Диссиденты -воспоминания

Эссе

ПРЕАМБУЛА

Слово диссидент пришло в русский язык из 60-х.

В энциклопедии читаем: dissidens – (несогласный) – человек, отстаивающий взгляды, которые радикально расходятся с принятыми в обществе.

В начале 20 века в те самые переломные годы их записывали в контрреволюционеры которых сразу ставили к стенке. Потом их стали именовать враги народа и выборочно отстреливали. Большинство прятали за колючую проволоку и прочищали мозги на тяжелых и нудных работах.

После смерти Сталина и наступлением «хрущевской оттепели» инакомыслящие нашли в себе мужество выйти из подполья, предлагая свои идеи гуманизма и демократии.

Вот таких людей и обозвали в протоколах и допросах диссидентами, а в народе дураками, а если культурно – не от мира сего.

НЕ ОТ МИРА…

После моего знакомства с этими людьми у меня, как-то само собой, родилось:

Одно шокирует слегка,

Что людям честным, благородным,

Одна свобода на века –

Свобода быть всегда голодным.

Понятно, что особого открытия в этом нет. На фразу умер в нищете откроется не одна сотня фамилий. Только известных всему миру людей не перечислить: Ван-Гог, Франц Шуберт, Оскар Уайльд, Эдгар По, Медео Модильяни…

А уж неизвестных…

Да и вообще такие качества как честность и благородство, которыми мы восхищались, читая романы и наших классиков, в «развитом социализме» уже относили к пережиткам прошлого.

Если верить классическим произведениям в XVIII-XIX веках, они вроде бы еще присутствовали, но в наши времена окончательно вышли из моды.

Все чаще людей с такими качествами называли „белыми воронами“, а благовидные дела стали вызывать подозрение. Что интересно, что со своим инакомыслием диссиденты не подошли и революционерам, так как были категорически против насилия. Они были заражены вирусом гуманизма запущенный когда-то Иисусом Христом.

В период войн и революций таких людей отправляли на передовую, где они чаще всего и гибли.

Дальше, в Советской России, процесс освобождения от подозрительных личностей был поставлен на поток. Сначала под корень вырубили „белую кость дворянства“, а потом уже и своих приверженцев не пожалели – тех, кто свою честность и принципиальность вклинивали в идею всеобщего равенства.

За десять лет с середины 20-х до середины 30-х от этих „наивных“ соратников тоже освободились. Как это не горько констатировать, но прав был римский поэт Марциал Марк Валерий:

2 стр., 626 слов

По цитате: «Большинство людей в действительности не хотят свободы, ...

... могло бы лишить человека свободы, например рабства, или разделения на обычных крестьян и знать, теперь все люди равны перед законом, ... касается важного вопроса, Нужна ли на самом деле свобода людям? Существует множество различных мнений на счет этого вопроса, ... человечества. Очень долгое время существовало крепостное право и рабство. Людей принуждали работать на хозяина, им нельзя было ослушаться ...

«Порядочный человек всегда простак».

Что интересно, люди с обостренным чувством справедливости и врожденной порядочностью, несмотря на постоянное «вытравливание» вновь и вновь откуда-то появлялись. Видимо, нарушить социальный баланс состава общества путем истребления людей определенного типа в отдельно взятом государстве невозможно.

В СССР механизм частичного устранения и поголовного устрашения инакомыслящих до начала 60-х действовал грубо, но эффективно. В этот период большая часть таких людей свои лучшие качества тщательно скрывали, так как знали:

проявить честность и порядочность – это поставить крест на карьере, подставить под удар своих близких. А еще забыть о спокойной жизни.

Все тогда жили с оглядкой.

Борцов за правду тогда нам показывали только в кино. Это были рабочие и колхозники, добивавшиеся справедливость в борьбе с нерадивым местным руководством.

Конечно, „правдоискатели из низов тоже иногда свое получали, если вовремя не останавливались. Учитывая твердый принцип карающих органов ВЧК-КГБ:

Лучше 10 человек лишних посадить, чем одного врага народа пропустить.

В политически неблагонадежные попадали и случайные люди. Был известный анекдот советских времен. Он хоть и вымышленный, но очень четко иллюстрирует действительность того времени:

В зону попадает сантехник Вася, получивший 15 лет. Тут же вопросы, как он умудрился такой срок отхватить?

– Да вот вызвали меня в горком систему отопления отрегулировать. Ну, поползал я по чердаку, спустил воздух – система стоит. Спустился в подвал, слил воду – никакого толка. Я им и говорю: – Херня у вас тут — всю систему сверху донизу надо менять к чертовой матери! Ну и все…

Большую головную боль для корректировщиков правильного понимания жизни представляли люди на тот момент значимые и известные. Те, без которых этой самой подгнившей системе невозможно было обойтись.

Это были ученые, писатели, композиторы. Их старались держать в изоляции под неусыпным надзором, проще сказать пасли, разрешая общаться лишь между собой и подальше от народа, чтобы «инфекционные мысли» не распространяли.

