, как о своем поэте».

Есенин и советская поэзия

... влияние Маяковского и Есенина на поэтов самых разных групп и направлений, даже на тех, которые сопротивлялись этому влиянию (например, пролетарские и комсомольские поэты) было огромным. Но особенно очевидным стало воздействие поэзии Есенина и Маяковского на ...

Как с другом, встречается здесь Маяковский с Пушки­ным, делится с ним самым сокровенным, говорит с ним о самом главном. Тема любви, возникающая в начале этого разговора, придает ему задушевный характер. Вос­принимая Пушкина как соратника по общему делу, Мая­ковский говорит со своим собеседником о назначении поэзии, которая является для него оружием в революци­онных битвах. По существу, прозвучавшие в адрес Пуш­кина слова «у вас хороший слог» не противоречат утвер­ждению «нынче наши перья — штык да зубья вил»: пред­ставления о том, что обеспечивает стиху действенную силу, становились у Маяковского все шире. И встреча поэтов могла произойти лишь тогда, когда стало — во всяком случае для Маяковского — ясно, что пушкинский стих принадлежит прошлому, но еще более — настояще­му, будущему. Именно поэтому могли появиться обра­щенные к Пушкину слова редактора журнала «Леф»: «Я бы и агитки вам доверить мог» — они звучат как признание за пушкинским стихом способности врываться в сегодняшний день, сегодня быть нужным человеку. Поэтому-то обращение к Пушкину становится славосло­вием жизни: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!»

В статье «Как делать стихи» Маяковский рассказывает о том, как писалось, как было «сделано» стихотворение «Сергею Есенину».

Работа над ним рассматривалась как социальный за­каз — «заказ исключительный, важный и срочный». Но нужно еще было пережить и осмыслить трагедию (27 декабря 1925 года Есенин покончил с собой в номере ленинградской гостиницы «Англетер»).

Нужно было увидеть, как именем Есенина — не без поддержки мнимых друзей поэта — освящались упадочнические настроения определенной части молодежи. Отделяя Есенина от «есе-нинщины», Маяковский встал на защиту поэта, так опре­делив задачи, поставленные перед собой в работе над стихотворением: «Целевая установка: обдуманно парали­зовать действие последних есенинских стихов, сделать есенинский конец неинтересным, выставить вместо лег­кой красивости смерти другую красоту, так как все силы нужны рабочему человечеству для начатой революции, и оно, несмотря на тяжесть пути, на тяжелые контрасты нэпа, требует, чтобы мы славили радость жизни, веселье труднейшего марша в коммунизм».

Поэт справился со своей задачей, сумев показать силу таланта Есенина, бунтовавшего против серости, мелочности. И, по существу, нет ничего обидного в сло­вах, сказанных в адрес ушедшего из жизни: «У народа,/ у языкотворца,//умер/звонкий/забулдыга подмастерье». Такого Есенина противопоставляет Маяков­ский жалким «калекам и калекшам», всем, кто опошли­вал есенинскую работу, превращал трагедию человека, не сумевшего найти приложение своим силам, в слезливый романс.

Но — и так всегда бывает в лирике — обращенное к вполне определенному адресату послание непременно перерастает в разговор о самом значительном из того, что волнует поэта вместе с его читателем. Разговор о трагически завершившейся судьбе поэта, которую нель­зя понять, вырвав ее «из сложной социальной и психологической обстановки». О месте и назначении поэзии в эпоху, которая «трудновата для пера». О месте и назначении человека, перед которым «дела много – только поспевать», перед которым стоит труднейшая, единственно достойная его задача — «вырвать радость у грядущих дней».

Часто и в печати, и устно споря с Есениным, Маяковский высоко ценил его поэтический талант – нет оснований сомневаться в искренности слов «в горле горе комом». Нигде в своем стихотворении не впадая в грех мелодраматизма, Маяковский говорит с поэтом — и о поэте — всерьез, не избегая, если это нужно, грубых, но точных определений. «Вы ж такое загибать умели» –сегодняшнему читателю трудно согласиться, что это сказано именно о Есенине. Но Маяковский был убежден «Есенин не пел, он грубил, он загибал» — и в этом тоже была правда. В есенинском стихе Мая­ковскому дороже всего его сила, крепость, способность не только «воспевать» жизнь, но участвовать в ее пере­делке. Вернее, вот так: «Надо/жизнь/сначала пере­делать,//переделав— /можно воспевать».

