Мир купечества у гоголя и островского сообщение. Александр Николаевич Островский, Дипломная работа

метки: Островский, Купечество, Человек, Гоголь, Купеческий, Жизнь, Катерина, Гроза

Среди русских классиков найдется много самобытных талантливых авторов, которые сумели своим творчеством приоткрыть завесу русской жизни, точно и реалистично обозначить основные социальные проблемы. Среди них обязательно следует назвать имя А.Н. Островского, известного драматурга XIX века. Сам родом из купеческой среды, он удивительно точно показал в своих пьесах мир купечества, это «тёмное царство» провинциальных российских городков. Герои его произведений живут среди диких нравов и обычаев. Хозяевами жизни выступают те, у кого есть деньги, остальные не имеют даже права думать и поступать по-своему. Ярким примером нового купечества являются герои пьесы «Бесприданница».

В этой статье мы подробно рассмотрим изображение купечества, а также сравним его с более ранним произведением, с «Грозой».

Пьеса была написана в 1874-1878 годах, в год окончания осенью состоялась премьера спектакля. Перед зрителями предстали два мира: мир денег, или материальный, воплощённый в образах Паратова, Вожеватова, Кнурова, Огудаловой, и мир любви, или духовный, показанный образом Ларисы Дмитриевны. Главной темой пьесы является тема «маленьких людей». Она очень точно оттеняется образами нового купечества.

Кто же они, хозяева жизни? Рассмотрим на примере основных героев

Самым ярким персонажем, конечно же, является Паратов. Это «блестящий барин из судохозяев, лет за 30», как говорит о нём сам автор. Островский наделяет своего героя расчётливым умом, который очень кстати дополняет его привлекательную внешность. В такого мужчину, богатого и обаятельного, просто нельзя не влюбиться. И Лариса Дмитриевна полюбила его. Но для Паратова она была лишь игрушкой. Он привык, что мир покорно лежит у его ног, а все люди подчиняются ему, потому что он богат. Но он не способен разглядеть хрупкую и нежную душу поверившей ему Ларисы.

Василий Вожеватов, молод, корыстен, по словам автора, «один из представителей богатой торговой фирмы». С Ларисой Дмитриевной он знаком ещё с детства, о её жизни знает всё. Знает он хорошо и Паратова, для которого важны лишь деньги.

Кнуров, человек в годах, женатый, хочет стать покровителем Ларисы. Состояние его громадно, он может позволить себе содержанку, тем более такую привлекательную.

Огудалова Харита Игнатьевна, мать Ларисы Дмитревны, живёт не по средствам, которые постоянно выпрашивает у женихов своей дочери.

Отличительные черты купечества

Мы можем наблюдать, что купечество в «Бесприданнице» приобрело свои отличительные черты. Это уже не дикие и невежественные люди, каких описывает Островский в «Грозе». Стиль и образ жизни их изменился, они приобщаются к культуре, говорят правильно, красиво; читают французские газеты, носят европейские костюмы. Но их нравственность осталась на том же уровне, что у Кабанихи или Дикого из «Грозы».

19 стр., 9441 слов

Судьба ларисы огудаловой в пьесе бесприданница. Трагическая судьба ...

... пьесы «Бесприданница». В Ларисе ... в обществе унижений и бесчеловечности. Сочинение на тему в чем причина гибели ларисы огудаловой Есть в ... Лариса всей душой бросается к Паратову, появившемуся в ... есть среди них Лариса Огудалова – “бесприданница”, “ ... жизни «вещи», игрушки в ... Лариса его унизила, и принять от него “спасение” невозможно точно так же, как уехать с Кнуровым в Париж. Унизительную сцену розыгрыша в ...

Образ Ларисы Дмитриевны

Лариса Дмитриевна – бесприданница. Поэтому они считают, что у неё нет права ни на их любовь, ни даже на уважительное отношение. Она для них лишь вещь, хоть и прекрасная, поэтому единственную роль, которую они отводят ей — украшение их богатой компании, средство от скуки. Паратов принял её любовь, потому что ему это выгодно сегодня, а назавтра он ловко от неё отказывается. Лариса Дмитриевна не может быть его женой, ведь у неё нет приданого. А для Паратова важнее деньги, чем любовь.

Не лучше ведут себя и Кнуров с Вожеватовым. Они цинично разыгрывают её. Девушка без приданого для них тоже одушевленный предмет, который можно купить. Кнуров богат, поэтому выигрывает её, и он не боится людского осуждения. Богатый купец считает, что его деньги сделают своё дело – «самые злые критики чужой нравственности должны будут замолчать».

Смерть для Ларисы Дмитриевны оказалась лучшим выходом. Только так её жених, осмеянный Паратовым и его компанией, смог сохранить остатки гордости и чувства собственного достоинства. Как и его невеста.

Обобщим

Таким образом, мы видим, как купеческий мир в пьесах А.Н. Островского немного меняется. От совсем уж «тёмного царства» с дремучими нравами и традициями в ранних произведениях до некоторой утонченности, которая способна приблизить новое купечество к высшему обществу. Мы видим эти внешние изменения купцов в «Бесприданнице», эти люди приобрели некоторый лоск: они следят за своим внешним видом, речью, привычками, они стали образованными. Но внутреннее содержание осталось на том же уровне. Любовь, сострадание, милосердие, человечность и другие гуманистические черты для них по-прежнему не существуют. Всё в их мире определяют деньги. И чем их больше, тем богаче на впечатления и веселее будет их жизнь.

Пьесой «Бесприданница» Островский бросает вызов обществу, которое должно задуматься о том, что важнее и ценнее человеческой жизни ничего нет. И право на достоинство «маленького человека» тоже должно уважаться.

Статья предоставлена Донес Татьяной.

Другие материалы для школьных сочинений вы найдете

10.7256/2409-868X.2016.5.18476

26-03-2016

Дата рецензирования статьи:

27-03-2016

Дата публикации:

09-11-2016

Аннотация.

Предметом данного исследования является описание купеческого дома в произведениях А. Н. Островского предреформенного периода. Цель исследования состоит в установлении степени достоверности в описании дома и элементов домашнего интерьера в ранних произведениях драматурга. Стереотип о творчестве А. Н. Островского как о литературном первооткрывателе купечества сформировался еще при жизни драматурга. Его пьесы воспринимались как «картины из жизни» торгового сословия, которое еще в 1830-1850-е гг. существовало в своем, скрытом от посторонних глаз, мире. Уже первые произведения драматурга вызвали широкий интерес как критики, так и читателей. Знание описываемой среды изнутри, язык, творческая манера А. Н. Островского придавали особую правдоподобность его пьесам. Широкая популярность произведений А. Н. Островского, начиная с появления первых пьес и по настоящее время, устойчивость стереотипа «бытописателя купечества» подтолкнула к научному исследованию его творчества как исторического источника для воссоздания предметного мира этого сословия. Определить степень достоверности в изображении предметного мира купечества, созданного драматургом, действительности позволяет сопоставление описания элементов купеческого дома в пьесах А.

6 стр., 2847 слов

Русское купечество как класс. На примере пьес Островского

... мир замоскворецкого купечества в ранних пьесах А.Н.Островского характеризуют следующие сегменты: архитектура дома; интерьер; домашняя утварь. Рассмотрим их. Особое место в жизни купечества занимал дом. Деревянные купеческие дома ... украшением дома. Об этих новых архитектурных формах рассуждает С.С.Большов из пьесы Островского «Свои люди – сочтемся!»: «…купцы наши в трехэтажных домах живут; другой ...

Н. Островского с аналогичными сведениями из воспоминаний представителей этого сословия. Мемуарное наследие, фиксирующее жизнь московского купечества 1845-1860-х гг. невелико. Для исследования были взяты воспоминания Н. П. Вишнякова, Н. К. Крестовникова и Н. А. Найденова Новизна исследования заключается в использовании произведений драматургии для изучения предметного быта. Художественная литература как исторический источник давно привлекла внимание исследователей, однако, пьесы в подобном качестве используют редко. Актуальность исследования состоит в том, что домашний интерьер можно рассматривать как культурный код к пониманию характеров не только его обитателей, в частности, но и социальной группы, к которой они принадлежат, в целом. Описание дома состоит из двух частей: описание экстерьера и интерьера. Исследование показало, что описания внешнего вида купеческого дома в пьесах практически нет. А. Н. Островский ограничивается лишь упоминанием о месте действия. Восполнить недостаток этой информации позволяют воспоминания представителей купечества. Что касается внутренней обстановки, то сравнительный анализ произведений А. Н. Островского и мемуаров указывает на полную идентичность «литературного» и реально существовавшего интерьеров. Это дает полное основание причислить ранние произведения драматурга к историческим источникам для изучения предметного мира купеческого сословия предреформенного периода. Драматургом был создан не только типовой образ московского купечества, но и типовая картина предметной среды его существования. Достоверность в изображении быта открывает возможности для исследования творчества А. Н. Островского как исторического источника в изображении нравов и иных аспектов жизни как купеческого, так и других сословий, описанных в произведениях драматурга.