Наибольшую же угрозу несли те, кто были в прослойке между правдоискателями в низах, видящих зло лишь перед своим носом и верхами – зажатыми в тиски знаменитостями. В большинстве это были творческие люди и интеллектуалы, интуитивно понимающие, что корень зла не внизу, а наверху, в той самой системе, которую, по мнению сантехника Васи, надо было менять полностью. Среди них выделялись писатели, поэты и барды доходчиво объясняющие откуда «ноги растут».

В начале 60-х, когда страх перед репрессиями стал рассеиваться, все громче зазвучали голоса сомневающихся в правильности выбранного курса. К концу этого десятилетия было раскрыто сразу несколько организаций антиправительственной направленности, насчитывающих по несколько десятков человек каждая. В СССР стране победившего социализма это было совершенно новое явление и потому пришлось искать новое определение. Так появилось это новое для уха простого народа слово – диссидент.

Как у властей, так и у народа они вызывали двоякое мнение.

Возьмем как пример еще один вымышленный анекдот:

На площади диссидент раздает листовки. люди берут, отходят и обнаруживают, что у них в руках пустые листки. некоторые снова подходят к раздающему листовки.

2 стр., 989 слов

«Мой самый близкий человек. Жизнь-подвиг»

... моя мама, и будут песни, и расцветут тюльпаны … на его могиле, и придут, как всегда, родные и близкие люди, чтоб поклониться деду за великую Победу! Поклониться великим тем ... нет самого дорогого, любимого, близкого человека, но мы не будем ... отдавая болью воспоминаний всю жизнь, отзываясь каждым стоном, ... то не сберегли, потеряли. Тогда, сразу после войны, ... это ж дедушка сказал! Самый радостный праздник в ...

  • Так ведь здесь ничего не написано!
  • А чего писать зря? и так все ясно!

Уголовных статей на подобные деяния не было, а расстрелы без суда ушли в прошлое. Для начала посадили двоих инакомыслящих, что и послужило началом стихийного движения поддержанного из-за рубежа. Движение росло и ширилось. Выход нашли:

часть за границу – остальных в психбольницу.

В моей жизни эти люди успели оставить след и заразить меня своими «бациллами». Есть что вспомнить…

ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ

Волею судеб, мне посчастливилось познакомиться с членами этих организаций. Произошло это в городе Луга.

В нем я тогда проживал в соответствии со своей пропиской. Ну и они были тоже прописаны за 101 километром по решению суда. Личности были незаурядные:

Лев Квачевский — международный мастер по шахматам. Редактор

Леонид Бородин, писатель, будущий лауреат премии Солженицина.

Ирина Верхотурова, дочь белогвардейского офицера, княгиня.

Валерий Ронкин и Сергей Хахаев – авторы книги «От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата».

Например, бывший член „Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа“ Валерий Нагорный. Он рассказал, что их организацию раскрыли в канун празднования 50-летия Великой Октябрьской революции в 1967 году.

Тогда даже встал вопрос об отмене крупномасштабных торжеств в „колыбели“ революции Ленинграде. Видимо, следственные органы удивили масштабы организации, ведь в этом союзе оказалось 28 членов и 30 кандидатов!

Однако, после тщательных обысков, не найдя оружия и учитывая, что основной задачей организации было восстановление монархии (по тем временам – сущий бред), все успокоилось. Именно перевод стрелок на элемент шизофрении, позволил многим из членов организации избежать высшей меры.

Руководителям союза Огурцову и Садо дали 15 и 13 лет соответственно, а рядовые члены отделались сроками от 3 до 6 лет лагерей с последующей ссылкой и проживанием на 101 км.

Хотя тогда мне было уже к 30 и к молодым и ранним меня уже было отнести трудно, но встречи с такими не рядовыми гражданами не могли не отразиться на моем мировоззрении и раннем творчестве. Ведь оставленные после учебы в школе и в ВУЗе незаполненные мозги еще кое-что вмещали.

Позже на тему этих рассказов у меня родилась шутливая песенка диссидента:

Крамола бьется, бьется в голове,

Как будто поросенок в огороде,

А это значит, это значит, быть беде –

Возьмут, зажарят, или в этом роде.

Ведь могут взять и посадить на цепь,

Еще измажут чем-то неприятным,

Или заставят подмести всю степь,

Сперва туда. Сперва туда, – потом обратно.

Нацепят ярлычок на ваш жилет,

Чтоб знали все: Он, мол, ослаб умишком,

А могут проще: дать десяток лет,

Хоть, слава Богу — отменили вышку.

Как удержать крамолу эту мне?

Чтоб не рванула вдруг куда невольно, –

Пусть перебьется, перебьется в голове,

Хоть голове, хоть голове, конечно больно…

6 стр., 2879 слов

Рассуждение Было мне тогда всего девять лет от роду. Как-то раз ...

... С. Сочинение по тексту Ф.М.Достоевского , Предлагаю вашему вниманию сочинения моих учеников по тексту, Ф.М. Достоевского. (1) Было мне тогда всего девять лет от роду. (2) ... тексте Ф. М. Достоевского. Автор размышляет над проблемой обманчивости внешности, рассказывая историю из детства одного ... и смотрел мне вслед, каждый раз кивая головой, когда я оглядывался. (28) И даже когда я был далеко ...