Впрочем, говоря так, Маяковский противоречит са­мому себе, воспевать жизнь — это и значит участвовать в ее переделке. Как сказано в том же стихотворении: «Слово — полководец человечьей силы». Именно так! Не скрывая скорби об ушедшем, Маяковский нигде в стихотворении не распускает «слезоточивой нуди»: силу преодолеть горе дает уверенность в том, что поэзия — и есенинская поэзия тоже — принадлежит жизни.

Маяковский пишет не реквием — он говорит о стреми­тельном, безостановочном движении жизни, частью кото­рой является поэзия. Потому-то, начавшись на скорбной ноте («Вы ушли, как говорится, в мир иной»), стихо­творение обретает жизнеутверждающий пафос, лозунго­вую силу и даже — лозунговую звонкость. И читая сти­хотворение с эстрады, поэт, по собственным словам, «до крика» усиливал одну из последних, самых главных строк: «Лозунг: вырви радость у грядущих дней»

с фининспектором о поэзии.

Стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии» напи­сано в 1926 г. В этом же году Маяковским создан целый ряд стихотворений и статей, посвященных вопросам поэзии. Это сти­хотворения «Сергею Есенину», «Марксизм — оружие, огнестрель­ный метод», «Послание пролетарским поэтам», «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Мак­симовичу Горькому», статья «Как делать стихи» и др. В них под­няты многие важные и серьезные вопросы назначения поэзии, ро­ли поэта в социалистическом обществе. Не все мысли, высказан­ные в те годы Маяковским, абсолютно правильны. Многое шло от полемического задора тех лет, от борьбы различных литературных групп. Однако основные эстетические положения Маяковского вы­держали суровое испытание временем и легли в основу теории поэзии социалистического реализма. К их числу относятся вопро­сы, поставленные в стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии».

Один из них был связан с качеством поэтических произведе­ний. Октябрьская революция, открыв широкие просторы для твор­ческих способностей людей, создала условия для приобщения ши­роких народных масс к поэзии. Необычайно расширился не толь­ко круг читателей и любителей поэзии, но и пишущих стихи. В 20-е годы в советскую поэзию вступает большая плеяда молодых поэтов, часто выходцев из рабочих, крестьян, демобилизованных воинов Красной Армии. Среди них — немало талантливой моло­дежи. Однако нередко в печать попадали стихи слабые, неряшли­вые, а норой и просто халтурные, малограмотные. В этих услови­ях крупнейший советский поэт считал своим долгом повести серь­езный разговор о качестве публикуемых стихов и поэм. В статье «А что вы пишете?» (1926) Маяковский говорил: «Главной рабо­той, главной борьбой, которую сейчас приходится вести писателю, это — общая борьба за качество». Поэт от каждого стихотворения требовал высокой квалификации: «Ощущению квалификации,— продолжал он,— посвящено мое главное стихотворение последних недель «Разговор с фининспектором о поэзии».

Считая своей основной деятельностью создание художествен­ных произведений, отдавая творчеству все свое время и силы, Маяковский формально нигде не работал (за исключением того не­большого периода, когда он числился в штате Российского Теле­графного Агентства).

Он жил на доходы с публикаций своих произведений.

Как известно, всякие доходы облагаются налогом. Платил на­лог и Маяковский. Он должен был систематически: подавать до­кладные записки (декларации) фининспектору о предполагаемых доходах на очередной год. Но дело в том, что фининспекторы обла­гали налогами тех, кто занимался частным предпринимательст­вом. А предпринимателями в 20-е годы считались нэпманы (т. е. мелкие буржуа).

Так коммунистический поэт попадал в один ряд с имеющими «лабазы и угодья». Это не могло не задеть самолю­бия Маяковского, хотя он и понимал, что налог в принципе — дело законное и справедливое.