Ключевые слова:

Abstract.

The subject of this research is the description of the merchant house in the compositions of A. N. Ostrovsky of the pre-reforming period. The goal this work consists in establishment of the level of authenticity in description of the house and elements of the home interior in the early oeuvres of the playwright. Stereotype about the creative work of A. N. Ostrovsky as the literary pathfinder of the merchant class, formed during the playwright’s lifetime. His plays were perceived as the “image of life” of the tradespeople, which in the 1830-1850’s has existed in its own, hidden from the strangers’ eyes world. Even the very first works of Ostrovsky attracted the interest of the critics and audience. The acquaintance with the environment from inside, language, and artistic manner of Ostrovsky imparted his compositions with a specific believability. The comparison of description of the elements of the merchant house in the works of A. N. Ostrovsky with the similar facts from the memories of the representatives of this class allow establishing the level of authenticity in depiction of the realities of the merchants. The memoir heritage, which has records of the life of Moscow merchants of 1845-1860’s, is not quite large.

31 стр., 15233 слов

Изучение драмы в школе на примере пьесы А.Н. Островского «Гроза»

... изучения драмы в школе; рассмотрение методики преподавания пьесы А.Н. Островского «Гроза». Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка ... открываются проблемы борьбы добра и зла. Через исследование конфликта можно подвести школьников к постижению мотивов, ... произведении могут носить различный характер. Традиционно конфликты драмы по их содержанию, эмоциональной остроте и окрашенности ...

The scientific novelty consists in the use of the dramaturgical compositions for examination of the real life of the merchant class. The relevance of the work lies in the fact that home interior can be viewed as a cultural code towards understanding not only of the characters of its dwellers in particular, but also social group which they belong to as a whole. The description of the house contains two parts: description of the interior and exterior. The research demonstrated that the plays do not depict the outside view of the merchant house. A. N. Ostrovsky just mentions the place of action. The memories of the merchant class representatives help to fulfill this gap in lack of information. As of the interior scenery, the comparative analysis of the works of A. N. Ostrovsky with the memoirs indicates the complete identity of the interiors pictured in the literary compositions and existed in reality.

Keywords:

Merchants, Cultural code, Memoirs of the merchant representatives, Historical source, Exterior of the merchant house, Interior of the merchant house, Realities of the merchant world, Daily life of the merchants, Early dramaturgy of A. N. Ostrovsky , A. N Ostrovsky

Проблема привлечения произведений художественной литературы в качестве исторического источника актуальнауже на протяжении нескольких десятилетий . Историографический обзор этого вопроса основательно изложен в статье И. А. Манкевича . Если источниковедческий подход к художественной литературе в целом вошел в практику исторических исследований, то использование драматургии как исторического источника в исследованиях практически не нашло отражения.

Первые статьи, посвященные произведениям А. Н. Островского, стали появлятьсясразу после публикации первых пьес драматурга, а несколько позднее последовали и исследования его творчества .Однако основнаячасть этих работ носила и продолжает носить биографическийили литературоведческий характер . Новизна исследования заключается в использовании произведенийА. Н. Островского в качестве исторического источника для воссоздания предметного мира купечества.

Предметом данного исследования стало описание купеческого дома в ранних произведениях А.Н. Островского.

Установить степень достоверности в описаниикупеческого дома в произведениях А. Н. Островского позволило применение сравнительного метода. С этой целью были отобраны воспоминания представителей купеческих семей Вишняковых , Крестовниковых ,Найденовых , описывающие домашний уклад своих семей.

В своихпьесах А. Н. Островский изображал представителей разных сословий, однако, начиная с появления пьесы «Свои люди — сочтемся!», среди подавляющей части критиков за драматургом утвердилась слава литературного первооткрывателя купечества.Это мнение подкреплялось и фактами биографии начинающего драматурга. А. Н. Островский родился в Замоскворечье и прекрасно знал его быт. Работа в Московском совестном, а затем в Московском коммерческом судах существенно обогатила опыт молодогодраматурга, дала ему знание языка, быта и психологии купеческой Москвы. Длительные поездки по Волге помогли прочувствовать дух провинциального купечества.«Колумб Замоскворечья», «Пржевальский внутренней Азии» — эти эпитеты стали наиболее часто применяться к А. Н. Островскому. П. Н. Полевой, историк русской и всеобщей литературы видел заслуги драматурга в том, что «он первый приподнял край завесы, дотоле скрывающей от всех обособленный, наглухо замкнутый мир купечества» . Известная актриса А. И. Шуберт отмечала: «Но вот появился Островский, и роли купцов получили право гражданства: до него купцы изображались только в карикатурном виде» .Однако А. Н. Островский был не первым, кто обратился к купечеству, как к материалу литературного воплощения. Купечество было «открыто» усилиями ряда драматурговXVIII в., а прозаикамиеще раньше. ДраматургиXVIII в. охватили почти все основные стороны купеческой жизни

14 стр., 6778 слов

Новаторский характер драматургии А.Н. Островского. Актуальность ...

... народонаселения составляет купечество. Сколько старинных вельможеских домов перешло теперь в собственность купечества!» Значительная часть исторических пьес Островского посвящена событиями ... развернувшейся в эти годы в обществе, в журналистике и литературе. Изображая далёкое прошлое, драматург имел в виду ... в купеческой среде и очень помогло ему узнать быт. Первое его произведение было опубликовано в ...

На фоне водевиля и мелодрамы, заполнивших театральный репертуар, бытовая драма и комедия, в том числе и с купеческой тематикой, в начале XIX в. ушли на второй план. Только в 1830-е гг. обозначился пристальный интерес театра к пьесам о купечестве. Спустя десятилетие купеческий быт в драматической литературе уже превращается в штамп. «Весь обиход русского воображения и юмора на сцене — пишет в 1847 г. театральный обозреватель, — ограничивается… в комедии двумя-тремя стереотипными фигурами мелких чиновников и купцов Щукина двора, которых авторы в каждой новой пьесе, как кукол, переодевают только в новый костюм, смотря по времени и местности действия» . В этот период о купечестве появляются многочисленные очерки , . Возрождение интереса к купечеству в 1830 — 1840-х гг. объясняется возрастанием роли торгово-промышленной буржуазии. Уже в 1832 г. большая часть домов в Москве принадлежит «среднему сословию». В 1845 г. В. Г. Белинский пишет: «Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество. Сколько старинных вельможных домов перешло теперь в собственность купечества!» Изображение в это время купечества отражало общественный интерес к этому сословию. А. Н. Островскому удалось подчеркнуть наиболее характерные его особенности. По замечанию одного из крупнейшихисследователей творчества А. Н. Островского А. И. Ревякина, драматург «нашел сущность общих (требований — прим. Ю. Б.) жизни еще в то время, когда они были скрыты и высказывались весьма немногими и весьма слабо» . Именно с изображения купечества начал А.Н. Островский свое творчество.Драматург открыл страну «никому до сего времени в подробности неизвестную и никем еще из путешественников неописанную… Страна эта, по официальным известиям, лежит прямо против Кремля, по ту сторону Москвы-реки, отчего, вероятно, и называется «Замоскворечьем»… До сих пор известно было только положение и имя этой страны; что же касается до обитателей ея, то есть образ жизни их, язык, нравы, обычаи, степень образованности — все это было покрыто мраком неизвестности» .

Выбор места действия ранних пьес А. Н. Островского играл немаловажную роль в его творчестве. Примечательно, что весьма достоверно описывая хорошо знакомый ему московский уклад, при переносе места действия пьесы в провинцию, драматург предпочитал вымышленные города. Это формировало типовой образ провинциального купечества.

Место действия первыхпьес А. Н. Островского — Москва. В пьесах «Картина семейного счастья» и «Свои люди — сочтемся!» — Замоскворечье. Действия так называемых «славянофильских» пьес драматург перемещает из столицы в уездные города (вымышленный Черемухин, «Не в свои сани не садись»),затем вновь возвращает в первопрестольную столицу («В чужом пиру похмелье», «Праздничный сон», «Не сошлись характерами»).