Но началось мое знакомство с этим политическим движением шестидесятников чуть раньше.

Тогда я еще был как все. Проведя свои детские и юношеские годы в российской глубинке, я был очень далек от мысли, сто «Союз нерушимый» движется не в том направлении. И что идет страна совсем не к той точке горизонта за которой находился коммунальный рай рабочего класса с вывеской «Коммунизм». Возможно, потому меня очень впечатлила встреча в городе имени пролетарского вождя.

В 1975 году я был отправлен на семинар в город Ленина. Меня туда командировали из белорусского города Могилева, где я отрабатывал три года после окончания ВУЗа.

Мои новые друзья и попросили передать привет студенту эстрадно-циркового училища Славику, выходцу из этого белорусского городка. В Могилеве этот Слава был ведущим актером театра миниатюр «Улыбка». В нем же тогда суетился и я – большей частью в эпизодах.

Слава поступил учиться на редкую профессию шпрехшталмейстера – циркового конферансье. Таких специалистов выпускали 3 человека в год.

Встреча проходила в одной из пивнушек Петроградской стороны. Там мой новый знакомый разоткровенничался, и я впервые услышал про кафе „Сайгон“. Это была забегаловка на углу Невского проспекта и Владимирской улицы – излюбленное место шатающихся личностей и ленинградских студентов.

Там можно было выпить кофе, съесть булочку или бутерброд, а заодно поговорить. Сюда приходили те, кому своя кухня была тесновата, Но чаще всего те, у кого этой самой кухни не было.

В «Сайгоне» часто бывали Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Иннокентий Смоктуновский, молодые поэты, художники и музыканты, например, Борис Гребенщиков и Виктор Цой.

Именно отсюда расходились крылатые фразы Игоря Губермана:

„Не стесняйся алкоголик носа своего,

он со знаменем советским цвета одного“.

Вожди дороже нам вдвойне,

когда они уже в стене“.

Вот там-то мой новый знакомый и бывал 2-3 раза в месяц, в назначенные ему дни и часы. Он должен был фиксировать, кто туда приходит и слушать, кто что говорит. А потом письменно отчитываться.

  • А отказаться не мог? – наивно поинтересовался я.
  • Условия были: или сотрудничество, или с учебой ничего не получится, а у нас желающих почти сотня на место.

Потом он, как бы оправдываясь, продолжил:

  • Правда, я никого еще не закладывал – отписками ограничиваюсь.
  • А сколько бабок на эти два часа выделяют? – уже по-деловому осведомился я.
  • Жмоты! Полтора рубля на рейд. Мини-глотками приходится кофе и время растягивать.

Уже позже я узнал и ставку осведомителей – 80 рублей в месяц и даже точный день ее выдачи. Про это мне уже позже рассказал часто бывавший в „Сайгоне“ физик-атомщик Юрий Смирнов – тоже весьма незаурядная личность. Он в середине 60-х был арестован КГБ по подозрению в шпионаже.

Работая на атомном ледоколе «Ленин» и зная английский язык, Юрий любил подсесть за столик к иностранцам и пропустить с ними рюмку-другую. Он был очень дружелюбный товарищ. Такая подозрительная общительность вызвала интерес у органов и обошлась ему в 5 лет заключения.

Вот тогда я и понял, что все в нашей размерено-застойной жизни все не так уж и просто. И второй вывод также был сделан. Он и стал припевом к приведенной выше песенке:

3 стр., 1440 слов

Только тогда ты станешь человеком, когда научишься видеть человека ...

... Тогда Петр извинился перед своим слугой и получил прощение. С этого момента начинается эволюция героя: он становится умнее, смелее, ответственнее. На его примере автор показал, что люди ... На дне» изобразил героиню, которая не уважала людей и лишь использовала их в своих целях. Василиса ненавидела ... После плена Пьер стал внимательнее и отзывчивее по отношению к окружающим: «Теперь улыбка радости жизни ...

Вокруг шпионы, кругом шпионы,

Поменьше, меньше надо говорить.

Готовят зоны, готовят зоны,

Тут надо знать, с кем,

сколько можно пить (2 раза).

Хочу привести рассказ несостоявшегося „шпиона“ Смирнова о начале его тюремного заключения.

Во время пребывания его в гэбэшной следственной тюрьме Питера, случайно, а хотя, может и нет, он заполучил блатную должность „баландера“. Сам он считал, что это была проверка «на вшивость».

В его обязанность входили раздача хлеба и баланды. То, что с ним приключилось он смог оценить позже, когда узнал тюремную систему.

Обычно баландер, разрезая буханку хлеба (обычно на двоих), вырезал из середины кусок, который шел за отдельную плату (деньги, курево, чай).

То же самое происходило с разливом баланды. Полную миску наливали тоже с учетом определенной благодарности. Если благодарностей было мало, и баланда оставалась, ее выливали в сортир. Ведь состояние недоедания в камерах – источник дохода баландеров.

Физик атомщик, поднаторевший в делении ядер, четко справлялся с задачей и делил все поровну. При первой же раздаче, когда он подавал в камеру ровно по полбуханки и полные миски баланды, ему начали совать деньги.

