Поэты пушкинской поры

Реферат

Почему же я выбрала именно эту тему?

Мне всегда нравился поэт Александр Сергеевич Пушкин. Его знает вся Россия, да и не только. Я посчитала нужным узнать хотя бы немного больше, чем знаю на данный момент. Меня заинтересовало его окружение, его друзья. Хотелось бы немного рассказать о Е.А.Баратынском, Н.М.Языкове, П.А.Вяземском. Но сначала немного об А.С. Пушкине.

Поэт происходил из разветвлённого нетитулованного дворянского рода, восходившего по генеалогической легенде к «мужу честну» Радше, современнику Александра Невского. Пушкин неоднократно писал о своей родословной в стихах и прозе; он видел в своих предках образец древнего рода, истинной «аристократии», честно служившего отечеству, но не снискавшего благосклонности правителей и «гонимого». Не раз он обращался (в том числе в художественной форме) и к образу своего прадеда по матери — африканца Абрама Петровича Ганнибала, ставшего слугой и воспитанником Петра I, а потом военным инженером и генералом.

Дед по отцу Лев Александрович — артиллерии полковник, гвардии капитан. Отец — Сергей Львович Пушкин (1767—1848), светский острослов и поэт-любитель. Мать Пушкина — Надежда Осиповна (1775—1836), внучка Ганнибала. Дядя по отцу, Василий Львович (1766—1830), был известным поэтом круга Карамзина. Из детей Сергея Львовича и Надежды Осиповны, кроме Александра, выжили дочь Ольга (в замужестве Павлищева, 1797—1868) и сын Лев (1805—1852).

Александр Сергеевич Пушкин имел репутацию великого или величайшего русского поэта, в частности, так его именует Энциклопедия «Кругосвет», «Русский биографический словарь» и «Литературная энциклопедия». В филологии Пушкин рассматривается как создатель русского литературного языка (см. например, работы В. В. Виноградова), а «Краткая литературная энциклопедия» говорит об эталонности его сочинений, подобно произведениям Данте в Италии или Гёте в Германии. Д. С. Лихачёв писал о Пушкине как о «нашем величайшем национальном достоянии».

Ещё при жизни поэта стали именовать гением, со второй половины 1820-х годов он стал считаться «первым русским поэтом» (не только среди современников, но и русских поэтов всех времён), а вокруг его личности среди читателей сложился настоящий культ; эта репутация была выражена, в частности, в статье Н. В. Гоголя 1832 г. «Несколько слов о Пушкине», который писал, что «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет.

5 стр., 2283 слов

Пишем -рассуждение по русскому языку в 11 классе

... жизнь тёплой, весёлой и во сто крат более прекрасной, чем раньше». Прокомментирована другая проблема, не заявленная в сочинении Как приходит вдохновение к художнику? ... Автор приводит слова (кого/зачем)…. «Цитата », - пишет автор, чтобы… Мне кажется, особого внимания заслуживают слова: ... Вступление. Формулирование проблемы Вдохновение… Как часто поэты, писатели жаждут этого необычного состояния души, ...

«Звезда разрозненной плеяды» Е.А.Баратынского.

Родился 19 февраля 1800 года в селе Вяжле Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Происходил он из древнего польского рода, с конца XVII века жившего в России. Отец Абрам Андреевич Баратынский (1767—1810) — светский генерал-лейтенант Павла I, мать — фрейлина императрицы Марии Фёдоровны.

В детстве у Баратынского дядькой был итальянец Боргезе, и мальчик рано ознакомился с итальянским языком. Также вполне овладел французским, принятым в доме Баратынских, и лет с восьми уже писал по-французски письма. В 1808 году Баратынского отвезли в Петербург и отдали в частный немецкий пансион, где он выучился немецкому языку.

В 1810 году умирает отец Евгения Абрамовича Баратынского, и воспитанием маленького Жени занялась его мать — женщина образованная и умная. Из немецкого пансиона Баратынский перешёл в пажеский корпус. Сблизившись с некоторыми товарищами, Баратынский участвовал в серьёзных шалостях, из которых одна, граничившая с преступлением — кража у отца одного из соучеников, привела к исключению его из корпуса, с воспрещением поступать на государственную службу, кроме военной — рядовым. Баратынскому было тогда 15 лет.

Покинув пажеский корпус, Евгений Баратынский несколько лет жил частью с матерью в Тамбовской губернии, частью у дяди, брата отца, адмирала Богдана Андреевича Баратынского, в Смоленской губернии, в сельце Подвойском. Живя в деревне, Баратынский начал писать стихи. Подобно многим другим людям того времени, он охотно писал французские куплеты. От 1817 года до нас дошли уже русские стихи, впрочем, весьма слабые. Но уже в 1819 году Баратынский вполне овладел техникой, и его стих стал приобретать то «необщее выражение», которое впоследствии он сам признавал главным достоинством своей поэзии. В деревне дяди Баратынский нашёл небольшое общество молодёжи, которая старалась жить весело, и он был увлечён в её забавы.

После усиленных хлопот, ему было разрешено поступить рядовым в петербургский лейб-гвардии егерский полк. В это время он познакомился с Антоном Дельвигом, не только нравственно поддержавшим его, но и оценившим его поэтическое дарование. Тогда же завязались приятельские отношения с Александром Пушкиным и Вильгельмом Кюхельбекером. В печати появились первые произведения Баратынского: послания «К Креницину», «Дельвигу», «К Кюхельбекеру», элегии, мадригалы, эпиграммы.