Причем две последние пьесы обозначены А.Н. Островским как картины московской жизни. Драма «Гроза» разыгрывается в вымышленном городе Калинове на берегу Волги. События, описываемые в комедиях «Картина семейного счастья» и «Свои люди — сочтемся!» разворачиваются в купеческих домах Пузатовых и Большовых. Сцены «Утро молодого человека» разыграны в комнате Недопекина, но в каком именно, точно не известно. Если в первых пьесах А.Н. Островского все события происходят в замкнутом пространстве дома, то в пьесе «Не в свои сани не садись» действие перемещается из трактира в купеческий дом, в русскую деревянную избу. То же можно наблюдать и в «Грозе», где только 2-е действие разворачивается в доме, а все остальные — в общественном саду, на берегу Волги.Таким образом, А. Н. Островский постепенно выводит персонажей из домов, пытаясь показать их взаимоотношения, как друг с другом, так и с представителями других социальных групп. Это позволяет определить и разницу в поведении дома и в присутственных местах. Однако, расширяя место действия пьес, драматург редко перемещал его за пределы Москвы. Таким образом, пьесы предреформенного периодаформируют стереотип о быте и нравах именно московского купечества.

Описание экстерьера дома в пьесах практически отсутствуют. Восполнить недостающие сведения позволяют мемуары. Например, из воспоминаний Н. А. Найденова можно узнать, что дом, в котором жила семья, был построен в 1820-х гг. и долгое время (до 1870-х гг.) не был обустроен. Дом имел каменную пристройку и был окружен двумя садами .

Семья Вишняковых жила в доме, состоявшем из двух каменных зданий: переднего, главного, двухэтажного с мезонином, выходившего на Малую Якиманку, и заднего трехэтажного, стоявшего во дворе. При доме был большой сад и двор с баней, кладовой, сараем и конюшней. Семья держала 5 лошадей: одну парадную выездную пару, пару попроще и одиночку. Баня была ветхой и пользовались ею редко, предпочитая общественные бани. Маленького Николая Вишнякова мыли в кухне, на русской печи .

Внутреннему убранству дома А. Н. Островский уделяет больше внимания. В первых пьесах эта черта еще выражена слабо. Например, об обстановке в доме Большова («Свои люди — сочтемся!») драматург не упоминает, однако, из разговора Липочки о своем будущем доме и о стремлении украсить его «пукетами» и «райскими птицами», можно сделать вывод, что несмотря на богатство Большова, модные тогда веяния никак не отразились на доме Большова. Липочка могла мечтать о доме, какой был, например, у Пузатовых («Семейная картина»).

А. Н. Островский описал одну из комнат в этом доме: комната мебелирована «без вкуса»; над диваном — портреты, на потолке — «райские птицы» (о которых так мечтала Липочка), на окнах — разноцветные драпри и бутылки с касторкой.

Комнаты молодых представителей купечества отличались от комнаты в доме Пузатовых. Например, гостиная Подхалюзина («Свои люди — сочтемся!») мебелирована богато, а комната Недопекина («Утро молодого человека») отвечает требованиям моды, но не выглядит безвкусно. В комнате молодого человека стоял турецкий диван и «всякого рода мягкая мебель», письменный стол с богатыми принадлежностями, трюмо; окна «роскошно» драпированы, на стенах эстампы.

«Славянофильские» пьесы А. Н. Островского уже более подробно описывают купеческие дома. Изображая быт Русакова («Не в свои сани не садись»), драматург, как- будто пытается показать дом одного из лучших представителей купечества (в отличии от Большова и Пузатова), хранителя русского быта (в отличии от Торцова, «Бедность не порок»).

Комната в доме Русакова имеет «обычный интерьер купеческого дома»: стол, диван, на окнах цветы, гитара. В замечаниях к пьесе А. Н. Островский описывает комнату так: «комната в купеческом доме, чисто убранная и хорошо мебелированная, на окнах цветы, на стенах фамильные портреты и старинные часы» . В этом доме уже нет «райских птиц», «капидонов», «пукетов», бутылей на окнах. Гостиная Торцова — полная противоположность комнате Русакова. Там стоят диван, крупный стол и шесть кресел, зеркала, под зеркалами — маленькие столики. Гостиная Гордея Карпыча не может иметь «обычного интерьера купеческого дома», так как Торцов стремится во всем следовать моде и стыдится всего русского, традиционного. Хотя дома Русакова и Торцова сильно отличаются друг от друга, у них нет ничего общего с безвкусным домом Пузатовых. Кроме гостиной в доме Торцова, А. Н. Островский описал комнаты Пелагеи Егоровны (жены Гордея Карпыча) и приказчика Мити. Комната Торцовой представляет собой «кабинет хозяйки», откуда она управляет всем домом и где принимает гостей. «Кабинет» обставлен разного рода шкафами, сундуками и этажерками с посудой и серебром; из мебели в комнате — диваны, кресла, столы: «все очень богато и поставлено тесно».

В последующих пьесах А. Н. Островский уделяет мало внимания деталям интерьера. Из пометок драматурга можно узнать, что гостиные в домах Брускова («В чужом пиру похмелье») и Ничкиной («Праздничный сон — до обеда») богатые. Кроме хорошей мебели в гостиной Ничкиной был еще и рояль. О домах Дикого («Гроза»), Кабанихи («Гроза»), Толстогораздовых («Не сошлись характерами») нет даже таких сведений.

Таким образом, предметный быт купечества наиболее подробно описан в ранних и «славянофильских» пьесах А. Н. Островского. Вероятно, используя этот прием, драматург пытался дополнить характеры персонажей. Впоследствии драматург использует уже другие приемы, но для достижения той же цели.

Описание домашней обстановки — один из приемов, позволяющих раскрыть характер обитателей дома. Отрицательные черты Большовых, Пузатовых подчеркиваются их пристрастием к «райским птицам», разноцветным драпировкам. Драматург акцентирует внимание на дурном вкусе персонажей. Хорошо мебелированная комната Недопекина, гостиная Торцова, этих последователей моды, раскрывают уже иные черты характеров. Дом купца Русакова отличается от предыдущих интерьеров отсутствием как модных элементов, так и «пукетов» с «райскими птицами». В нем нет излишеств, все скромно и аккуратно.

К ранним произведениям А. Н. Островского относится иочерк «Записки Замоскворецкого жителя». Этот жанр позволил А. Н. Островскому более подробно описать один из купеческих интерьеров: «Она-то (замоскворецкая сила — прим. Ю. Б.) загоняет человека в каменный дом и запирает за ним железные ворота <�…> она ставит от злого духа крест на воротах, а от злых людей пускает собак по двору. Она расставляет бутылки по окнам, закупает годовые пропорции рыбы, меду, капусты и солит впрок солонину» . Богатые купцы расписывали свои дома «удивительным образом». «Домик» ростовщицы Мавры Агуревны был «завален и заставлен вещами всякого рода: там были и фортепьяно, и столы, и комоды, на столах часы разных форм, по углам под простынями висели салопы, шинели теплые и холодные, в шкапах серебро, белье столовое и, словом, все, что может в нужде заложить человек» .

Описанию домашней обстановки уделяли внимание и мемуаристы. Семья Вишняковых владела домом в 20 комнат. Н. П. Вишняков описывает его следующим образом: «Бельэтаж главного дома выходил на улицу тремя большими, высокими и светлыми окнами — залой и двумя гостиными. По обычаю того времени, они предназначались исключительно «для парада», т.е. для приема гостей» . Жилые комнаты, «отличавшиеся сравнительно скромными размерами, низкими потолками и небольшими окнами во двор», занимали третий этаж второго дома. Стены парадной лестницы были расписаны ландшафтами с пастушками, овечками, оленями и райскими птицами. Парадные комнаты были украшены стеклянными шкафами с полками, «на которых расставлено было немало вещей, ценных по воспоминаниям, — тех иногда дорогих безделушек, которые имели историческое значение к жизни их владельцев» (раззолоченные чашки, расписанные табакерки, флакончики, веера слоновой кости, бронзовые курильни разных форм, кубки для цветов и букетов, подарки и подношения родных и близких лиц).

В первой гостиной стояли большие английские часы Benjamin Ward с механикой. Во второй гостиной, над большим диваном висели большие масляные портреты П. М. Вишнякова и его первой жены. По замечаниюН. П. Вишнякова обстановка в доме не менялась годами, оставаясь прежней изо дня в день, из года в год .