Он категорически отказался, как и от папирос, намекнув, что сам не курит и всем не советует. Это вызвало оживление, в камере и послышались возгласы:

  • Ну, дурня!!!
  • Что это за лохи наши нары занимают?!

Неожиданно из дальнего угла прозвучал чей-то голос:

  • Кончай базар! Это политический…

Согласитесь, довольно яркий пример инакомыслия в одном общем интерьере.

Еще одна значимая встреча с инакомыслящим человеком произошла в середине 80-х в одной из местных библиотек.

Это, как я потом выяснил один из руководителей группы „Демократический союз“ Сергей Хахаев.

Он был арестован еще в 1965 году за написание совместно с Валерием Ронкиным книги-программы

„От диктатуры бюрократии – к диктатуре пролетариата“.

Оба получили по 7 лет и по 3 года ссылки.

Сергей сидел в читальном зале и с большим интересом изучал передовицу газеты „Правда“.

Как любого советского гражданина, читающего в таких изданиях лишь последнюю страницу, меня это очень заинтересовало:

  • И что же можно здесь найти интересного?
  • А вот крупного чиновника сняли, интересно…
  • Тут же написано, по состоянию здоровья.
  • Он здоров как бык, только сделал не то, что требовалось, а может не так.

А вот и еще один по собственному желанию кресло освободил, – здесь тоже ясно, надо было знатного зятька пристроить – вот ниже его назначение.

  • Да ну? – искренне удивился я.
  • Или вот это: „земледельцы обеспечили всю страну зерном“. А знаете, сколько СССР закупило зерна у Канады?

Честно скажу, меня это сильно потрясло, хотя коммунистическое вранье для меня новостью не являлась.

Мне тоже захотелось выйти из разряда дураков, заглатывающих информацию о небывалых успехах страны измеряемыми миллионами тон битума и миллиардами километров лавсановых нитей.

9 стр., 4278 слов

Распад СССР: случайность или закономерность

... причины и предпосылки распада СССР, на вопросы закономерного или случайного элемента в вопросе разобщения СССР. Цель исследования: рассмотреть основные тенденции и причины распада СССР, выделить элементы случайностей и закономерностей данного процесса. Для ...

Взял „Советскую Россию“. На передовице прочел забойный лозунг:

„Каждой семье к 2000 году по отдельной квартире“,

и ниже, чуть мельче – введено в строй несколько миллионов квадратных метров жилья.

Тут же поделил эти миллионы на число жителей в СССР и получил 0,7 квадратных метра на человека. Получается, если взять молодую семью из трех человек, то двухкомнатную квартиру 30-32 кв. м. жилой площади им надо ждать 15-17 лет.

А, учитывая административные и ветеранские проценты, расселение ветхого жилья и погорельцев и прочие непредвиденные, получается – 20-25 лет.

Это минимум половина жизни. А ведь до 2000 всего-то 15 лет осталось.

Дурят людей, ой как дурят!

ПРОТЕСТНЫЕ НАСТРОЕНИЯ

Вот так потихоньку мои мозги стали разворачиваться в противоположную от основного вектора сторону. Это уже была чужая цель – мне туда не хотелось. А советские газеты с победными цифрами – только макулатура. Да еще Брежнев со своей шепелявостью достал «сиски-масиськи (систематически» своими двухчасовыми выступлениями на пленумах. Вешал все народу лапшу на уши.

Решил, что считать и слушать всю эту муру бесполезно – результаты никогда не сойдутся и в сердцах это выразил:

К чему считать в лесу бруснику?

Ведь все равно же не собрать,

И звезд мерцающие блики –

Их с неба тоже не достать.

К чему считать чужие деньги,

Собраний полные тома,

Парадов стройные шеренги

И депутатов без ума?

Себя как помню – все считали,

И тонны стали и удои,

Америку почти догнали,

И тут вот надо же – в „застое“!

Теперь считаем дивиденды

И нижней голоса палаты,

Но вымирают те проценты,

Что напахали нам когда-то.

Еще считаем втихомолку,

Как проживем мы на зарплату,

Подай-ка мне жена двустволку,

Ты брось – не надо, – не поддатый.

Все! Хватит!

Надо вам? – считайте,

Я ж взвел курки на эту лажу.

Меня подальше облетайте,

Предупреждаю – редко мажу!

Но такие места как „Сайгон“, все же были редкостью. Основная масса думающих людей все еще сидела на своих кухоньках, пережевывая свои индивидуальные проблемы, упирающиеся в проблемы существующего строя. Один из моих кухонных собеседников выразил такую мысль:

Когда я ругаю правительство, – мне сразу становится легче. Что при этом чувствует правительство мне пока неизвестно.

Очень оригинальный индивидуальный подход выглядывая из-за кухонной плиты. Тех, кто мог критиковать в открытую, было не так много, вернее мало.

Но там где я тогда проживал, они встречались, Ведь это был 101 км.