В 1820 году, произведённый в унтер-офицеры, был переведён в Нейшлотский пехотный полк, стоявший в Финляндии в укреплении Кюмени и его окрестностях. Полком командовал полковник Георгий Лутковский — его родственник. Пятилетнее пребывание в Финляндии оставило глубочайшие впечатления в Боратынском и ярко отразилось на его поэзии. Впечатлениям от «сурового края» обязан он несколькими лучшими своими лирическими стихотворениями («Финляндия», «Водопад») и поэмой «Эда». Первоначально Боратынский вёл в Финляндии очень уединённую, «тихую, спокойную, размеренную» жизнь. Всё общество его ограничивалось двумя-тремя офицерами, которых он встречал у полкового командира, полковника Лутковского. Впоследствии он сблизился с Н. В. Путятой и А. И. Мухановым[2], адъютантами финляндского генерал-губернатора, А. А. Закревского. Дружба его с Путятой сохранилась на всю их жизнь. Путята описал внешний облик Боратынского, каким он его увидел в первый раз: «Он был худощав, бледен, и черты его выражали глубокое уныние».

6 стр., 2670 слов

Творчество Е. Баратынского

... грустил. Благой считает, что именно социальная изолированность повлияло на творчество Баратынского. В 1820 году Баратынский попадает в Финляндию, где ведет уединенную жизнь, пока не знакомится с госпожой ... он выдвигает свое понимание задачи, стоящей перед ним: «Что мыслю, то пишу». Баратынский привлек внимание современников прежде всего оригинальной разработкой жанра элегии, которая отличалась у ...

Осенью 1824 года, благодаря ходатайству Путяты, Евгений Баратынский получил разрешение приехать в Гельсингфорс и состоять при корпусном штабе генерала Закревскаго. В Гельсингфорсе Баратынского ожидала жизнь шумная и беспокойная. К этому периоду его жизни относится начало его увлечения А. Ф. Закревской (женой генерала А. А. Закревскаго), той самой, которую Пушкин назвал «беззаконной кометой в кругу расчисленном светил», и к которой редко кто приближался без того, чтобы поддаться очарованно её своеобразной личности. Эта любовь принесла Боратынскому немало мучительных переживаний, отразившихся в таких его стихотворениях, как «Мне с упоением заметным», «Фея», «Нет, обманула вас молва», «Оправдание», «Мы пьем в любви отраву сладкую», «Я безразсуден, и не диво…», «Как много ты в немного дней». В письме к Путяте Боратынский пишет прямо: «Спешу к ней. Ты будешь подозревать, что я несколько увлечен: несколько, правда; но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно». Надо, однако, добавить, что сам Баратынский тут же писал: «Какой несчастный плод преждевременной опытности — сердце, жадное страсти, но уже неспособное предаваться одной постоянной страсти и теряющееся в толпе беспредельных желаний! Таково положение М. и мое»

Из Гельсингфорса Баратынский должен был вернуться к полку в Кюмень и туда, весной 1825 года, Путята привёз ему приказ о производстве его в офицеры. По словам самого Путяты, это Баратынского «очень обрадовало и оживило». Вскоре после того Нейшлотский полк был назначен в Петербург держать караулы. В Петербурге Баратынский возобновил свои литературные знакомства. Осенью того же года Баратынский возвратился с полком в Кюмень, ездил ненадолго в Гельсингфорс. Вскоре Евгений Баратынский вышел в отставку и переехал в Москву. «Судьбой наложенные цепи упали с рук моих», писал он по этому поводу. Путяте: «В Финляндии я пережил все, что было живого в моем сердце. Её живописные, хотя угрюмые горы походили на прежнюю судьбу мою, также угрюмую, но, по крайней мере, довольно обильную в отличительных красках. Судьба, которую я предвижу, будет подобна русским однообразным равнинам…»

В Москве Боратынский сошёлся с кружком московских писателей Иваном Киреевским, Николаем Языковым, Алексеем Хомяковым, Сергеем Соболевским, Николаем Павловым.

В Москве, 9 июня 1826 года, Баратынский женился на Настасье Львовне Энгельгард; тогда же он поступил на службу в Межевую канцелярию, но скоро вышел в отставку. Его жена не была красива, но отличалась умом ярким и тонким вкусом. Её непокойный характер причинял много страданий самому Баратынскому и повлиял на то, что многие его друзья от него отдалились. В мирной семейной жизни постепенно сгладилось в Баратынском всё, что было в нём буйного, мятежного; он сознавался сам: «Весельчакам я запер дверь, я пресыщен их буйным счастьем, и заменил его теперь пристойным, тихим сладострастьем».

7 стр., 3333 слов

Баратынский Евгений Абрамович

... от "сурового края" обязан он несколькими лучшими своими лирическими стихотворениями ("Финляндия", "Водопад") и прекрасной поэмой "Эда". ... лет сознательной жизни уже был склонен смотреть на весь мир сквозь мрачное стекло. 8-летним ребенком, из пансиона, он писал ... познакомил его с Жуковским , Плетневым , Кюхельбекером и Пушкиным. Влиянию Дельвига надо приписать, что Б. серьезнее стал относиться ...

Известность Баратынского, как поэта, началась после издания, в 1826 году, его поэм «Эда» и «Пиры» (одной книжкой, с интересным предисловием автора) и, в 1827 году, первого собрания лирических стихотворений — итог первой половины его творчества. В 1828 году появилась поэма «Бал» (вместе с «Графом Нулиным» Пушкина), в 1831 году — «Наложница» («Цыганка»), в 1835 году — второе издание мелких стихотворений (в двух частях), с портретом.

Внешне его жизнь проходила без видимых потрясений. Но по стихотворениям 1835 года становится понятно, что в эту пору он пережил какую-то новую любовь, которую называет «омрачением души болезненной своей». Иногда он пытается убедить себя, что остался прежним, восклицая: «свой бокал я наливаю, наливаю, как наливал!». Замечательно, наконец, стихотворение «Бокал», в котором Боратынский рассказывает о тех «оргиях», которые он устраивал наедине с самим собой, когда вино вновь будило в нём «откровенья преисподней». Он жил то в Москве, то в своём имении, в сельце Муранове (неподалеку от Талиц, близ Троицко-Сергиевской лавры), то в Казани, много занимался хозяйством, ездил иногда в Петербург, где в 1839 году познакомился с Михаилом Лермонтовым, в обществе был ценим как интересный и иногда блестящий собеседник и работал над своими стихами, придя окончательно к убеждению, что «в свете нет ничего дельнее поэзии».