Семья Крестовниковых так же владела большим домом, состоявшим из главного корпуса в стиле Александровской эпохи, трех больших каменных флигелей и больших помещений для прислуги. При доме было два сада. Парадная лестница была сделана из гранита. Обширная гостиная и зал с хорами были расписаны по стенам и потолку ландшафтами, изображавшими Неаполь с Везувием, извергающим огненную лаву, виды Швейцарии, летящих купидонов и т.п. На всех этажах было много жилых комнат, в нижнем этаже помещались контора и комнаты для служащих .

Таким образом, пьесы А. Н. Островского и мемуары в описании интерьеракупеческого дома не противоречат друг другу. Об экстерьере дома произведения драматургапрактически ничего не говорят. Драматургия, больше ориентированная на зрителя, как исторический источник для изучения предметного мира купечества трудоемка для исследования.Однако, А.Н. Островский не пренебрегал возможностью внести дополнительные, очень тонкие, но меткие смысловые акценты в произведения, лаконично описывая элементы домашней обстановки. Это позволяет полнее раскрытьхарактеры обитателей дома и позволяет реконструировать не только предметный, но и духовный мир купечества.

Библиография

[Электронный ресурс]//URL: https://liarte.ru/diplomnaya/mir-kupechestva-u-gogolya-i-ostrovskogo/

Правильная ссылка на статью: Брыкина Ю.Я. — Ранние произведения А. Н. Островского как исторический источник для изучения предметного мира купечества (на примере купеческого дома) // Genesis: исторические исследования. — 2016. — № 5. — С. 166 — 173. DOI: 10.7256/2409-868X.2016.5.18476 URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=18476 Ранние произведения А. Н. Островского как исторический источник для изучения предметного мира купечества (на примере купеческого дома)


.	Чудаков А.П. Предметный мир литературы. К проблеме категорий исторической поэтики // Историческая поэтика: итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 251-291.
.	Манкевич И.А. Литературно-художественное наследие как источник культурологической информации — [Электронный ресурс]. — Режим доступа:http://www.ifapcom.ru/files/Monitoring/mankevich_lit_hud_nasledie.pdf .
.	Муратова К.Д. Библиография литературы об А.Н. Островском. 1847-1917 / Сост. Муратова К.Д. Л.: Наука, 1974. 519 с.
.	Ревякин А.И. Искусство драматургии А.Н. Островского. М.: Просвещение, 1974. 334 с.
.	Ревякин А.И. Драматургия А.Н. Островского. М.: Знание, 1973. 64 с.
.	Холодов Е.Г. Драматург на все времена. М.: ВТО, 1975. 424 с.
.	Розанова Л.А. А.Н. Островский. Биография. М.-Л.: Просвещение, 1965. 139 с.
.	Лобанов М.П. Александр Островский. 2-е изд., испр. и доп. М.: Молодая гвардия, 1989. 400с.
.	Лакшин В.Я. Александр Николаевич Островский. 2-е изд., испр. и доп. М.: Искусство, 1982. 568 с.
.	Литературное наследство. Т. 88. А.Н. Островский: Новые материалы и исследования: В 2 кн. М.: Наука, 1974. С. 65.
.	Вишняков Н.П. Из купеческой жизни // Московская старина. М.: Правда, 1989. С. 274-311.
.	Крестовников Н.К. Семейная хроника Крестовниковых. Кн. I. М.: т-во скоропеч. А.А. Левенсон, 1903. С. 8, 112, XXVII.
.	Найденов Н.А. Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном: В 2 ч. М.: типолит. т-ва И.Н. Кушнеров и К, 1903-1905.
.	Полевой П.Н. История русской словесности. Т. 3: Изд. А.Ф. Марков, 1900. 708с.
.	Шуберт А. И Моя жизнь // А.Н. Островский в воспоминаниях современников. М.: Худ. лит., 1966. С. 376-380.
.	История русской драматургии XVII – I пол-ны XIX в. Л.: Наука, 1982. 532с.
.	Театральная летопись // Репертуар и пантеон. 1847. № 5. С. 76.
.	О купечестве // Москвитянин. 1842. № 1. С. 318-323.
.	Сказание о московском гражданине I-ой гильдии купце, Семене Прокофьевиче Васильеве // Москвитянин. 1842. № 5. С. 97-121.
.

А. Н. Островский писатель, который внес в русскую драматургию непревзойденное новаторство, острые социальные темы, которые раннее не поднимались. Островский вошел в драматургию со своим героем купцом.

Мир купечества в комедиях Островского

Купечество у Островского это целый мир, где царят собственные правила и обязанности, обычаи и уставы, нравственные и этические нормы морали. Творчество драматурга было полностью посвящено исследованию жизни купечества.

Это было новым для русской литературной среды, ведь раннее в драматургии, как и всех остальных жанрах, акцент делался в первую очередь на взаимоотношениях внутри дворянства или крестьянства.

Великий драматург поднимал в своих произведениях темы, касающиеся как общегосударственных острых социальных проблем, связанных с укреплением с и становлением купеческого класса, так вопросов, которые стояли перед отдельно взятой личностью. Мир купечества жестокий и принципиальный, здесь действуют свои законы, которые часто идут врознь с духовным мировоззрением человека.

Островский, благодаря своему социальному чутью, смог почувствовать новые перемены в жизни общества. Герои Онегина, Чацкого и Печорина уже теряли свою актуальность, ведь не соответствовали новой социальной среде. Островский создал своего героя, который является ярким представителем эпохи.

Драматургия Островского

Он не выделяет ни одного положительного героя, так как все они руководствовались своими эгоистическими целями и легко смогли переступить через общечеловеческие ценности. Купечество было описано автором как общество, для которого главной жизненной целью является материальное обогащение.

Жертвами такого общества становятся люди, ищущие духовного развития и свободы. На страницах русской литературы появляется героиня Екатерины из «Грозы» . Она дитя купеческой эпохи, однако вместо того, чтобы влиться в окружающую среду и принять ее правила и нормы, она пытается изменить свою жизнь, обрести духовную свободу.

Цена такого несогласия жизнь главной героини. Купеческое общество оказалось сильнее свободной личности, и все-таки смогло загнать ее в тупик. Пьеса «Гроза» подняла еще один немаловажный социальный вопрос того времени. Крестьянство оставалось носителем русской культуры, дворянство в ту эпоху было фактически европеизированное.

Купечество оторвалось от крестьянства в экономическом плане, соответственно и начало отчуждаться от их традиций. Однако так стремящиеся быть похожими на аристократию, купцы так и не смогли достичь их уровня культурного развития.

Духовная жизнь купцов представляла своеобразный симбиоз исконно русских и новых европейских традиций. Часто это смотрелось как карикатура на жизнь дворянских сословий.

«Бедность не порок»

Ключевые слова

РОССИЯ / КУПЕЧЕСТВО / А.Н. ОСТРОВСКИЙ / ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ / ОБЛИК / RUSSIA / MERCHANTS / A.N. OSTROVSKY / ACTIVITY / APPEARANCE

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Бойко Владимир Петрович

Рассматривается эволюция облика русского купечества в творчестве А.Н. Островского во второй половине XIX в. и отношения к его пьесам современников, прежде всего профессиональных критиков. Отмечены основные периоды в творчестве: сначала Островский следовал канонам натуральной школы, затем стал «почвенником», потом отдал дань революционно-демократическому направлению в русской литературе и только после реформы 1861 г. вступил на путь зрелого реализма. Эта эволюция не осталась без пристального внимания современников и отразилась в литературной критике, которая также рассматривается и анализируется в статье.

Текст научной работы на тему «Русское купечество в пьесах А. Н. Островского и в статьях его критиков»

Вестник Томского государственного университета. История. 2017. № 48

УДК 94 (470) «18»

Б01: 10.17223/19988613/48/2

В.П. Бойко

РУССКОЕ КУПЕЧЕСТВО В ПЬЕСАХ А.Н. ОСТРОВСКОГО И В СТАТЬЯХ ЕГО КРИТИКОВ

В современной России, вставшей на буржуазный путь развития, широко и активно изучаются прошлое русского капитализма, его позитивные и негативные черты, и достигнуты уже определенные успехи. Важными достижениями отечественных историков стали двухтомник «История предпринимательства в России», посвященный памяти Валерия Ивановича Бовыкина, «История русского купечества» В.Б. Перхавко, «Энциклопедический словарь по истории купечества и коммерции Сибири» в двух томах и многие другие достойные внимания и полезные для исследований капитальные работы . Тем не менее активное изучение истории купечества продолжается, и одним из путей расширения и обновления корпуса ранее неизвестных фактов стала публикация новых источников по теме исследования , включение в оборот уже известных, но мало используемых источников, к числу которых мы относим прежде всего произведения художественной литературы.