Историческая справка

Впервые цифра 101 была зафиксирована в указах римского императора Октавиана Августа, датируемых 2-м и 4-м годами н.э. В случае освобождения определенная категория рабов не могла стать гражданами Рима: те, кто хотя бы раз был уличен в совершении неблаговидных поступков; они считались „порочными“ людьми. После освобождения эти люди должны были находиться на положении „иностранных подданных“ (реrigrini dediticii) и потому не могли жить ближе, чем за 100 миль от Рима.

Подобная система ограничений мест проживания существовала и в царской России. Это была черта оседлости, применяемая к гражданам по национальному признаку, в основном к евреям или цыганам. И хотя цифра 101 ни в одном из царских указов и советских законов так и не прозвучала, но в сознании народа прочно закрепилась.

2 стр., 578 слов

Проблема утраты близких людей и позднего раскаяния перед ними

... В.П. Астафьев показывает нам тяжесть утраты близких людей, которые были по-настоящему дороги, как ... погубила смотрителя. В произошедшем Дуня раскаялась уже на могиле отца. Другим примером может служить рассказ ... любил, как мать. Настя не успела, приехала на второй день после похорон и проплакала ... образом, можно сделать следующий вывод: утрата близких людей всегда нелегка, особенно, если не успел перед ...

Я узнал это позже, а пока мнение народа было таким: поверье: за сотым километром должны жить те, кто мешает всем жить.

На самом деле это были люди, которые не могли принять предлагаемые правила игры, а известный постулат: „Наглость – второе счастье“ – для них вообще был абсолютно неприемлем.

Да, они не хотели жить по негласным законам, бороться за свои убеждения, ноне толкая и не закладывая оппонентов. Хотя, и мог, автоматически записывали в разряд инакомыслящих, и это очень емко выразил подразумевая самого себя Игорь Губерман:

„В борьбе за народное дело, я был инородное тело“.

Таким «инородцам» везде перекрывалась возможность карьерного роста. В науке у них беззастенчиво крали труды и идеи, в искусстве обвиняли во всех тяжких грехах. Ну никак они не вписывались в «Моральный кодекс строителя коммунизма», хотя с моралью-то у них было все в полном порядке.

Но постоянное давление и изощренные издевательства. продолжался и в 80-х. Я испытал на себе лишь малость того что досталось им. И потому понимал, что не все могли это выдержать:

Развелась, замечаю я, тьма подлецов,

И хапуг, и завистников тоже.

И волнуется сердце, кипит моя кровь,

Когда вижу их наглые рожи.

И уже не одна закоптилась душа

Чернотой, что вокруг они сеют,

Потому и спиваются, водку глуша,

Кто паскудно так жить не умеет.

Сейчас невозможно подсчитать, сколько талантливых и даже гениальных людей сгинуло в этой пучине. Это были певцы и ученые, режиссеры и спортсмены. Началось почти сразу после революции. Обманувшиеся в своих надеждах честные и порядочные спивались и кончали жизнь самоубийством. Особенно это видно по поэтам, писателям, музыкантам. Они этот перелом пропускали через себя: Сергей Есенин и Владимир Маяковский,

Марина Цветаева и Исаак Дунаевский,

Александр Фадеев и Геннадий Шпаликов.

У них отнимали самое главное – возможность самореализации и получения заслуженной оценки их способностей и мастерства.

СОПРИКОСНОВЕНИЕ С ПРОШЛЫМ

Жили у нас в городе и бывшие дворяне. Геннадий Кокорев прожил в Луге всю свою жизнь. А вот отец Геннадия, по его словам, был „барчонком“ — сыном владельца большого имения на Лисьем Носу в черте Санкт-Петербурга.

В 1920-х годах его отец приехал в Лугу именно для того, чтобы здесь затеряться. Брат отца уехал во Владивосток, сестры тоже разъехались по разным городам, и все они долгое время не переписывались. Так заметались „следы“ не пролетарского происхождения. На 101 версте их никто не искал.

Про графиню, гулявшую с ажурным зонтиком от солнца по главному проспекту, я только слышал, но не застал. А вот с княгиней Верхотуровой мне довелось пообщаться и даже дважды.

Было это в середине 80-х, когда разгорелся и процветал макулатурный бум. За 20 кг вторсырья людям выдавались талоны на книги Сомерсета Моэма, Джека Лондона и Мориса Дрюона. Тогда же процветал книгообмен.

Книголюбы „средней руки“, собирали свои библиотеки различными путями. Например, закупали по несколько книг „Лениздата“ и потом обменивали их на книжных рынках не только в Ленинграде, но даже в Москве и Риге. Книгообмен в то время были полулегальным явлением, а торговля не по номиналу считалась спекуляцией. Это грозило не только административным наказанием, но даже уголовной статьей. Помню, как-то в Москве меня даже задержали, но выпустили, лишь конфисковали весь книжный «капитал».

15 стр., 7336 слов

Характеристика и образ андрея соколова в рассказе судьба человека шолохова

... все вытерпеть, все снести, если к этому нужда позвала…» Андрей Соколов — гордый человек:, Андрей Соколов — храбрый, смелый человек:, Будучи еще молодым человеком, Андрей Соколов участвует в гражданской войне 1917-1923 гг.:, Затем ... сынишка родился, через год еще две девочки…»»…Провожали меня все четверо моих: Ирина, Анатолий и дочери — Настенька и Олюшка…» «…старшенький, Анатолий, оказался таким ...