Современная критика отнеслась к стихам Баратынского довольно поверхностно, и литературные неприятели кружка Пушкина (журнал «Благонамеренный» и другие) довольно усердно нападали на его будто бы преувеличенный «романтизм». Но авторитет самого Пушкина, высоко ценившего дарование Баратынского, был всё же так высок, что, несмотря на эти голоса критиков, Баратынский был общим молчаливым согласием признан одним из лучших поэтов своего времени и стал желанным вкладчиком всех лучших журналов и альманахов. Баратынский писал мало, долго работая над своими стихами и часто коренным образом переделывая уже напечатанные. Будучи истинным поэтом, он вовсе не был литератором; для того, чтобы писать что-либо, кроме стихов, ему нужна была внешняя причина. Так, например, по дружбе к юному Александру Муравьёву, он написал прекрасный разбор сборника его стихов «Таврида», доказав, что мог бы стать интереснейшим критиком. Затронутый критикой своей поэмы «Наложница», он написал «антикритику», несколько сухую, но в которой есть весьма замечательные мысли о поэзии и искусстве вообще.

Когда, в 1831 году, Иван Киреевский, с которым Баратынский сошёлся близко, предпринял издание «Европейца», Баратынский стал писать для него прозой, написав, между прочим, рассказ «Перстень» и готовясь вести в нём полемику с журналами. Когда «Европеец» был запрещён, Баратынский писал Киреевскому: «Я вместе с тобой лишился сильного побуждения к трудам словесным». Люди, лично знавшие Баратынского, говорят согласно, что его стихи далеко не вполне «высказывают тот мир изящнаго, который он носил в глубине души своей». «Излив свою задушевную мысль в дружеском разговоре, живом, разнообразном, невероятно-увлекательном, исполненном счастливых слов и многозначительных мыслей, Баратынский часто довольствовался живым сочувствием своего близкого круга, менее заботясь о возможно-далёких читателях». Так, в сохранившихся письмах Баратынского рассыпано не мало острых критических замечаний о современных ему писателях, — отзывов, которые он никогда не пытался сделать достоянием печати. Очень любопытны, между прочим, замечания Баратынского о различных произведениях Пушкина, к которому он, когда писал с полной откровенностью, далеко не всегда относился справедливо. Сознавая величие Пушкина, в письме к нему лично предлагал ему «возвести русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами», но никогда не упускал случая отметить то, что почитал у Пушкина слабым и несовершенным. Позднейшая критика прямо обвиняла Боратынского в зависти к Пушкину и высказывала предположение, что Сальери Пушкина списан с Баратынского. Есть основание думать, что в стихотворении «Осень» Боратынский имел в виду Пушкина, когда говорил о «буйственно несущемся урагане», которому всё в природе откликается, сравнивая с ним «глас, пошлый глас, вещатель общих дум», и в противоположность этому «вещателю общих дум» указывал, что «не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел».

5 стр., 2328 слов

Анализ стихотворения «Весна, весна! Как воздух чист» Баратынского

... происходящих в ней. В данном стихотворении это – буря, разыгравшаяся на море. История создания Промежуток между 1831 и 1835 годами был для Баратынского достаточно сложным в творческом ... к рефлексии, духовным размышлениям и поискам. Три стихотворения с одинаковым названием Анализ стихотворения Есенина Заметался пожар голубой Посвятил это стихотворение Сергей Александрович женщине, в которую влюбился ...

Известие о смерти Пушкина застало Баратынского в Москве именно в те дни, когда он работал над «Осенью». Баратынский бросил стихотворение, и оно осталось недовершённым.

И вот сентябрь! и вечер года к нам

Подходит. На поля и горы

Уже мороз бросает по утрам

Свои сребристые узоры.

……………….

А ты, когда вступаешь в осень дней,

Оратай жизненного поля,

И пред тобой во благостыне всей

Является земная доля;

Когда тебе житейские бразды,

Труд бытия вознаграждая,

Готовятся подать свои плоды

И спеет жатва дорогая,

И в зернах дум ее сбираешь ты,

Судеб людских достигнув полноты,—

7

Ты так же ли, как земледел, богат?

…………….

И ты, как он, с надеждой сеял;

И ты, как он, о дальнем дне наград

Сны позлащенные лелеял…

Любуйся же, гордись восставшим им!

Считай свои приобретенья!..

3 стр., 1256 слов

(на английском языке) «Творите добро, и мир станет лучше»

... smile and the thought are inseparable. Делать добро легче, чем быть добрым. Easier to do good than to be good . Жорж ... будут помнить люди. Моя мечта стать компилятором, чтобы составлять книги из чужих цитат. Попытаюсь собрать современные афоризмы на тему «Добро и добрые ... qualities and talents. Вот и я стараюсь вспомнить: совершала ли я добрые поступки?! А как понять, что именно этот поступок самый ...

Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским

Тобой скопленные презренья,

Язвительный, неотразимый стыд

Души твоей обманов и обид!

………………….

Зима идет, и тощая земля

В широких лысинах бессилья,

И радостно блиставшие поля

Златыми класами обилья,

Со смертью жизнь, богатство с нищетой

Все образы годины бывшей

Сравняются под снежной пеленой,

Однообразно их покрывшей,—

Перед тобой таков отныне свет,

Но в нем тебе грядущей жатвы нет!

Как Пушкин и большинство поэтов-романтиков, Баратынский воспитывался на образцах французской материалистической философии XVIII -начала XIX веков. Влияние французской философии и литературы преломлялось сквозь призму новой русской литературы — произведений Карамзина, Жуковского и Батюшкова. Просветительская философия и поэтика под пером русских сентименталистов и романтиков либо была отвергнута, либо существенно переосмыслена. Вера в разум, в точное знание, в просвещенье, питавшая рационалистическую философию и искусство XVII века, была подорвана наступлением буржуазного “железного” века, распадом прежних, казавшихся незыблемыми, патриархальных связей.