Замкнутый мир сначала московского, а потом и провинциального, общероссийского купечества пристальнее других писателей рассматривал великий русский драматург Александр Николаевич Островский (1823-1886).

Он родился в Замоскворечье — районе, где традиционно селилось мелкое и среднее московское купечество, вышедшее, как правило, из недавних крестьян или мещан, выбившихся «в люди», пройдя суровую жизненную школу. Отец будущего драматурга был духовного звания, но поступил на гражданскую службу и получил позднее дворянское достоинство. Помимо государственной службы он занимался частной практикой и преуспел в этом сложном и чреватом опасностями деле — стал после отставки преуспевающим присяжным стряпчим (адвокатом) Московского коммерческого суда. После окончания престижной Первой Московской гимназии и трех лет обучения на юридическом факультете в Московском университете А. Н. Островский поступил канцеляристом в Московский совестный суд, а через два года, в 1845 г., — в Московский коммерческий суд, откуда ушел в 1851 г., чтобы стать профессиональным литератором. Еще в гимназии Островский много читал, увлекался литературным творче-

ством, а в университетские годы стал страстным театралом, что было совершенно естественно, так как в это время «на московской сцене блистали великие русские актеры П. С. Мочалов и М.С. Щепкин, имевшие большое влияние на молодежь» .

Творческий путь А. Н. Островского можно разделить на следующие периоды: первый, самый ранний период, когда наибольшее влияние на него имела «натуральная школа», связан с комедией «Свои люди -сочтемся!» (1849) и длился до 1851 г. Основным принципом этой школы было изображение всей правды жизни тех слоев населения, которые раньше не рассматривались писателями в качестве объекта исследования. Это было продолжением гоголевской традиции в отечественной литературе, когда объективное изображение действительности сопровождалось критикой и иронией над существовавшими порядками. Сборник очерков под прозаическим названием «Физиология Петербурга», составленный Н.А. Некрасовым и В.Г. Белинским из произведений известных писателей, принадлежавших к «натуральной школе» был определенным этапом становления отечественного реализма, когда пришлось преодолевать романтический период в русской литературе, отчасти навеянный писателями и поэтами из декабристских и сочувствующим им кругов. Сборник был составлен из статей русских литераторов 40-х гг. XIX в. и издан в 1845 г. в двух частях. Среди описаний многих слоев и групп населения тогдашней России отметим яркую характеристику московского купечества, данную Белинским в очерке «Петербург и Москва»: «Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество. Девять десятых этого многочисленного сословия носит православную, от предков завещанную бороду, длиннополый сюртук синего сукна и ботфорты с кисточкою, скрывающие в себе оконечности плисовых или суконных брюк; одна десятая позволяет себе брить бороду и, по одежде, по образу жизни, вообще по внешности, походит на разночинцев и даже дворян средней руки. Сколько старинных вельможных домов перешло теперь в собственность купечества! <…> Для русского купца, особенно москвича, толстая статистая лошадь и

толстая статистая жена — первые блага жизни… В Москве повсюду встречаете вы купцов, и все показывает вам, что Москва по преимуществу город купеческого сословия» .

Первая комедия Островского хоть и была посвящена этому влиятельному слою населения Москвы, но, рисуя экзотический быт замкнутого купеческого мира, на самом деле отражала общерусские процессы и перемены . Сюжетная линия комедии разворачивается вокруг двух главных фигур — крупного торговца Самсона Силыча Большова и его приказчика Лазаря Подхалюзина. Купец желает уйти на покой, приумножив свой капитал за счет ложного банкротства, а право на свою собственность передать верному и льстивому приказчику Подхалюзину. Торговля, по их мнению, не приносит должного дохода, несмотря на ловкость приказчиков и обилие товаров, и в голову Большова приходит мысль переписать свое имущество на приказчика, а самому сесть на некоторое время в долговую тюрьму. Однако дело поворачивается так, что полным хозяином положения становится бывший приказчик, который женится на дочери купца и нисколько не заботится об участи своего бывшего патрона.

Главным достижением А.Н. Островского в этот период следует признать глубокое проникновение во внутренний мир купечества, овладение терминами и самим строем купеческого языка, что позволяет нарисовать яркие и выпуклые образы купца «старого закала», значительность и могущество которого заявлена уже в самом его имени, и купцов нового поколения, которые берут свое хитростью и смекалкой, мнимой образованностью и следованием за изменчивой модой как в одежде, так и в образе мыслей . Пьеса «Свои люди — сочтемся!» — это объективная картина общества перед буржуазными реформами, целый мир противоречий между отцами и детьми, между ролями мужчин и женщин, которые они разыгрывали в купеческой среде. Отметим также, что человеческое сочувствие остается по ходу драмы за бывшим самодуром и его преданной супругой, а не за победителями в лице Подхалюзина и его бездушной жены, которая мало интересуется судьбой своих родителей. Одноклассник Островского по гимназии, просвещенный чиновник Н.В. Берг с восторгом отметил выход в свет комедии «Банкрот» (так она первоначально называлась): «Вся интеллигенция Москвы заговорила об этой пиесе как о чем-то чрезвычайном, как бы небывалом. Наиболее всего поражал в ней язык московских купцов, впервые выступивший в нашей литературе с такою живостию, яркостию и силою. Но, кроме языка, и самый купеческий быт, способы мышления и жизненные приемы этого сословия нарисованы были могучею, широкою кистью <… > как бы опытного художника, о существовании которого никто не знал; никто не видал его постепенного развития, разных мелких, робких, отроческих статей» . Долгое время эту пьесу не только не могли поставить на сцене, но даже напе-

чатать. Только после настойчивых ходатайств влиятельных почитателей таланта Островского пьеса появилась в печати, а до этого автору приходилось десятки раз читать ее на литературных вечерах, где однажды даже присутствовал Н.В. Гоголь и вполне одобрил произведение «народного самородка». Истоки его таланта Н.В. Берг, знавший писателя с детства, видел в том, что «Островский заговорил купеческим языком, как никто из наших писателей, потому что жил и вращался среди купцов с малого возраста. Отец его был секретарь Московского коммерческого суда. В его доме с утра до ночи толкались купцы, решая свои разные вопросы. Мальчик Островский видел там не одного банкрута, а целые десятки; а разговоров о банкротстве наслушался и бог весть сколько; не мудрено, что язык купцов стал некоторым его языком. Он усвоил его себе до тонкости» [Там же. С. 40-41].

Следующим этапом творчества А.Н. Островского (1852-1854) стало сближение с редакцией журнала «Москвитянин», вернее, с группой молодых критиков и литераторов в этой редакции, которые по своим воззрениям были близки к славянофилам. Позднее это культурно-философское течение назовут «почвенничеством» за пристрастие к русским традициям и некоторую идеализацию патриархальных, народных по своей сути отношений. Лучшая пьеса этого периода — «Бедность не порок» — посвящена истории взаимоотношений двух поколений в купеческой семье Торцовых. Как и в ранней комедии «Свои люди — сочтемся!», вновь старшее поколение конфликтует с младшим, но, в отличие от первой пьесы, младшие здесь проигрывают, уступают дорогу сильным и уходят в тень. Власть старших над младшими имеет материальный (денежный) характер, и в пьесе тесно сплетаются драматические и комедийные начала, которые затем становятся характерными для творчества Островского. В патриархальную жизнь семьи Торцовых проникает чуждый для нее элемент в лице фабриканта Коршунова, который смог сбить с толку главу семейства Гордея Торцова, играя на его самолюбии и самодурстве, но тот находит в себе силы вернуться к патриархальным началам своей жизни и тем самым спасти всю семью от позора. Вывод, который делает Островский в этой пьесе, вполне соответствует идеям славянофилов о том, что верность дедовским традициям — источник общественного и личного благополучия, в то время как новшества несут в себе тяжелейшие испытания и беды.