Один из моих друзей-книголюбов увлекался живописью и собирал серию „Русские живописцы XIX века“. Кто-то ему сообщил, что распродается приличная библиотека, в основном книги по искусству. Мы направились по указанному адресу в заречную часть города. Нас встретила очень приятная женщина лет шестидесяти и пригласила в дом.

Возможно, нас заочно представили как людей, умеющих держать язык за зубами.

Позже я узнал, что посредником был наш знакомый Валерий Нагорный, также находившийся в Луге на 101 км.

Мы приобрели все, что нас заинтересовало, и после взаиморасчетов нам предложили по чашечке кофе. Но какого! В те времена растворимый кофе „Ленинград“ пылевидного помола был пределом мечтаний. А нам был предложен гранулированный, да еще из Австралии. За чашкой кофе мы услышали такую историю, что у нас приоткрылись рты…

Хозяйка Ирина, отчество запамятовал, была дворянкой, дочерью белогвардейского офицера и, по ее словам, урожденной княгиней. Все Верхотуровы были родом из Прибайкалья. Сама же она родилась в Харбине в 1922 году. Но перед приходом туда частей Красной Армии семья переселилась в Шанхай.

Получив хорошее по тем временам образование, уже во время войны она сотрудничала в русскоязычной газете „Новое время“. Именно там начал печатать свои автобиографические заметки знаменитый шансонье Александр Вертинский. Ирина не раз бывала у него в гостях, где успела понянчить его дочку Марианну. Происходило все это в 1948 году.

До этого А. Вертинский с семьей вернулся в СССР, где был принят очень хорошо. Именно это и повлияло на судьбу нашей новой знакомой.

Тогда же она встретилась со своим будущим мужем, редактором этой газеты, очень скромным человеком с неброской фамилией Попов. Они оба приняли самое активное участие в создании просоветской газеты „Родина“, войдя в ее редколлегию. Стопка этих пожелтевших газет нам была продемонстрирована, как и Дворянская грамота — большой пожелтевший документ с двуглавым орлом и перечнем жалованных земель. Удивительно, что газеты и этот документ у них сохранились.

Ирина подарила нам распечатку стихотворения напечатанного когда-то в их газете:

ХАРБИН

Под асфальт сухой и гладкий,

Наледь наших лет,

Изыскательской палатки

Канул давний след…

Флаг Российский. Коновязи.

Говор казаков.

Нет с былым и робкой связи, —

Русский рок таков.

Инженер. Расстегнут ворот.

Фляга. Карабин.

«Здесь построим русский город,

Назовем — Харбин»

Милый город, горд и строен,

Будет день такой,

Что не вспомнят, что построен

Русской ты рукой.

Пусть удел подобный горек —

Не опустим глаз:

Вспомяни, старик-историк,

Вспомяни о нас.

Ты забытое отыщешь,

Впишешь в скорбный лист,

Да на русское кладбище

Забежит турист.

Он возьмет с собой словарик

Надписи читать…

5 стр., 2216 слов

Главная основная мысль рассказа Человек на часах Лескова

... сочинение «Человек на часах» по одноименному рассказу Лескова. На уроках литературы мы проходили рассказ Николая Лескова «Человек на часах». Я не ... состоянии аффекта и никого не запомнил. Позже этот «братец» даже не сказал ни ... человека, он чувствует, что надо броситься и спасти его. Его гуманность не была раздавлена и подчинена тупым исполнительством и равнодушием, которое насаждалось тогда ...

Так погаснет наш фонарик,

Утомясь мерцать!

Это был отрывок из стихотворения талантливого харбинского поэта, офицера царской армии Арсения Несмелова (1889-1945)

Хотя Ирину предупреждали, что амнистия, объявленная в СССР, касалась только семей рядовых белогвардейцев, желание вернуться в Россию пересилило все опасения.

Основная волна репатриации из Манчжурии пришлась на 1949 год. Из коммунистического Китая русские уезжали в Америку, Канаду, Австралию и в Советский Союз.

Сестра Ирины не поверила в обещания от советской власти и предпочла уехать в Австралию. А они вместе с мужем все же решились вернуться в Россию – газета должна была стать доказательством их преданности Родине. Пароход с тремя тысячами репатриантов отправился во Владивосток. Годом раньше или годом позже все бы могло закончилось благополучно, ведь из Шанхая и Харбина вернулись в СССР более 100 тысяч наших соотечественников.

Но это был год новой волны репрессий, связанных с „ленинградским делом“ и „делом врачей“.

Во Владивостоке их встретил конвой, и они попали в фильтрационный лагерь. Судьба большинства переселенцев того рейса неизвестна, и однажды в Интернете я натолкнулся на просьбу откликнуться тех, кто хоть что-то знает о судьбе пассажиров того самого парохода.

Вот что вспоминает об этом событии и своих чувствах очевидцы отправки этого судна:

1. „У детей должна быть Родина.