В 1842 году Баратынский, в то время уже «звезда разрозненной плеяды», издал небольшой сборник своих новых стихов: «Сумерки», посвящённый князю Вяземскому. Это издание доставило Баратынскому немало огорчений. Его обидел вообще тон критиков этой книжки, но особенно статья Белинского. Белинскому показалось, что Баратынский в своих стихах восстал против науки, против просвещения. Конечно, то было недоразумение. Так, например, в стихотворении: «Пока человек естества не пытал» Баратынский только развивал мысль своего юношеского письма: «Не лучше ли быть счастливым невеждою, чем несчастным мудрецом». В поэме «Последний поэт» он протестовал против того материалистического направления, какое начинало определяться тогда (конец 30-х и начало 40-х годов) в европейском обществе, и будущее развитие которого Баратынский прозорливо угадал. Он протестовал против исключительного стремления к «насущному и полезному», а никак не против познания вообще, интересы которого именно Баратынскому были всегда близки и дороги. Баратынский не стал возражать на критику Белинского, но памятником его настроения той поры осталось замечательное стихотворение «На посев леса». Баратынский говорит в нём, что он «летел душой к новым племенам» (то есть к молодым поколениям), что он «всех чувств благих подавал им голос», но не получил от них ответа. Едва ли не прямо Белинского имеют в виду слова, что тот, «кого измял души моей порыв, тот вызвать мог меня на бой кровавый» (тот мог стремиться опровергнуть именно мои, Баратынского, идеи, не подменяя их мнимой враждой к науке); но, по мнению Баратынского, этот противник предпочёл «изрыть под ним сокрытый ров» (то есть бороться с ним несправедливыми путями).

2 стр., 536 слов

О русском языке «Язык воспетый поэтами»

... возникновения. Русский родной язык для таких общепризнанных гениев, как Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Александр Пушкин и для многих других писателей, поэтов, драматургов, критиков, общественных и культурных деятелей Русский язык, ... до глубокой старости жизнь человека связана с языком. На уроках в школе познаём его премудрости, учимся писать и говорить правильнона русском языке. Ведь мы хранители ...

Баратынский даже заканчивает стихи угрозой вовсе после того отказаться от поэзии: «Отвергнул струны я». Но такие обеты, если и даются поэтами, не исполняются ими никогда.

Осенью 1843 года Баратынский осуществил свое давнее желание — предпринял путешествие за границу. Зимние месяцы 1843—44 годов он провёл в Париже, где познакомился со многими французскими писателями (Альфред де Виньи, Меримэ, оба Тьерри, Морис Шевалье, Ламартин, Шарль Нодье и др.).

Чтобы познакомить французов со своей поэзией, Баратынский перевёл несколько своих стихотворений на французский язык. Весной 1844 года Баратынский отправился через Марсель морем в Неаполь. Перед отъездом из Парижа Баратынский чувствовал себя нездоровым, и врачи предостерегали его от влияния знойного климата южной Италии. Едва Баратынские прибыли в Неаполь, как с Н. Л. Баратынской сделался один из тех болезненных припадков (вероятно, нервных), которые причиняли столько беспокойства её мужу и всем окружающим. Это так подействовало на Баратынского, что у него внезапно усилились головные боли, которыми он часто страдал, и на другой день, 29 июня (11 июля) 1844 года, он скоропостижно скончался. Тело его перевезено в Петербург и погребено в Александро-Невском монастыре, на Лазаревском кладбище.

Газеты и журналы почти не откликнулись на его кончину. Белинский сказал тогда о почившем поэте: «Мыслящий человек всегда перечтет с удовольствием стихотворения Баратынского, потому что всегда найдет в них человека — предмет вечно интересный для человека».

Сочинения Боратынского в стихах и прозе изданы его сыновьями в 1869 и 1884 годах.

Имя Баратынского хорошо известно в Тамбовском крае, т.к. он детство проводил в нашем краю, часто приезжал сюда, когда стал признанным поэтом. В имении Мара он слушал русские сказки и колыбельные песни, в нём бегал беззаботным всеобщим любимцем, возвращался покаяться в совершённом поступке, приезжал счастливым главою семейства. Эта земля дала ему силы, способствовала развитию его дара, родину свою так часто и трепетно вспоминал он в стихах.

Судьбой наложенные цепи

Упали с рук моих, и вновь

Я вижу вас, родные степи,

Моя начальная любовь.

Степного неба свод желанный,

Степного воздуха струи,

На вас я в неге бездыханной

Остановил глаза мои.

2 стр., 837 слов

Урок 85 Г. Тукай. Слово о татарском поэте. Стихотворения «Родная деревня»

... поэт в название стихотворения? – Какие стихи о родной деревне у других поэтов вы знаете? Чем они схожи со стихотворением Габдуллы Тукая? 7. Выразительное чтение стихотворения ... многих языках наций и народностей России. Многие поэты и писатели знают русский язык и пишут свои ... анализ стихотворений о малой родине План сравнительного анализа (примерный) 1. Чем отличается настроение в этих стихотворениях? ...

Но мне увидеть было слаще

Лес на покате двух холмов

И скромный дом в садовой чаще –

Приют младенческих годов…

Е.А. Баратынский

В основе его поэзии лежала высочайшая нравственная требовательность к себе. Его музу называют «скромной красавицей», а сам поэт считал свой дар «убогим», однако верил, что читателя найдёт в потомстве.

Его стихи, как свежая струя,

Как яркий луч среди кромешной ночи…

«Читателя найду в потомстве я…» —

Писал поэт. А может быть, пророчил?

Высокий дар свой называл «убогим»,

Своею музой не был ослеплен.