В августе 1926 г. Маяковский подает в Мосфинотдел заявле­ние, в котором просит уменьшить явно завышенную сумму налога и требует отнестись к нему как к трудящемуся, а не как к частни­ку-предпринимателю. К заявлению было приложено стихотворе­ние «Разговор с фининспектором о поэзии».

Сама форма разговора о поэзии с финансовым работником на­ложила на стихотворение некоторую долю иронии (что, как мы видели, характерно для многих произведений Маяковского).

Раз­говор с «гражданином канцеляристом» о таких вещах «деликат­ного свойства», как поэзия, рифма, ритм и т. п., принимает порой несколько шутливый оттенок. Доля иронии слышится ипри по­пулярном объяснении фининспектору понятия рифмы, и в заклю­чительных строках, когда поэт, обращаясь к работникам финан­совых органов, говорит:

А если

вам кажется,

что всего делов —

это пользоваться

чужими словесами,

то вот вам,

товарищи,

мое стило,

и можете

писать

сами!

Шутливая интонация достигается здесь не только смыслом (трудно себе без улыбки представить «гражданина канцеляриста», пишущего стихи), но и нарочитым совмещением архаических слов типа «словеса» и «стило» с просторечной формой слова «делов».

Уже в самом начале стихотворения автор ясно и четко опреде­лил его основную тему: «О месте поэта в рабочем строю». И далее Маяковский говорит о поэте прежде всего как о труженике: «Мой труд любому труду родствен». В той настойчивости, с которой Маяковский говорит о поэзии как труде, отчетливо слышатся по­лемические потки. А для полемики у Маяковского были довольно веские основания. Во второй половине 20-х годов некоторые лите­раторы воскресили мысль о творчестве как о чем-то подсознатель­ном, интуитивном, сводили понятие творчества к интуиции, вдох­новению творца. Маяковский неоднократно выступал против иде­алистической трактовки вдохновения. Для него вдохновение — это определенное рабочее состояние, умение настроить себя на работу. «Туману вдохновения» Маяковский противопоставлял поэзию как труд, труд специфический, но сложный, кропотливый, требующий высочайшей квалификации и мастерства. Стало уже классическим знаменитое сравнение труда поэта с добычей радия, прозвучавшее в «Разговоре с фининспектором о поэзии»:

Поэзия —

та же добыча радия.

В грамм добыча,

в год труды.

Изводишь

единого слова ради

тысячи тонн

словесной руды.

Говоря о том, с каким трудом добыва­ется «из артезианских людских глубин» «драгоценное слово» поэ­зии, Маяковский противопоставляет слово, обработанное поэтом-мастером, обычному, разговорному «слову-сырцу». Еще А. С. Пуш­кин видел задачу поэзии в том, чтобы «глаголом жечь сердца людей». Так и Маяковский пишет об «испепеляющем слов этих жжении». Слово поэта способно приводить в движение «тысячи лет миллионов сердца». Но эту функцию слово поэта может выпол­нить лишь в том случае, если оно — результат его большого тру­да. Наоборот, слово случайное, непродуманное, тем более заимст­вованное у других поэтов — это лишь «накладные расходы» на на­стоящую поэзию или еще хуже — «обычное воровство и растрата среди охвативших страну растрат».

Ставя вопрос о функции поэтического слова, Маяковский пере­ходит к теме назначения поэта и поэзии. Как и в ряде других сво­их произведений, здесь он вновь скажет об отражении жизни как важнейшей задаче поэзии:

Через столетья

в бумажной раме

возьми строку

и время верни!

И встанет

день этот

с фининспекторами,

в блеске чудес

и с вонью чернил.

Для Маяковского важное свойство поэзии заключается не толь­ко в том, что она способна «возвращать время» («возьми строку и время верни»), но и в том, что благодаря ей перед людьми буду­щего сегодняшний день предстанет во всей сложности — и в его романтическом пафосе («в блеске чудес»), и в будничности («с вонью чернил»).

По существу перед нами своеобразная формула реалистического принципа искусства.