Единственным героем и одновременно жертвой таких обстоятельств становится в этой пьесе купеческий сын Любим Торцов, который должен был стать в какой-то степени «идеальным» купцом, так как не был обделен талантами, образованием и совестью, но, как водится на Руси, потеряв веру в людей, мгновенно разорился и от горя спился. И.Ф. Горбунов, Известный в России актер середины XIX в., ставший бытописателем купеческой среды, в своих воспоминаниях отмечал: «В дни оны подобные люди представляли тип. Они

обыкновенно выходили из разоренного купеческого гнезда. Разорился, например, купец, и побрели розно все родственники, составлявшие купеческий дом: «купеческие братья», «купеческие племянники», тетки и т.п. <…> Молодежь, вкусившая на дядин капитал всех прелестей прежней Нижегородской ярмарки с ее историческим селом Кунавиным, с трактирами Никиты Егорова, Барбатенки и т. п., путались по Москве без всякого дела. Иные пристраивались к какому-нибудь певческому хору, другие продавались в солдаты, а некоторые поступали в актеры» . В то же время Любим Торцов, потеряв свое купеческое звание и состояние, обретя горький жизненный опыт, смог взглянуть на события в своей семье со стороны, «трезво оценить их и направить их течение к общему благополучию» . Крупнейшим достижением Островского в этот период стало создание образа Любима Торцова, когда в вечно пьяненьком и обтерханном человечке проявляются одновременно поэтические и типично жизненные черты разорившегося купца. Потеряв все, он не теряет ума и человеческого достоинства.

Один богатый московский купец держал свой дом открытым не только для коллег по бизнесу, но и для людей искусства, певцов, музыкантов, артистов, писателей. И. Ф. Горбунов вспоминал, что из артистов у него бывали знаменитости — Садовский и Живокини. Однажды после посещения театра хозяин говорил несравненному исполнителю роли Любима Торцова П. М. Садовскому: «Верите, Пров Михайлович, я плакал. Ей богу плакал! Как подумал о том, что со всяким купцом это может случиться <.> страсть! Много у нас по городу их таких ходят, — ну подать ему, а чтобы это жалеть. <…> А вас я пожалел, именно говорю. Думаю, господи, сам я этому подвержен был, ну, вдруг! Верьте богу, страшно стало. Спасибо голубчик, многие, которые из наших, может, очувствуются. Я теперь, брат, ничего не пью, будет! Все выпил, что мне положено!» . Картина распада личности купеческого сына была нарисована актером Садовским настолько верно и выпукло, что стала образцом для подражания многим современным ему исполнителям этой роли, да и последующие поколения актеров немало от него брали для себя полезного.

Третий этап творчества А. Н. Островского связан со сближением с революционно-демократическими кругами накануне отмены крепостного права (1855-1860).

Общественно-политическая обстановка в стране была накалена, и пьесы Островского по-своему ее отражали. Прозвучала в них и купеческая тема. В пьесе «В чужом пиру похмелье» был создан яркий образ купца-самодура Тит Титыча Брускова, ставшего именем нарицательным. Однако зрители не сразу заметили иронические и юмористические нотки в образе этого дельца, который больше шумит и грозит, чем обижает и наказывает. На богатого московского купца «старого закала» образ Тит Титыча так подействовал, что он при встрече с исполнителем этой роли П. М. Садовским не

мог скрыть своего восторга: «Ну, Пров Михайлович, такое ты мне, московскому первой гильдии купцу Ивану Васильеву Н-ву, уважение сделал, что в ноги тебе я должен кланяться. Как вышел ты, я так и ахнул! Да и говорю жене — увидишь, спроси ее — смотри, я говорю, словно бы это я! <. > Борода только у тебя покороче была. Ну, все как есть, вот когда я пьяный. Это, говорю, на меня критика. Даже стыдно стало. Ну, само собой, пьяный и ударишь, кто под руку подвернется, и покричишь. Вот намедни в московском трактире полового Гаврилу оттаскал, — две красненьких отдал (20 руб. — В.Б).

Да ты что! Сижу в ложе-то, да кругом и озираюсь: не смотрят ли, думаю, на меня. Ей-богу!.. А уж заговорил ты про тарантас, я так и покатился! У меня тоже у Макарья случай с тарантасом был… И он рассказал, как он, с Нижегородской ярмарки возвращаясь в Москву, три дня не вылезал из тарантаса» .

В год написания этой комедии, в 1856 г., Островский совершил путешествие по Волге для исследования по поручению великого князя Константина Николаевича «быта жителей, занимавшихся морским делом и рыболовством» . Связано это было с тем, что для набора во флот новобранцев, знакомых с морским делом, адмиралтейство выделяло средства для научных экспедиций в приморские районы на севере и юге страны, в края, где люди жили около больших рек и занимались промыслами, связанными с водой. По свидетельству известного путешественника и бытописателя С. В. Максимова, результатом этого путешествия Островского стало «поражающее количество собранных на верхней Волге разнообразных материалов, которые только отчасти напечатаны в Морском сборнике» . Собранные материалы и полученные впечатления послужили основой для нескольких исторических пьес, посвященных трагическим и героическим моментам русской истории: «Козьма Захарьич Минин-Сухорук», «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», «Тушино» и других, но главным результатом поездки на Волгу стала драма «Гроза» (1859).

Благодаря этой пьесе Островского мы видим жизнь российской провинции как бы на изломе, на переходе от патриархальных начал «темного царства» к новым в виде протеста и перехода к личной и общественной свободе, которые так необходимы, по мнению писателей и критиков из революционного лагеря, русскому обществу для всеобщего счастья.

Обратимся теперь к наследию юного кумира той эпохи, критика популярного тогда журнала «Современник» Н.А. Добролюбова (1836-1861), чтобы оценить создавшуюся накануне Великих реформ ситуацию. Он родился в семье священника в Нижнем Новгороде и до 11 лет воспитывался дома, а затем учился в нижегородской семинарии. В 1853 г. уехал в Петербург для поступления в духовную академию, но вместо нее поступил на историко-филологичесикй факультет Главного педагогического института на «казенный кошт», т.е., как нынче говорят, стал «бюджетником».

Очень рано в юноше проявился талант критика, и в 1854 г. он составил острую рецензию на сборник Ф.И. Буслаева «Русские пословицы и поговорки», где обвинял автора в натяжках при объяснении мифологических истоков пословиц и поговорок, причислении к ним книжных сентенций. В том же году Добролюбова постигает тяжелый удар — смерть отца и матери, в результате чего он резко порывает с православием, становится убежденным атеистом и критиком режима сначала в педагогическом институте, где учился, а затем и в стране, начинает активно сотрудничать с «Колоколом», издаваемым в вольной русской типографии в Лондоне .

Семейная жизнь Н.А. Добролюбова не сложилась -его сватовство к сестре жены Н.Г. Чернышевского закончилось неудачей. Чернышевский решительно воспротивился этому, что привело к отъезду Добролюбова в 1860 г. за границу, где он лечился от туберкулеза на курортах Швейцарии, а также Франции и Италии. Через год он вернулся на родину и продолжил работу в «Современнике», но лечение за границей не было успешным, и в ноябре 1861 г. он умер. Жизненный опыт у критика был небольшим, поэтому судил он об обществе преимущественно по литературным источникам, приписывая, например, купечеству, качества, которые стали потом хрестоматийными для современников и последующих поколений читателей. Вот как он описывает жизненные обстоятельства купечества о которых рецензируемый им драматург, т. е. сам Островский, и не подозревал: «Это — мир затаенной, тихо вздыхающей скорби, мир тупой, ноющей боли, мир тюремного, гробового безмолвия, лишь изредка оживляемый глухим, бессильным ропотом, робко замирающим при самом зарождении. Нет ни света, ни тепла, ни простора. Гнилью и сыростью веет темная и низкая тюрьма. Ни один звук с вольного воздуха, ни один луч света не проникнет в нее» .

Появление пьесы «Гроза» вызвало новую статью Добролюбова о творчестве Островского, которая уже не так сильно проникнута пессимизмом и озаглавлена «Луч света в темном царстве». Автор видит в поступке Катерины протест против «негодной среды, мешающей хорошей деятельности» . Русские радикалы, сторонники решительных преобразований общества всеми доступными им средствами, включая террор и революцию, готовы были пожертвовать ради этих идей не только чужими человеческими жизнями, но и своими. Вполне естественно, что они принимали и приветствовали самоубийство, один из самых страшных грехов в православии, как протест против существующих порядков. Поэтому Добролюбов видит в драме «Гроза» что-то «освежающее и ободряющее», считает, что эта пьеса -«самое решительное произведение Островского, взаимные отношения самодурства и безгласности…доведены в ней до самых трагических последствий. Фон пьесы указывает на шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом

фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой ее гибели» [Там же. С. 231].