Как и для большинства, этот аргумент — главный и для наших родителей в их размышлениях о том, что делать дальше. Они не спешат. Мои сестры еще маленькие, да и советские консульские, бывавшие в нашем доме, родителей отговаривают — не отговаривают, но советуют: не торопитесь, пусть дети подрастут. Дипломаты знают больше нашего, но ничего не говорят напрямую.

2.Мы провожаем пароход с репатриантами в СССР — счастливчиками, возвращавшимися на родину. Сердце щемит, ведь мы остаемся на берегу. Никто из тех, кто был на этом пароходе, не дает о себе знать, благополучно ли добрались они до места назначения…

3. А те, кто остаются, так и не узнают о том, что многие репатрианты 1949 года, благополучно добравшись тогда до исторической Родины, с тех пор сидят в недрах ее, в лагерях“.

Так и было на самом деле: по прибытию подобие суда, приговор 10 лет лагерей и 5 лет поселения. Ирина с мужем отработали на лесоповале от звонка до звонка, а затем 15 лет жили на поселении в Пермском крае. Перебраться в Лугу им пришлось потому, что их дочь уехала в Ленинград, где вторично вышла замуж.

Ее сын от первого брака Дима Свирский жил в Луге с бабушкой и дедушкой и учился в первой школе, учителя старшего поколения его прекрасно помнят.

Ирина часто сама приходила в школу, учила детей делать гербарии и оформлять стенгазеты. Позже от бывшего политзаключенного Валерия Нагорного я узнал о ее дальнейшей судьбе. После смерти мужа в середине 90-х княгиня Верхотурова перебралась к сестре в Австралию, где в начале 2000-х умерла. Ее дочь также уехала с мужем за рубеж, и восстановить новые подробности из жизни этой семьи мне не удалось.

ПРОЩАЙ СОВКОВОСТЬ.

Конечно, места отстраненных и отправленных в места не столь отдаленные деятелей культуры не пустовали. Их занимали бездари, которые должны были славить Отчизну. Понятно, что и калека может обогнать здорового, если тот сойдет с дистанции.

Потому в советские времена приходилось наблюдать в руководящих структурах и культурных слоях повальную серость. Да и в народе этот цвет был определяющим. Вот и родилось у меня:

Карандашная погода:

Листья серые, дома –

Может быть, сама природа

Вдруг взяла, сошла с ума?

Карандашная погода:

Снова серые дожди,

Эта серая свобода,

Эти серые вожди.

Отблеск серости на лицах,

Серость улиц, площадей –

Может, это мне все снится?

Толпы серые людей –

Может, время виновато –

Наступила вдруг зима?..

Это, видимо, расплата –

Серость нашего ума.

Карандашные наброски

Нашей жизни полотна,

Серый гвоздь, забитый в доску

Гроба розового сна,

И победной серой точкой

Муха села на окно…

Хлеба черного кусочек,

горько-белое вино…

СЕРОСТЬ, ВИДИМО, УМА…

Это сейчас, когда есть возможность посмотреть на происходящее во временах именуемых застоем с высоты возраста и опыта можно спокойно анализировать. А тогда, наблюдая несовпадения лозунгов и призывов с действительностью, многие чувствовали себя обманутыми дураками. Кто-то оригинально проанализировал это на примере строчек В. Маяковского:

„Мы говорим Ленин – подразумеваем партия!

Мы говорим партия – подразумеваем Ленин!“.

И вот так уже 50 лет – говорим одно, а подразумеваем другое…

Те, кто понимал порочность взятого курса, точно так же понимал, что он ничего не может сделать, для того, чтобы как-то его изменить. Так и мучились безисходностью, каждый по своему.

Вот строчки Глеба Горбовского из далекого 1963 года:

„Отчего мои перегрузки?

Оттого, что живу по-русски.

Он и позже уже в 70-х раскрывал проблему и прозябания думающих людей времен застоя:

На лихой тачанке

я не колесил.

Не горел я в танке

ромбы не носил,

не взлетал в ракете

утром, по росе…

Просто… жил на свете,

Мучился, как все.

Понимавших тупиковость коммунистической идеологии даже в 80-х было не так много. Большинство людей жили в уверенности, что все идет правильно и терпели. Уйти в сторону и отгородиться от мира? Ничего не слышать и не видеть?

Попытка успехом не увенчалась. Все время в голове витали вопросы. Например, почему после закладки первого камня, сразу шли это событие обмывать?

А почему бы сначала не построить, а потом уже обмыть если деньги останутся? Ведь обмывали первый камень иногда так, что даже на второй денег не оставалось.

Или же почему посевная, начиналась по указке чиновника из Кремля, высунувшего голову в окно? Чиновника, даже не подозревающего о размерах страны, где погода и климатические условия могут очень отличаться от московских. Мысли о побеге от этих уникальных реалий постоянно возникали и жили где-то в глубине, в подсознании.

Отброшу концы! – вся проблема.

Под гомон политиков вящий,

Порву этим связи с системой,

Уйду, тихо, не попрощавшись.

Контакты с другими мирами,

Налажу:

  • Примите мол, братцы!

Скажу:

  • Мужики, между нами, –

Назад не хочу возвращаться!