Каков же круг жизненных явлений, которые поэт отражает в своем творчестве? Маяковский утверждает, что круг этот ничем не ограничен. Поэт обязан писать обо всем, что видит вокруг се­бя. Он решительно отрицает традиционное представление о темах«поэтических» и «непоэтических». Так возникает в стихотворении образ поэта — «должника вселенной»:

Я в долгу

перед Бродвейской лампионией,

перед вами,

багдадские небеса,

перед Красной Армией,

перед вишнями Японии —

перед всем,

про что

не успел написать.

Примечательно, что тема такой огромной важности, как Крас­ная Армия, стоит рядом с темой о «вишнях Японии» (поэт думал посетить Японию).

Он хочет писать и о далеком Бродвее, и о небе родного села Багдади, ибо для Маяковского не было тем «боль­ших» и «малых». Любая тема — это познание нового, каждое сти­хотворение — первооткрытие, а поэзия в целом — «езда в незнае­мое». Иначе говоря, Маяковский заявляет о творческом характере поэтического труда, чему противостоит начало подражательное, имитация под поэзию, т. е. лже-поэзия (подобные «поэты», как дешевые фокусники, «тянут строчку изо рта у себя и у других»).

Выше уже отмечалось, что отражающее свойство поэзии для Маяковского представляет ценность постольку, поскольку оно свя­зано с другим ее качеством — способностью активно воздейство­вать на жизнь человека. Вот почему, сказав о том, что поэзия «воз­вращает время», Маяковский тут же утверждает:

Но сила поэта

не только в этом,

что, вас вспоминая,

в грядущем икнут.

Нет!

И сегодня

рифма поэта—

ласка

и лозунг,

и штык,

и кнут.

Так, одновременно с темой «поэзия и будущее» в стихотворе­нии звучит тема «поэзия и настоящее». Поэт призван и воспевать сегодняшний день (поэзия-«ласка»), и призывать, воодушевлять (поэзия-«лозунг»), и бороться (поэзия-«штык»), и обличать недостатки (поэзия-«кнут»).

Долг поэта — «реветь медногорлой сиреной в тумане мещанья, у бурь в кипеньи». Маяковский вновь возвращается к основной проблеме стихотворения — о месте поэта в рабочем строю. Его место — в первых рядах строителей социа­лизма. Поэт должен быть полезен обществу, прислушиваться к го­лосу масс, чьим поэтическим выразителем он является. Так воз­никает в стихотворении формула:

А что,

если я

народа водитель

и одновременно —

народный слуга?

Водитель народных масс и одновременно слуга народа — тако­во диалектическое единство этой формулы, которой Маяковский ответил на вопрос, поставленный в начале стихотворения — о ме­сте поэта в рабочем строю.

В 1929 г. Маяковский задумал поэму о первой советской пяти­летке. Но он не успел осуществить этот замысел. Написано было лишь вступление к поэме «Во весь голос». Созданное в декабре 1929 — январе 1930 г., оно было приурочено к выставке произве­дений Маяковского, посвященной 20-летию его творческого пути. Поэт не любил юбилеев, но к выставке относился со всей серьез­ностью. «Выставка,— говорил он,— это не юбилей, а отчет о рабо­те». И действительно, представленные на выставке произведения поэта, красочные плакаты РОСТА, лозунги, рекламы и многое другое — все это свидетельствовало о его титанической работе. По­эт революции отчитывался перед теми, для кого творил. Прочтя на открытии выставки вступление к поэме «Во весь голос», Мая­ковский сказал, что оно «целиком отражает то, что я делаю и для чего работаю».

Являясь, таким образом, отчетом о творческом пути поэта, «Во весь голос», так же как и «Разговор с фининспектором о поэзии», относится к числу тех произведений Маяковского, где выразились его эстетические взгляды.

«Во весь голос» является произведением, в котором Маяков­ский еще раз использует излюбленную им форму разговора с пред­полагаемым собеседником. Мы уже видели, что так построен и «Разговор с фининспектором о поэзии», и стихотворение о Нетте. По этому же принципу созданы такие стихотворения, как «Разго­вор с товарищем Лениным», «Юбилейное» (построенное в форме беседы поэта с памятником Пушкину), поэтическое письмо-раз­говор с А. М. Горьким и многие другие. Особенностью вступления «Во весь голос» является уже то, что поэт разговаривает в нем не с тем или иным своим современником, а обращается к «уважае­мым товарищам потомкам».