Добролюбов во многих социальных и эстетических вопросах находился под сильным влиянием своего старшего соратника Н.Г. Чернышевского (1828-1889), с которым имел много общего как в биографии, так и в образе мыслей. Оба они находились под влиянием немецких философов, в частности Л. Фейербаха, поэтому мировоззрение Добролюбова быстро превратилось в материалистическое, и он стал врагом идеализма, весьма напоминавшим тургеневского Базарова, хотя многие литературоведы говорят о прототипе в лице Писарева. Вслед за Чернышевским Добролюбов придерживался концепции «разумного эгоизма», согласно которой каждый человек в первую очередь стремится к удовлетворению собственных потребностей, если они содействуют общему благу. Во всех вопросах, которые касались экономических и социальных проблем, он повторяет и пересказывает, только своими словами, мысли Чернышевского [Там же. С. 27]. Сюда относятся революционность, симпатии к социализму, ненависть к либерализму и славянофильству.

В этой связи интересен конфликт между Добролюбовым и критиком из журнала «Москвитянин», затем сотрудничавшим со многими изданиями, Аполлоном Григорьевым, который также написал несколько статей, посвященных творчеству Островского, в одной из которых восторженно воскликнул: «Нет бога кроме Островского и пророка его выше Садовского» . Надо сказать, что творчество Островского порождало полемику между славянофилами, к которым тогда принадлежал А. Григорьев, и революционными демократами в лице Чернышевского, Добролюбова и др. Коснулось это и проблемы освещения облика русского купечества в пьесах Островского. Добролюбов с сарказмом отмечает: «Нужно заметить, что г. А. Григорьев — один из восторженных почитателей таланта Островского; но — должно быть, от избытка восторга — ему никогда не удается высказаться с некоторой ясностью, за что же именно он ценит Островского. Мы читали его статьи и никак не могли добиться толку. Между тем, разбирая «Грозу», г. Григорьев посвящает нам несколько страничек и обвиняет нас в том, что мы прицепили ярлычки к лицам комедий Островского, разделили все их на два разряда: самодуров и забитых личностей, и в развитии отношений между ними, обычных в купеческом быту, заключили все дело нашего комика. Высказав это обвинение, г. Григорьев восклицает, что нет, не в этом состоит особенность и заслуга Островского, а в народности» .

Аполлон Александрович Григорьев, уроженец Замоскворечья, с детства видевший бытовые и коммерческие подробности жизни московского купечества, не мог согласиться с резко обличительной характеристикой Добролюбова. У него живы в памяти были улицы Замоскворечья, где дома дворян «стояли какими-то хмурыми гуляками, запущенными или запустившими

себя с горя, в ряду других, крепко сколоченных и хозяйственно глядевших купеческих домов с высокими воротами и заборами. С воспоминаниями о серых лошадях хозяина, седого купца Игнатия Иваныча, который важивал меня часто смотреть в чистую и светлую конюшню; об извозчике-лихаче Дементье, который часто катал меня от Тверских ворот до нынешних Триумфальных, вероятно из симпатии к русым волосам и румяным щекам моей младшей няньки; о широкой площади с воротами Страстного монастыря перед глазами и с изображением на них «страстей господних».» . Поэтому Ап. Григорьев не соглашался видеть в Островском только сатирика: «Самодурство — это только накипь, пена, комический осадок, оно, разумеется, изображается поэтом комически, да как же иначе его и изображать? — но не оно — ключ к его созданиям! <.> имя для этого писателя, для такого большого, несмотря на его недостатки, писателя — не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не «самодурство», а «народность»» .

С таким определением творчества А. Н. Островского, с такой характеристикой купечества в его пьесах был полностью согласен один из потомков купеческой династии, с 1920 г. оказавшийся в эмиграции, — Павел Афанасьевич Бурышкин. В воспоминаниях он писал, что «известный критик Аполлон Григорьев в своих статьях «После «Грозы» указал на всю фальшь приемов либеральной критики, сказавшуюся в том, что она усмотрела юмор сатирика там, где в действительности была только одна наивная правда народного поэта. Особенно это применимо к комедии «Не в свои сани не садись», относительно которой не может быть сомнения, что сочувствие автора находится на стороне представителей «темного царства» Русакова и Вани Бород-кина, тогда как «господа», Вихорев и Баранчевский, обрисованы такими красками, что никоим образом не могли пользоваться симпатией не только автора, но даже самого непредубежденного зрителя» . На наш взгляд, оценка Ап. Григорьева справедлива, пьесы Островского показывают читателям и театральным зрителям, а после экранизации его драм и комедий — и широким кругам кинозрителей, прежде всего бытописателя, беспристрастно отражающего в своих творениях действительность, как он ее видит и понимает.

В пореформенный период, когда рушилась замкнутость сословных и культурно-бытовых групп общества, Островский переключается с «купеческой темы» как основной в своем творчестве на другие, не менее животрепещущие. Социальная и хронологическая пестрота характеризует его произведение в этот период: от исторических событий и частной жизни XVII в. до «злобы дня», включения в круг персонажей бедных мещан российских окраин, провинциальных актеров и актрис, обитателей разоренных дворянских усадеб, вполне цивилизованных и европеизированных предпринимателей-воротил. Этот период — с 1861 г. до самой смерти великого драматурга в июне 1886 г. — был необычайно

плодотворен и проходил в рамках критического реализма великой русской литературы, свойственного большинству классиков этой эпохи.

Через десять лет после выхода «Грозы» появляется еще одна пьеса Островского, посвященная провинциальному купечеству, — «Горячее сердце» (1869).

Действие происходит все в том же поволжском городе Ка-линове, персонажи комедии также перекликаются: место Дикого занимает купец Курослепов, Катерины -Параша, Бориса — Вася. Однако заметны и большие перемены: вместо драмы, переходящей в трагедию в «Грозе», в «Горячем сердце» наблюдается комедия -бодрая и задорная, а в основу сюжета положен, по сути дела, детектив, когда загадочная пропажа денег оборачивается разоблачением скандального романа хозяйки дома со своим приказчиком, которому она их тайно передает. К этому времени расшатаны основные моральные устои прежней жизни: дочь Курослепова Параша самовольно уходит из дома, его жена вступает в греховную связь с приказчиком, а сам глава семейства находится в каком-то расслабленном состоянии, не в силах приспособиться к новым условиям жизни и предпринимательства. Героем наступившей эпохи становится купец новой формации Хлынов, образ которого перекликается с колоритной личностью купца Хлудова, который более циничен и практичен в своих действиях, чем купцы старой формации. Единственная его слабость — желание тратить деньги «с фантазией», чтобы об этом все говорили и удивлялись, для чего он возит с собой богатого на выдумку «бывшего интеллигентного человека» Аристарха, берет в шуты купчика Васю, водит дружбу с градоначальником и чиновниками, которым готов платить огромные штрафы, маскируя этим фактические взятки. Подобно лесковскому «Чертогону» Хлынов готов пускаться в самые нелепые затеи: устраивать грандиозные кутежи, поливать садовые дорожки шампанским, стрелять в честь гостя из пушки и совершать другие поступки, подсказанные нетрезвым рассудком. Такие бессмысленные на первый взгляд действия, по-моему, связаны с большим напряжением предпринимательской деятельности, когда постоянная угроза разорения или даже уголовного преследования, скука повседневной жизни находят выход в виде безумных трат денег, сил и выдумки для обретения, хотя бы и временно, душевного равновесия (подробнее см.: ).

Еще через десять лет появляется пьеса «Бесприданница» (1879), действующие лица которой уже мало напоминают купцов, с которыми А. Н. Островский познакомил нас раньше. В них нет и следа тех патриархальности и неотесанности, какие отличали Дикого и Курослепова. Это владельцы торговых фирм, а не лавок и лабазов, они носят вместо купеческих поддевок европейские одежды, читают парижские газеты и ведут себя гордо, почти недоступны для общения, как миллионер Кнуров, который, по его словам, разговаривать ездит в Петербург да за границу. Его собрат по бизнесу Вожеватов пока более живой и доступный, хотя тоже

следует установленным правилам: вместо традиционного купеческого чая он с утра пьет шампанское, разлитое в чайники, «чтобы люди чего дурного не сказали». Однако по-прежнему в купеческой жизни царят, по мнению Островского, холодная расчетливость и цинизм, уверенность в неотразимости банкнот и чековой книжки. Разменной монетой в такой жизни становится любовь. Два уже упомянутых купца и барин-делец Паратов соперничают за благосклонность Ларисы Огудаловой, но любви в пьесе очень мало. Вожеватов заранее уступает Ларису Кнурову, считая, что всякому товару есть цена и Лариса ему пока не по карману. Кнуров охотно сторонится перед Паратовым, чтобы потом легче было взять реванш и увезти сломленную Ларису в Париж на выставку. А заканчивается все тем, что купцы испытывают еще раз судьбу и разыгрывают Ларису в «орлянку», но она не достается никому и умирает от рук своего жениха, скромного, но амбициозного Карандышева. По мнению известного критика В. Лакшина, по особой сложности и напряженности скрытых душевных переживаний «Бесприданница» представляет собою новое слово в творчестве Островского и в этом своем качестве предвосхищает чеховскую психологическую драму» .