Но стал бессмертным,

что дано немногим,

Читателя нашел

в потомстве он, — написала о нём тамбовская поэтесса В.Дорожкина

Н.М.Языков — “поэт радости и хмеля”

Родился 4 марта 1803 г. в Симбирске (ныне Ульяновск), в богатой помещичьей семье, происходившей из древнего русского дворянства; детство его, баловня семьи, было окружено такими условиями, которые развили в нем склонность к удовольствиям и праздности, загубив в нем одновременно всякую самостоятельность и твердость характера; эти обстоятельства отразились, даже красной нитью прошли через всю последующую жизнь поэта. На 12-м году Языков был отдан в Петербургский институт горных инженеров, где воспитывались два его старших брата. Не чувствуя ни малейшей склонности к главным институтским предметам — математике и математическим наукам, — он учился весьма слабо, увлекаясь в то же время чтением и поэзией; значительное влияние на него в этом смысле оказал один из воспитателей, А. Д. Марков, которому Языков впоследствии посвятил прочувствованное стихотворение. Кое-как окончив курс в горном институте, Языков по совету братьев перешел в инженерный корпус. К этому времени относятся его первые, более серьезные стихотворные опыты, в общем настолько удачные, что обратили на автора внимание некоторых лиц, в том числе профессора словесности в Дерптском университете, известного литератора А. Ф. Воейкова, который открыл Языкова на страницах своего журнала «Новости Литературы», а его самого пригласил перейти в Дерптский университет для занятий словесными науками. Развившееся отвращение к «мумиальному существу — музе математики» позволило Языкову с легким сердцем оставить инженерный корпус и переехать в Дерпт (1820 г.), куда влекло его также желание научиться немецкому языку, этому, по его выражению, «истинному алмазному ключу ко всему прекрасному и высокому». Поселившись в семье лектора немецкого языка фон Борга, Языков первое время усердно работал над изучением латинского и немецкого языков и готовился к необходимому для поступления в университет экзамену, продолжая вместе с тем трудиться и над совершенствованием своих поэтических опытов. Талант его постепенно развивался и креп. Вступительный экзамен сошел благополучно, и Языков был принят в университет. Здесь на его литературное воспитание и поэтические упражнения существенное влияние оказал профессор русской литературы Перевощиков, человек со странными и достаточно невежественными вкусами, в значительной мере усвоенными и Языков, хотя собственно на поэзии последнего мало отразившимися. Вскоре произошло знакомство Языков с Жуковским, личность и беседы которого произвели на молодого поэта неизгладимое впечатление.

2 стр., 612 слов

Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку

... и о его гражданской ценности. Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку. Человек, равнодушный к родному языку,- дикарь. Он вредоносен по самой своей сути, потому ... смерти.Вся культура народа отражена в языке.На этом языке писали и творили такие великие писатели и поэты как:Низами, Физули,Насими,Вагиф,Вургун,Мушвиг,Г.Джавид,Д.Джабарлы и др.Читая их произведения,начинаешь ещё ...

Под влиянием бесед с Жуковским в Языков с новой силой пробудилась страсть к творчеству, временно было несколько заглохшая под напором усиленной работы для поступления в университет. Новые опыты вполне упрочили за ним, застенчивым, неуверенным в своих силах поэтом, литературную славу первостепенного таланта, и все журналы наперерыв добивались его сотрудничества. Поощренный этим, Языков продолжает работать еще настойчивее, хотя слишком разбросанно, отрывочно и бессистемно. Однако у него не было силы воли, чтобы противостоять нравам окружающей его среды, в данном случае — бесшабашному образу жизни немецких буршей, и после периода интенсивной работы он с пылом неопытного юноши кинулся в омут низменных удовольствий, окружив себя «минутной младости минутными друзьями». Чем дальше, тем больше втягивался он в жизнь кутежа и разгула немецко-студенческого кружка и свой поэтический дар стал отдавать почти исключительно на воспевание разных сторон такой жизни; его стихотворения этого периода носят преимущественно эротический характер, сам же Языков превращается в тип ничего не делающего и предающегося лишь удовольствиям «вечного студента». Однако среди увлечений кутежами и разгулом у Языкова, как и вообще у даровитых людей, наступали периоды реакции; тогда он с необычайной энергией набрасывался на изучение русской и всеобщей истории, русской и иностранной литератур, с увлечением начинал посещать лекции, предпринимал небольшие поездки, а главное — возвращался к серьезному творчеству, редкие плоды которого все больше возбуждали к ним интерес публики, современных писателей и журнальных редакций. К этому времени Языков становится всеми признанным поэтом. Дельвиг был о нем высокого мнения, Пушкин уже в 1823 г. признал его за выдающегося поэта, а в 1826 г. писал Рылееву: «…Ты изумишься, как он (Я.) развернулся и что из него выйдет; если уж кому завидовать, так вот кому я должен бы завидовать»; Булгарин расхваливал Языков в своих «Литературных листках», Погодин просил его сотрудничества в «Московском Вестнике», Измайлов — в «Благонамеренном», Жуковский подарил ему изящный экземпляр своих произведений.