Там косность, там злоба, там зависть,

Подколки, подсидки, подначки,

А главное можно добавить,

Что все там почти в раскорячку!

Там лезут все в душу ногами,

Мне было не вынести дольше,

Заполнено все дураками,

Их больше, все больше и больше…

От стука за стенкой очнулся,

В нее там стучат головами,

А может быть сам я рехнулся?..

Но это я так, между нами.

Итак, возвращаться не хотелось, но бежать-то куда? Кто где нас ждет с нашими мозгами изрядно искалеченных системой?

И тут нагрянула демократия!

Все было шумно и красочно — возбуждало!…

Думай, как умеешь, говори что хочешь, добивайся правды – никто не мешает. Но это оказалось не совсем так.

Попытка вмешаться в сумбурный процесс реформ с переделом собственности, где за ваучер предлагали стать совладельцем материальных благ России, окончилась полным крахом. Мои попытки разобраться с этим процессом, опираясь на существующие законы и указы, окончились „волчьим билетом“ районного масштаба и временной безработицей:

Хочу я в пояс поклониться,

Тем, кто ломая сам себя,

Вовсю сгибает поясницу –

Своих начальников любя.

На рот накинувши замочек,

На мысли дерзкие табу,

Себя страхуя днем и ночью…

Видал все это я в гробу!

Вот потому и безработный,

И не угоден никому.

И уж настолько я свободный –

Берут завидки самому.

А если б все такие были?

То всех пришлось бы разогнать, –

Заводы сразу бы застыли

И урожай бы не собрать.

А так хоть кто-то где-то пашет

Понуро голову клоня…

И тлеет государство наше,

Таких как я еще кормя.

Конечно, можно было и приноровиться. Ведь есть люди, которые всю жизнь живут ровненько и гладенько и никогда не делают ошибок. У них есть свой твердый закон: неукоснительно выполнять требования начальства.

Но тогда надо было бы запретить себе думать, и идти против своих убеждений, на что я был категорически не согласен. К тому же я начал замечать странности со своим позвоночником. Как только попадал в чиновничьи учреждения, в него словно штырь вгоняли. Вот в лесу спокойно нагибался даже за маленькой ягодкой. До сих пор так и не знаю диагноза. Но подозреваю, что от Диссидентов эту хворь подхватил.

P.S.

Вот теперь думаю. В 60-х я еще был школьником и жил в глубинке. А вот если бы я был ленинградским студентом и мне предложили вступить в их ряды, примкнул бы?

Скорее всего, да. И получил бы свои несколько лагерных лет и оказался бы на том же самом 101 км. И ничего особо не изменилось, для страны… В моей биографии только лишняя строчка (статья) появилась — и все…

Интересно другое. Многие из знакомых диссидентов считали, что они совершили ошибку, мечтая исправить путь в светлое будущее без коммунистической ломки и жертв.

Да, все-таки жертв они не хотели и в большинстве своем верили в Бога.

Как-то облек мысли Валерия Нагорного в стихотворную форму:

Все борются за власть и за богатство,

А кто-то и за славы пьедестал,

А кто-то там за равенство и братство,

Все борются, а я уже устал…

Боролся как-то я за справедливость,

Пока не осенило вдруг меня:

На все, на все, на все есть Божья милость.

А остальное все — мышиная возня!

Недавно встретил Сергея Дмитриевича Хахаева,который с женой направлялся на свой дачный участок, те самые 6 соток. Они ничем не выделялись из толпы дачников.

Задал ему давно мучивший меня вопрос:

  • А не кажется ли вам, что московские правозащитники, организовавшиеся на 2-3 года позже питерских, перетащили все лавры на себя?
  • Да нет, – скромно ответил он, – просто у них были связи с зарубежьем, а у нас этого не было.

Все мои «политические» знакомые были очень скромные люди и про себя ничего не рассказывали, больше хвалили других.

Из тех шестидесятников, кого я знал, из страны уехало всего несколько человек.

Они уже смотрели сквозь призму времени. Знали, что за демократией приходит тирания а затем вновь послабление. Примерно так:

Много ль надо народу?

Мягко-льстивая речь.

Речь, что с запахом меда,

А распробуешь – желчь.

Снова чашу испили

За свободой – приказ.

Это мы проходили

Столько раз, столько раз…

Очень печально, что все они уже далеко, большинство в мире ином. Но ведь они были, протестовали, боролись. Боролись не за место под солнцем, не за должности и жизненные блага…

Я благодарен им за то, что мне открыли глаза, научили легко вычислять стукачей и других сотрудников ведомств. Научили высказывать свои мысли с двойным подтекстом, так всегда можно вывернуться и не попасть под статью.

Чем я смог им отплатить? Очерки

«Писатель Леонид Бородин»,

«Диссидент Валерий Ронкин»

«Политзаключенный Геннадий Темин»

вошли в мою книгу «Судьбы связанные с Лугой» вышедшей в 2015 году.

Да еще вот эти строчки:

В жестокий век, когда всем правит злато,

Им зачастую уготована сума или тюрьма.

И не сказать, что недостаточно ума,

Вот совести, пожалуй, многовато.