Несколько слов о причинах, побудивших Маяковского обра­титься к людям будущего. Во второй половине 20-х годов споры вокруг его творчества были необычайно острыми. В печати появи­лись статьи, авторы которых пытались доказать, что талант Мая­ковского поблек, что произведения его — всего лишь «одноднев­ные агитки», которые не выдержат испытания временем и скоро забудутся. Под обстрел брались даже такие шедевры, как поэма «Хорошо!», пьесы «Клоп» и «Баня». Выступая на открытии своей выставки 25 марта 1930 г., Маяковский говорил: «Очень часто в последнее время те, кто раздражен моей литературно-публицисти­ческой работой, говорят, что я стихи просто писать разучился и что потомки меня за это взгреют… Я человек решительный. Я хо­чу сам поговорить с потомками, а не ожидать, что им будут рас­сказывать мои критики в будущем. Поэтому я обращаюсь непо­средственно к потомкам в своей поэме, которая называется «Во весь голос».

Обращаясь «через хребты веков и через головы поэтов и пра­вительств» к людям будущего, коммунистического общества, Мая­ковский хочет рассказать им не только о своей поэзии. Он иначе определяет тему разговора: «Я сам расскажу о времени и о себе». Это и определило все дальнейшее построение произведения. Пе­ред читателем вновь возникает суровый и величественный образ эпохи, в которой жил и творил поэт: время «бряцания боев», ког­да «под пулями от нас буржуи бегали», «года труда и дни недоеданий» и т. д. Было бы неточным сказать, что Маяковский расска­зывает о себе на фоне времени. Образ эпохи и рассказ о себе как бы сливаются воедино, ибо жизненный путь поэта — это частичка пути народа, он обусловлен временем. Время, эпоха — вот ключ, который поможет «товарищам потомкам» оценить его творчество. Обещая рассказать «о времени и о себе», Маяковский тут же за­крепляет мысль о своей слитности с эпохой:

Я, ассенизатор

и водовоз,

революцией

мобилизованный и призванный,

ушел на фронт

из барских садоводств

поэзии —

бабы капризной.

«Неэстетический» образ поэта-ассенизатора, поэта-водовоза вполне укладывается в эстетическую систему Маяковского. Уже с первых лет революции он неоднократно заявлял, что поэт рево­люционного пролетариата должен быть не только певцом «атаку­ющего класса», но и «активным борцом на фронте социалистичес­кого строительства», не гнушаться никакой черной работой, ес­ли она может быть полезна революции. Вот почему уже в первые годы Октября Маяковский не жалеет сил для работы над плака­тами РОСТА, уделяет много времени созданию политических ло­зунгов, торговой рекламе и т. д. Вся эта работа, которая у многих эстетов тех лет вызывала пренебрежение и саркастическую улыб­ку, по глубочайшему убеждению Маяковского, была составной ча­стью деятельности поэта, поставившего свое перо в услужение де­лу революции. Еще в годы гражданской войны Маяковский в од­ном из своих стихотворений утверждал, что долг поэта — помочь «выволочь республику из грязи». Вот почему образ «поэта-ассенизатора», т.е. поэта-чернорабочего, отражает важную эстетическую установку Маяковского, подчеркивает повседневное участие поэ­та в строительстве новой жизни. А несколько ниже, развивая тот же «неэстетический» образ, Маяковский скажет, что ради будуще­го — коммунизма — поэт, «революцией мобилизованный и приз­ванный», не гнушался никакой работой: «для вас, которые здоро­вы и ловки, поэт вылизывал чахоткины плевки шершавым языком плаката». Так и поэт помогал народу очищать «потемки дней» от скверны прошлого.