Его стихотворения печатались в «Невском Альманахе» Аладьина, «Северном Архиве» и «Сыне Отечества» Булгарина, «Новостях Литературы» Воейкова, «Северной Пчеле», «Соревнователе Просвещения», «Северных Цветах», «Альционе», «Полярной Звезде» и проч. Со своей стороны, Языков внимательнее всего относился к «Полярной Звезде», к редакторам-издателям которой, известным впоследствии декабристам Бестужеву и Рылееву, он питал особые симпатии; в этом органе напечатано им одно из наиболее любимых стихотворений — «Родина». Летом 1824 г. Языков ездил к себе на родину, в Симбирскую губ. Услышав об этом, Пушкин через университетского товарища Языков, А. Н. Вульфа, приглашал его к себе в Михайловское. По свидетельству сестры Вульфа, Пушкин очень хотел этого свидания, но оно не состоялось, главным образом по нежеланию Языков, который в это время относился к Пушкину с предубеждением. В следующем году Языков посетил Петербург и Москву, где завязал много литературных знакомств. После четырехлетнего пребывания на студенческой скамье он в 1825 г. попытался было подготовиться к экзаменам, но систематические занятия оказались для его обленившегося характера непомерной трудностью, и Языков вновь отдался кутежам, приведшим его к большим долгам. Летом 1826 г. он уехал в свое село Тригорское, расположенное неподалеку от Михайловского Пушкина. Тогда же и состоялось наконец свидание Языков с великим поэтом. В течение нескольких месяцев жили они вместе, делясь мыслями и поэтическими думами; этот период, описанный Языков в своем знаменитом стихотворении «Тригорское», он считал самым счастливым в своей жизни и любил вспоминать о нем до самой смерти. Личное знакомство с Пушкиным и более внимательное изучение его произведений имели для Языков тот результат, что он изменил выработанный под влиянием Перевощикова неблагоприятный взгляд на поэзию Пушкина в лучшую сторону, хотя от полного предубеждения к его произведениям все же не освободился. Между тем здоровье Языков вследствие разных излишеств, от которых он не мог отказаться даже в Тригорском, пошатнулось, и по возвращении в Дерпт поэт стал страдать продолжительными и мучительными головными болями, мешавшими ему работать; не менее мучила его и мысль о невозможности подготовиться к выпускным экзаменам, которыми его торопили родные. Неоднократные попытки поэта приняться за серьезную к ним подготовку всегда терпели неудачу, и он каждый раз снова бросался в омут кутежей, должая и запутывая свои дела. Убедившись в полной бесполезности и даже вредности дальнейшей жизни в Дерпте, где им сделано было более чем на 28 тыс. рублей долгов, Языков в 1829 г. обратился к старшему брату с отчаянным письмом, прося уплатить долги, paзрешить покинуть Дерпт и обещаясь дома подготовиться к экзаменам и держать их в Казанском университете. Брат вынужден был согласиться, и Языков переселился сначала в Симбирск, а оттуда в деревню. Однако вскоре стало ясным, что мечте об университетском дипломе не суждено было осуществиться, — слишком укоренилось в поэте отвращение к систематическому и усидчивому труду. По поводу этого, а также и других не осуществившихся мечтаний Языков впоследствии писал: «Вообще судьба моя, несмотря на то что она вполне от меня зависит, или оттого именно, чрезвычайно странна и глупа даже. Я все как-то не на своем месте; пишу не в приволье, а урывками, все надеюсь на лучшее будущее, а оно не приходит». Эти собственные слова поэта лучше всего его характеризуют.

Ему всегда казалось, что все зависит от счастливо и благоприятно сложившихся обстоятельств, которые втянут его в работу, в то время как сам он не предпринимал никаких шагов в этом направлении. В деревне ему показалось, что его работа пойдет успешно, если он переселится в Москву, куда он и поспешил. Здесь он поселился в семье Елагиных, с которой всю жизнь у него были самые задушевные отношения. Окружающая среда подействовала на Языкова в моральном смысле весьма благоприятно, но излечить его от беспечности, отсутствия выдержки и усидчивости не могла. В отношении занятий жизнь его здесь, как и всюду, сложилась в высшей степени беспорядочно: он то увлекался гомеопатией и даже переводил с немецкого соответственные книги (сочинения Ганемана), то начинал собирать народные песни для сборника своего друга П. В. Киреевского и сотрудничать в его журнале «Европеец», то возвращался к тяготившим его университетским наукам. В начале 1831 г. он окончательно оставил всякую надежду на возможность получить университетский диплом, что и выразил в письме к старшему брату. «Вот что мне хочется сделать с самим собою, — писал Я: — отложить попечение об экзамене, потому что, кажется, пора назвать глупыми мои толки об нем и сборы к нему, и определиться здесь куда-нибудь, хоть в архив, примерно на год, прожить этот год в стихописании, а потом, получив чин, переселиться в деревню, в глушь заволжскую, и вести жизнь тихую, трудолюбивую и, следственно, благородную и прекрасную». Несомненно, что в этих словах чувствуется усталость жизнью. В середине 1831 г. Языков действительно поступил на службу в межевую канцелярию, после чего, по его выражению, «мог уже бездействовать по праву». В Москве он несколько раз виделся с Пушкиным, сошелся с Погодиным, С. Т. Аксаковым и др. и предпринял издание своих стихотворений. Согласно своим видам, изложенным в выше цитированном письме, Языков в 1832 г. переселился в деревню (Языково), Симбирской губ., где и прожил несколько лет, «наслаждаясь — как он сам говорил — поэтической ленью».

Осенью 1836 г. с новой силой возобновились у Языкова одно время было ослабевшие его недуги — солитер, болезнь спинного мозга и др., которые начали так быстро прогрессировать, что поэт вскоре не мог прямо ходить и весной следующего года принужден был уехать для лечения в Москву, куда сопровождал его П. В. Киреевский. Знаменитый врач Иноземцев, осмотрев Языкова, посоветовал ему как можно скорее ехать за границу. В сопровождении того же Киреевского Языков уехал в Мариенбад, оттуда в Ганнау, где пользовался услугами знаменитого Коппа; весной 1839 г., значительно оправившись, перебрался в Крейцнах, оттуда в Гастейн и наконец в Рим, куда прибыл в ноябре. Благодатный климат Италии настолько восстановил силы поэта, что последний уже начал подумывать о возвращении в Россию. Однако в Ганнау, куда Языков прибыл в 1840 г., доктор Копп, к которому поэт относился с величайшим уважением, решительно воспротивился этому плану и отправил Языков в купальное место Швальбах. В половине августа 1841 г. он в третий раз был в Ганнау, где встретился и подружился с Гоголем. Последний скоро уехал в Москву печатать «Мертвые души», но в следующем году вернулся и увез Языкова с собой в Венецию и Рим. Дружба Языкова и Гоголя вначале была горячей и искренней, хотя выражалась преимущественно в поверхностной симпатии — сочувственном отношении каждого из них к таланту другого, свойственной им обоим религиозности и сходных телесных недугах. Однако в Риме, несмотря на нежность и заботливость Гоголя к Языкову, между ними наступило заметное охлаждение. «Холодно мне и скучно, и даже досадно, — писал Языков об этом периоде, — что я согласился на льстивые слова Гоголя и поехал в Рим, где он хотел и обещался устроить меня как нельзя лучше; на деле вышло не то: он распоряжается крайне безалаберно, хлопочет и суетится бестолково, почитает всякого итальянца священной особой, почему его и обманывают на каждом шагу. Мне же, не знающему итальянского языка, нельзя ничего ни спросить, ни достать иначе как через посредство моего любезного автора Мертвых душ; я же совещусь его беспокоить и вводить в заботы, тем паче что из них выходит вздор». Ясно, что причинами их взаимного охлаждения были мелкие житейские дрязги, обострявшиеся на почве болезненного состояния обоих поэтов. Кончилось тем, что они расстались — Гоголь остался в Италии, а Языков уехал на родину, по которой стал сильно тосковать. Сохранившаяся между ними переписка очень характерна, особенно для Гоголя, который в это время уже переживал начало своего мистического периода.