Необходимо учесть, что «Во весь голос» — произведение остро­полемическое. Поэт вступает в полемику со своим «отъявленным и давним» противником — «чистым», «аполитичным» искусством, в какую бы тогу оно ни рядилось. Его противники — все те же «ку­черявые лирики», кто и в эпоху революционных бурь, всемирно-исторических потрясений продолжал замыкаться в мирке своих интимных чувств и переживаний. Эта поэзия, которую автор иро­нически называет «бабой капризной», не шла дальше строк типа «Сама садик я садила, сама буду поливать». Конечно, это — поле­мика, нарочитое заострение, доведение до крайностей некоторых положений «чистой» поэзии. Но Маяковский правильно схватыва­ет основную суть «чистого» искусства — его оторванность от ре­альной жизни и больших общественных проблем. Спор Маяков­ского не абстрактный, он адресован таким поэтам 20-х годов, как К. Митрейкин и А. Кудрейко («кудреватые митрейки, мудреватые кудрейки»), которые выступили с рядом стихов в духе «чистого» искусства. Более того, Маяковский вступает в спор с таким изве­стным советским поэтом, как И. Сельвинский, к таланту которого относился с большим уважением. Но когда И. Сельвинский опуб­ликовал стихотворение «Цыганский вальс на гитаре», сильно отда­вавшее душком «чистой» поэзии, Маяковский не замедлил в поэме «Во весь голос» полемически использовать строку этого произве­дения («тара-тина, тара-тина, т-эн-н…»).

Полемика с поэзией — «бабой капризной» заканчивается сти­хами, неоднократно вызывавшими споры среди критиков:

И мне

агитпроп

в зубах навяз,

и мне бы

романсы

на вас —

доходней оно

и прелестней.

Но я

себя

смирял,

становясь

на горло

собственной

песне.

Некоторые буржуазные литературоведы и критики рассматри­вают эти строки как якобы доказательство противоречивости и «раздвоенности» Маяковского, который-де вынужден был зани­маться агитацией и пропагандой («агитпроп»), выполняя «соци­альный заказ» коммунистов, наступая «на горло собственной пес­не». Следовательно, говорят они, революция ограничила диапазон творчества поэта, лишила его права на «собственную песню», ибо поэт хотел писать о другом.

Спрашивается, о чем же хотел писать Маяковский? В чем его «собственная песня»? Неужели ее содержание то же, что у «мудреватых кудреек» и «кудреватых митреек», с которыми всю свою творческую жизнь боролся поэт? Ни вступление в поэму «Во весь голос», ни какое-либо другое произведение или высказывание Ма­яковского не дают основания для подобного вывода. Поэт всегда с гордостью и радостью говорил о том, что посвятил свое творче­ство служению рабочему классу и его партии. Но служить рабо­чему классу, партии — это не только счастье, но и большой, тя­желый повседневный труд, умение подчинять себя, всю свою жизнь, интересы общему делу. Когда Маяковский писал плакаты РОСТА или рекламу для ГУМа — это был «агитпроп». Такая ра­бота требовала сознательного подчинения своих творческих ин­тересов интересам общества. Это не всегда давалось легко. Мая­ковскому чуждо этакое деланное бодрячество, лишающее жизнь ее сложностей. В приведенных выше строках из поэмы «Во весь голос» и звучит мотив трудности творчества поэта, «революцией мобилизованного и призванного». Они свидетельствуют лишь об одном — быть поэтом революции не только счастье, но и суровый, тяжелый труд. Это чувство углублялось еще и тем, что на пути поэта было немало «болей, бед и обид», связанных не только с его личной жизнью.

Далее Маяковский переходит к разъяснению, почему его сти­хи будут жить в будущем и для какого будущего творил поэт. Мощно, с нарастающей силой звучат строки, обращенные к людям коммунизма:

Слушайте,

товарищи потомки,

агитатора,

горлана-главаря.

Заглуша

поэзии потоки,

я шагну

через лирические томики,

как живой

с живыми говоря.

С гордостью называя себя «агитатором, горланом-главарем», Маяковский просит потомков при оценке его творчества учиты­вать специфику красоты стиха первых лет революции. Понятие красоты поэтического слова для Маяковского — понятие не посто­янное, а изменяющееся. Если в прошлом красивым считалосьизображение амуров и сцен помещичьей охоты («амурно-лировая охота»), то красота революционной поэзии пролетариата в дру­гом: стих поэта дойдет к потомкам «весомо, грубо, зримо», в пол­ном соответствии с характером своей эпохи. Эти стихи не «ласка­ющие ушко», а сражающиеся.