В августе 1843 г. Языков был уже в Москве. Отчаявшись в возможности излечения своих недугов, с горьким сознанием беспомощности, он стал вести безотрадную и однообразную жизнь в четырех стенах, лишь изредка выезжал, чтобы подышать чистым воздухом. Он медленно угасал. Этот период жизни Языков разнообразился лишь устроенными им у себя еженедельными (по вторникам) собраниями знакомых писателей да тем участием, которое больной поэт принимал в интересах литературного и ученого мира. Внимание его в это время приковала разгоревшаяся страстная полемическая борьба между западниками и славянофилами. В начале поэт сохранял положение беспристрастного зрителя и одинаково относился к обоим направлениям и представителям их, дружил со славянофилами, но дружил также и с западниками и с горячим сочувствием, например, отнесся к чествованию Грановского после его знаменитых лекций. Но из роли беспристрастного зрителя он постепенно превратился в пылкого приверженца идей и взглядов славянофилов. Каковы были мотивы, вынудившие Языкова стать на определенную сторону, трудно сказать; отчасти сыграли здесь роль родственные связи, отчасти же — резкие критические статьи о нем Белинского в «Отечественных Записках»; по-видимому, были и другие причины. Как бы то ни было, в 1844 г. по рукам начало ходить написанное Языковым послание «К ненашим», получившее в свое время громкую известность как своими замечательно звучными стихами, так и крайне запальчивыми и несправедливыми нападками на западников (в том числе Чаадаева, Грановского, Герцена и др.), которые объявлены были Языковым врагами отечества. Стихотворение вызвало негодование в противоположном лагере; даже некоторые слафянофилы были им недовольны. Это сильно ожесточило Языков, и он утратил всякое беспристрастие по отношению к обоим направлениям, встречая резкими нападками все, что исходило из лагеря западников, и непомерными похвалами все славянофильское. В половине декабря 1846 г. Языков простудился, заболел горячкой, и 26-го декабря 1846 г. скончался; похоронен он в Даниловом монастыре.

В русской литературе имя Языков занимает довольно видное место среди поэтов так называемой пушкинской плеяды. Современниками его поэзия была встречена очень сочувственно, но впоследствии критика, отдавая дань справедливости ее смелости и оригинальности формы, стала находить в его произведениях преобладание внешнего эффекта над чувством искренности и указала слишком часто встречающуюся вычурность стиля.

Белинский один из первых упрекнул поэта в холодности и недостатке истинного воодушевления. «В эстетическом отношении, — писал он, — общий характер поэзии Языков чисто риторический, основание зыбко, пафос беден, краски ложны и форма лишена истины». Однако и Белинский признал за Языковым серьезную историческую заслугу именно в том, что его оригинальность и самобытность, «представляя полезный противовес частому явлению рабской подражательности и слепой рутине, дала возможность каждому писать не так, как все пишут, а как он способен писать».

Гоголь говорит, что поэту «недаром пришлось его имя — Языков. Владеет он языком, как араб диким конем своим, и еще как бы хвастается своею властью. Откуда ни начнет период, с головы ли, с хвоста, он выведет его картинно и заключит так, что остановишься пораженный»; Гоголь же ожидал от Языкова «огнедышащего слова». Издатель «Полного собрания сочинений Языкова», проф. Перевлесский, дает следующую характеристику поэта: «Поэзия юности была вдохновительницей Языкова, была главным мотивом его стихотворений… Она не представляет роскошного богатства и пленительного разнообразия в своем содержании: это ее существенный недостаток. Зато внешняя сторона ее — стих, полный неподдельной красоты, составляет гордость музы Языкова. Гармония, сила, музыка стихов слышатся всюду в его творениях… Что бы ни избрал Языков предметом стихотворения — разгульную ли пирушку, картину ли природы, историческое описание или священную былину — он везде является чудным художником слова…» Действительно, если поэзия Языков не обладает глубиной мысли или разнообразием содержания, то в ней все-таки сказывается несомненный яркий и своеобразный талант. Правильному развитию поэтического дарования Языкову мешала его порывистая, увлекающаяся натура, легко поддававшаяся впечатлению минуты и не способная к выдержанному труду; последнее обстоятельство редко позволяло ему доводить до конца что-либо из задуманных крупных произведений; часто он набрасывал несколько отрывков, откладывая обработку целого до «более благоприятного времени», которое уж не наступало; к числу таких незаконченных детищ поэта принадлежат, например, его стихотворения: «Разбойники» и «Меченосец Аран». При благоприятных условиях из Языков мог бы, вероятно, выработаться настоящий художник — для этого были все природные данные, но он остался только дилетантом в искусстве, впрочем таким, у которого бывали подчас просветы высокого, истинно художественного творчества. Главные мотивы поэзии Языкова именно те, которые он лично ценил выше других, называя себя «поэтом радости и хмеля», «поэтом разгула и свободы», — нашли себе выражение в форме далеко не всегда художественной; его вакхический лиризм часто бывает слишком грубым, значительная часть стихотворений отличается невыдержанностью, а иногда и невоздержанностью тона, нередко — неудачными выражениями или искусственностью образов и сравнений. За всем тем, среди произведений Языков можно указать и ряд превосходных стихотворений с чудными описаниями природы («Тригорское», «Камби» и др.) или полные высокого лиризма с редкой художественной отделкой («Поэту», «Пловцы», «Землетрясение», некоторые переложения псалмов и проч.); эти перлы заставляют забывать о недостатках творчества Языков и отвести ему почетное место в ряду русских лириков первой половины XIX века. Собрания стихотворений Языков изданы им самим в 1833, 1844 и 1845 гг., а затем появилось и несколько посмертных изданий, из которых позднейшее (СПб., 1858 г.) вышло под ред. проф. Перевлесского.