Через все творчество Маяковского проходит излюбленное им сравнение поэзии с оружием. Еще до революции, в поэме «Обла­ко в штанах» автор сравнивал поэзию с примитивным оружием — кастетом: «Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе». В стихотворении 1925 г. «Домой» Маяковский пишет: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». В 1926 г. в «Разговоре с фин­инспектором о поэзии» он ищет таких рифм, чтоб «враз убивали нацелясь». В 1928 г. в стихотворении «Господин народный артист» вновь возникает образ поэзии-оружия: «И песня, и стих — это бомба и знамя». Во вступлении к поэме «Во весь голос» это срав­нение получит дальнейшее развитие. Обращаясь к потомкам с просьбой рассматривать его стихи «как старое, но грозное оружие», Маяковский от этого образа переходит к развернутой картине «па­рада поэтических войск»:

Парадом развернув

я прохожу

по строчечному фронту.

На «строчечном фронте» его поэзии выстроились поэмы, «к жерлу прижав жерло», «кавалерия острот», готовая каждую ми­нуту ринуться на врага, «поднявши рифм отточенные пики».

Сравнение поэзии с оружием ярко и точно определяет важней­шее свойство поэзии Маяковского — ее боевитость, постоянную нацеленность на борьбу. Эти победоносные «войска» поэзии поэт » посвящает тому, ради кого они создавались:

И все

поверх зубов вооруженные войска,

что двадцать лет в победах

пролетали,

до самого

последнего листка

я отдаю тебе, планеты пролетарий.

Мотив слитности поэта и его времени, намеченный уже в на­чале произведения, в этих и последующих строках получает даль­нейшее развитие. Маяковский будет постоянно подчеркивать свою общность с эпохой: «мы открывали Маркса каждый том», «мы диалектику учили не по Гегелю», враг рабочего класса — «он враг и мой» и т. д.

В исследованиях творчества Маяковского часто подчеркивает­ся связь вступления в поэму «Во весь голос» с традицией поэти­ческих «памятников». Эта традиция, начатая еще древнеримским поэтом Горацием, в русской поэзии была поддержана Держави­ным, Пушкиным, Брюсовым. Подчеркивалась, в частности, неко­торая связь разбираемого произведения с «Памятником» А. С. Пушкина. Эта общность обусловлена и единством целевой установки произведений двух великих поэтов, и самооценкой сво­ей поэзии, и обращением к будущему, и утверждением граждан­ской значимости своего творчества, и даже тем, что поэма «Во весь голос» написана в ритме, приближающемся к ямбу, т. е. к размеру, которым создан и пушкинский «Памятник».

Вместе с тем нельзя не обратить внимания и на то, что отли­чает поэтический памятник Маяковского от «Памятника» Пуш­кина.

Во вступлении к поэме «Во весь голос» тема памятника впер­вые возникает в плане отрицания. Говоря о поэзии — «бабе кап­ризной» и ее представителях, поэт заявляет, что не хочет, чтоб «из этаких роз мои изваяния высились». Вообще отношение Мая­ковского к памятнику себе всегда было ироническим. Еще в 1924 г. в стихотворении, посвященном Пушкину («Юбилейное»), Маяков­ский, шутливо говоря о том, что ему «памятник при жизни пола­гается по чину», тут же заявляет, что он не прочь был бы взорвать его («заложил бы динамиту — ну-ка дрызнь»).

Памятник напо­минает поэту что-то мертвое, холодное, бесстрастное, т. е. то, что он ненавидит («ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяче­скую жизнь»).

Во вступлении к поэме «Во весь голос» также зву­чит мысль о памятнике себе. И опять поэт решительно отрицает такой памятник: «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне на­плевать на мраморную слизь». Памятнику поэту противопоставля­ется другой памятник:

пускай нам

общим памятником будет

построенный

в боях

социализм.

Этот «общий памятник» становится символом единения поэта и общества, поэта и эпохи.

Несколько выше поэт говорит о том, что его стихи «готовы и к смерти и к бессмертной славе». Слова эти требуют комментария. В процессе борьбы за социализм Маяковскому, как уже отмеча­лось, приходилось создавать не только крупные поэтические про­изведения, но и проделывать огромную черновую работу по созда­нию плакатов, лозунгов, агиток и т. д. Работа эта, вызванная теку­щими делами и заботами, в будущем может показаться мелкой, незначительной. Эти стихи поэта, честно служившие людям свое­го времени, «готовы к смерти». Однако его поэзия готова и к «бес­смертной славе», ибо она — частица общего дела социализма, социалистической культуры.

«Во весь голос» заканчивается величественной картиной обращения поэта к Центральной Контрольной Комиссии коммунисти­ческого общества:

Явившись

в Це Ка Ка

идущих

светлых лет,

над бандой

поэтических

рвачей и выжиг

я подыму,

как большевистский партбилет,

все сто томов

моих

партийных книжек.

Подобный финал не просто завершает разговор поэта с «ува­жаемыми товарищами потомками», но раскрывает еще один важ­нейший аспект его творчества. Подняв «над бандой поэтических рвачей и выжиг» тома своих стихов, Маяковский не случайно сравнивает их с партийным билетом. В этом сравнении не только желание называться поэтом-коммунистом, но и утверждение коммунистической партийности как незыблемой основы своего творчества.

Имя Владимира Маяковского стоит в одном ряду с величайши­ми поэтами России и мира. Его творчество продолжило передовые традиции русской классической поэзии прошлого и вместе с тем ознаменовало качественно новую ступень в развитии русской и мировой поэзии. Многочисленные нити связывают поэзию Маяков­ского с художественными традициями Пушкина, Лермонтова, Не­красова и многих других великих поэтов России и мира. Не слу­чайно сам Маяковский, правда в полушутливой форме, утверждал, что после смерти Пушкину и ему «стоять почти что рядом», упо­миная тут же и имя Некрасова. Время подтвердило правоту слов поэта.

Маяковский вошел в поэзию в важнейший исторический пери­од жизни России, в эпоху величайшей ломки всего общественного и политического строя, морали, этических норм, быта. Он «вплыл» в поэзию на гребне новой революционной волны и стал поэтиче­ским глашатаем идей Октября. Он не мыслил себя как поэта вне революции, вне идей коммунизма:

Поэтом не быть мне бы,

если б

не это пел —

в звездах пятиконечных небо

безмерного свода РКП.

Немало талантливых русских советских поэтов жило и творило в ту эпоху, когда развертывалась творческая деятельность Маяков­ского. Но ни одному из них не удалось отразить свою эпоху так масштабно, так всесторонне и так ярко, как Маяковскому. Именно это роднит его с Пушкиным, Лермонтовым и Некрасовым. Мая­ковский был поэтом эпохальным в самом глубоком смысле этого слова.

Это вовсе не означает, что все, созданное Маяковским, одинаково художественно убедительно, или что у Маяковского не было ошибок и заблуждений. Маяковский стал лучшим советским поэтом не потому, что сумел избежать спорных или даже ошибоч­ных утверждений (время, в которое он творил, было временем исканий в искусстве, и многое еще было неясным), а потому что умел быстрее и лучше, чем другие его коллеги, находить новые, принципиально правильные пути развития поэзии.

Работая над данным рефератом, я разобрался в тонкостях понимания В.В. Маяковским темы поэта и поэзии, проследил традиции в его творчестве, узнал, почему Маяковского называют поэтом-новатором и еще раз убедился в том, что Владимир Маяковский – мой поэт.

1. С.О. Мелик-Нубаров Я знаю слов набат… М.: «Просвещение», 1980.

2. Под ред. В.О. Перцова и В.Ф. Земскова Маяковский в школе. М.: Издательство Академии Педагогических Наук, 1961.

3. А.С. Карпов Маяковский-лирик. М.: «Просвещение», 1988.

4. З.С. Паперный О мастерстве Маяковского. М.: «Советский писатель», 1953.

5. С.И. Кормилов, И.Ю. Искржицкая Владимир Маяковский. М.: издательство «Учебная литература», 2004.