П.А.Вяземском – «обломок прошедшего»

Вяземский Петр Андреевич родился 12 июля 1792 в Москве.

Потомок старинного дворянского рода, Вяземский получил блестящее домашнее образование, позднее завершенное в петербургских пансионах (1805-07).

В московском доме Вяземских и в их подмосковном имении Остафьево бывали И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский и др.; большое влияние на юного князя оказал Н. М. Карамзин, ставший его опекуном после смерти отца.

В 1812 Вяземский вступил в ополчение, участвовал в Бородинском сражении. С 1818 служил чиновником в Варшаве. Однако вскоре попал в опалу, чему немало способствовали независимость личного поведения и политическое фрондерство; в 1821 уехал в Москву, где за ним был установлен полицейский надзор. В стихах этого времени, распространявшихся в списках, — «Петербург» (1818), «Негодование» (1820; в анонимном доносе было названо «катехизисом заговорщиков») — нашли выражение оппозиционные взгляды Вяземского, выступавшего за «просвещенную» конституционную монархию, гражданские права, «законные» свободы. Отказавшись, однако, от участия в тайных обществах, Вяземский вошел в историю декабристского движения как «декабрист без декабря» (С. Н. Дурылин).

Тяжело переживший расправу над декабристами поэт остался привержен радикальным убеждениям (сатирическое стихотворение «Русский бог», 1828).

Острый ум и полемический темперамент Вяземского в полной мере проявились в литературных баталиях. Стоявший у истоков «Арзамаса», он в едких и насмешливых эпиграммах, афоризмах, письмах боролся с литературными староверами — членами «Беседы любителей русского слова». В изданиях пушкинского круга 1820-30-х гг. — «Северных цветах», «Литературной газете», «Современнике» и др. — Вяземский выступал против Ф. В. Булгарина, «торгового направления» в словесности, вставал на защиту писателей, обвиненных в «литературном аристократизме».

Деятельность Вяземского-критика способствовала становлению романтизма в России (статьи 1820-х гг. о Пушкине, Жуковском, А. Мицкевиче), сыграла значительную роль в самоопределении русской литературы (статьи о «Ревизоре» Н. В. Гоголя, 1836; «Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина», 1847).

Свыше 20 лет Вяземский работал над книгой о Д. И. Фонвизине (1848), явившейся первой отечественной литературоведческой монографией.

В поэзии Вяземского 1810- 20-х гг. культивировались жанры дружеского послания и медитативной элегии («Первый снег», «Уныние», оба 1819); в ряде случаев он шел вразрез с пушкинской школой гармонического стиха, вводил бытовую лексику и разговорную интонацию, способствуя тем самым обновлению поэтического языка («Ухаб», 1821, «Того-сего», 1825, и др.).

В ином ключе написаны лучшие стихи позднего Вяземского, который после смерти Пушкина, все сильнее ощущая себя «обломком» прошедшего, создавал образ своего «золотого века»: это поэзия воспоминаний с доминирующим мотивом необратимости прошлого, его несовместимости с измельчавшим настоящим. Драматизм мироощущения Вяземского усугублялся семейными горестями— из восьми его детей лишь один П.П.Вяземский дожил до зрелых лет. Темы смерти, покорности промыслу, верности памяти ушедших, мотивы душевной усталости и трагического одиночества пронзительно звучат в стихах «Я пережил и многое и многих» (1837), «Все сверстники мои давно уж на покое» (1872), «Жизнь наша в старости —изношенный халат» (1875-77) и др.

Между тем поэтический «расчет» с прошлым происходит на фоне успешной служебной карьеры Вяземского: поднимаясь все выше по ступеням чиновной лестницы, он становится товарищем министра народного просвещения (1855-58), членом Главного управления цензуры, с 1859 — сенатором, членом Государственного совета. Переход в «правительственный лагерь» не погашает в нем внутренней оппозиционной установки. Переживая глубокий разлад с современностью, Вяземский демонстрирует неприятие всего народившегося нового — от нигилистов до крайних славянофилов.

В последние десятилетия, большей частью проведенные за границей, Вяземский пишет мемуары о дворянском быте «допожарной», «грибоедовской» Москвы. «Записная книжка», которую он вел с 1813 до конца жизни, — ценнейший документ, зафиксировавший «устную летопись эпохи»: свидетельства неименитых современников, анекдоты, крылатые речения и т. п.

Не только разносторонняя деятельность, многообразное участие в литературном процессе, но и сама личность Вяземского, «звезды разрозненной плеяды» (Е. А. Баратынский), вечного полемиста, ипохондрика и язвительного острослова, собеседника Пушкина, Жуковского, Баратынского, Д. Давыдова, — неотъемлемая часть культуры пушкинской эпохи.

Информационные источники

[Электронный ресурс]//URL: https://liarte.ru/referat/poetyi-pushkinskoy-poryi/

1. http://ru.wikipedia.org/wiki/Боратынский

2. http://www.rulex.ru/01320029.htm

3. http://www.gumfak.narod.ru/biografiya/yazikov.html

4.

5.В.И.Коровин. Поэты пушкинской поры. – М.: Художественная литература, 1989.