Таким образом, на протяжении более чем 30 лет А.Н. Островский наблюдал и отображал многообразную жизнь купечества. Сначала это была какая-то экзотическая страна, которая находилась рядом, но не была известна литературе. Писатель как бы приглашает заглянуть в окна купеческих особняков и не только увидеть чинно обсуждающих за самоваром свои дела купцов, плутующих и угодливых приказчиков, купеческих жен и дочерей, но и услышать их оригинальный и образный язык, увидеть воочию их образ жизни, узнать их мысли и чаяния. В сознании читателей и театральных зрителей Островский закрепился как бытописатель купечества, который и сам, как на портрете Перова, похож на купца в просторном халате с меховой опушкой, спокойный, уравновешенный, благодушный.

Однако не все так просто в творчестве великого драматурга: на протяжении своей сознательной жизни его взгляды и жизненная позиция менялись. Сначала следование традициям сценической школы Н. В. Гоголя, затем несколько лет сотрудничества в славянофильском «Москвитянине» и даже увлечение взглядами революционных демократов. Но долгие годы работы в передовых журналах «Современник» и «Отечественные записки» изменили мысли и стиль пьес Островского, и он в своем творчестве предвосхищает новаторскую драматургию Чехова. Самый известный критик Островского — Добролюбов — в уже рассмотренных здесь статьях дал развернутую, хотя и претенциозную, критику первых его пьес, но в дальнейшем многие критические положения переносились на более поздние произведения драматурга. Об этом была написана и в 1968 г. защищена в Томском университете диссертация Э.М. Жиляко-вой, в которой был продолжен разбор творчества

А.Н. Островского в последние годы его жизни . Отрадно, что и в наши дни этот автор продолжает изучение наследия великого драматурга, но уже как плодовитого переводчика .

Творчество А. Н. Островского, небывалый успех его пьес, которые составили основной репертуар русского театра, вызвали целый поток подражателей, пытавшихся использовать «купеческую тему» в своих интересах. По мнению П. А. Бурышкина, представителя последнего поколения дореволюционного купечества, оказавшегося затем в эмиграции, «рядом с Островским нужно поставить И.Ф. Горбунова, который изображал быт купечества примерно в тех же красках. Он был актер Александринского театра в Петербурге, но славился главным образом как неподражаемый рассказчик. Он написал пьесу «Самодур», где превзошел Островского в «обличении» купеческой бесчестности и преступности, но, как и другие произведения Горбунова, они особого успеха не имели» . Известный литературный критик Л. Лотман разбирает творчество целого ряда драматургов, последователей А.Н. Островского, принадлежавших к «купеческой школе» драматургии, но большинство из них не получили известность, так как не имели оригинальности и таланта своего литературного вождя и попросту перелицовывали его пьесы . Без таланта и мудрости Островского это направление быстро иссякло, оставив только слабый след в литературной и театральной истории страны.

В заключение отметим, что творчество А.Н. Островского на протяжении более чем трех десятков лет претерпело серьезную эволюцию и прошло ряд этапов. В целом наблюдался переход от критического направления его пьес в отношении купечества к бытописательству, а затем и к художественному проникновению в суть изображаемых явлений и процессов. Если Островский видел и обличал общественные пороки и недостатки, то практически всех групп населения, а не только русской купеческой среды. Само понятие «темное царство» было навязано революционной критикой в своих пропагандистских целях, но не было правдой жизни, которая присутствовала в пьесах Островского и была основана на глубоком знании и понимании образа жизни и деятельности купечества. Тем не менее «доб-ролюбовское» толкование Островского было господствующим на протяжении почти полутора веков и находит своих сторонников и поныне. На мой взгляд, гораздо более приемлема и интересна для исследования истории купечества концепция, предложенная другим критиком, Аполлоном Григорьевым, суть которой сводится к тому, что купечество является неотделимой частью народа, несет в себе много положительных качеств, которые в современном ему обществе недооценены. Это касается как сословия в целом, так и отдельных его представителей. А.П. Григорьев неоднократно вступался за «купчишку», как его называли иногда оппоненты, Н.А. Полевого, автора капиталь-

ного труда «История русского народа» и издателя журнала «Московский телеграф». Этот журнал был закрыт по указу императора Николая I за отрицательную рецензию редактора на псевдопатриотическую пьесу Н.В. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла». Обремененный семьей и долгами Полевой, бывший когда-то иркутским купеческим сыном, вынужден был сам теперь писать официальные патриотические драмы из русской истории . Положительная оценка роли купечества в русской истории отражена и в некоторых современных работах. Например, составитель «Энциклопедии купеческих родов» О. Платонов считает, что «православному русскому человеку была чужда идея стяжательства, богатства ради богатства — представления прогресса

как постоянного наращивания обладания все большим числом вещей и предметов. Идее прогресса как стяжательства русская духовная культура противопоставляет идею преображения жизни через преодоление греховной основы человека путем самоотверженного подвижнического труда» . Именно через труд, причем сложный квалифицированный труд владельца предприятия и его служащих, возможен правильный (праведный) путь к богатству, и об этом говорили многие русские писатели и ученые. Такой путь привел бы Россию к середине XX в. к мировому лидерству в экономике, численности населения, уровне его жизни и многих других показателях. Однако этого, к великому сожалению, не случилось, и сегодня многое придется создавать заново.

ЛИТЕРАТУРА

[Электронный ресурс]//URL: https://liarte.ru/diplomnaya/mir-kupechestva-u-gogolya-i-ostrovskogo/

1. История предпринимательства в России. М. : РОССПЭН, 2000. Кн. 1: От средневековья до середины XIX в.

2. Купеческие дневники и мемуары конца XVIII — первой половины XIX веков / сост.: А.В. Семенова, А.И. Аксенов, Н.В. Середа. М., 2007.

3. Русские писатели: биобиблиографический словарь: в 2 т. / под ред. П. А. Николаева. М. : Просвещение, 1990.

4. Белинский В.Г. Петербург и Москва // Физиология Петербурга. М. : Сов. Россия, 1984. С. 42-72.

5. Островский А.Н. Собрание сочинений: в 10 т. М. : Худож. лит., 1959.

6. Берг Н.В. Молодой Островский // А.Н. Островский в воспоминаниях современников. М. : Худож. лит., 1966. С. 36-46.

7. Горбунов И.Ф. Отрывки из воспоминаний // А.Н. Островский в воспоминаниях современников. М. : Худож. лит., 1966. С. 47-64.

8. Островский А.Н. Собрание сочинений: в 6 т. М. : ТЕРРА, 1999.

9. Максимов С.В. Литературные путешествия. М. : Современник, 1986.

10. Добролюбов Н.А. Темное царство (Сочинения А. Островского. Два тома. СПб., 1859) // Статьи об Островском. М. : Гос. изд-во худож. лит.,

1956. С. 3-152.

11. Добролюбов Н.А., Писарев Д.И. Избранное. М. : РОССПЭН, 2010.

12. Григорьев Ап. Воспоминания. Л. : Наука, 1980.

13. Григорьев Ап.А. Сочинения. СПб. : Изд. Н.Н. Страхова. СПб., 1876.

14. Бурышкин П. А. Москва купеческая: мемуары. М. : Высшая школа, 1991.

15. Бойко В.П. Русское купечество в изображении Н.С. Лескова // Вестник Томского государственного университета. 2016. № 406. С. 45-50.

16. Лакшин В. Островский — драматург // Островский А.Н. Избранные пьесы. М. : Худож. лит-ра, 1982. С. 3-44.

17. Жилякова Э.М. Особенности реализма драматургии А.Н. Островского 70-80-х годов: дис. … канд. филол. наук. Томск, 1968. 276 с.

18. Жилякова Э.М., Буданова И.Б. «Мандрагора» Н. Макиавелли в переводческом наследии А.Н. Островского // Вестник Томского государственного университета. 2016. № 411. С. 5-11.

19. Лотман Л. А.Н. Островский и русская драматургия его времени. М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1961.

20. 1000 лет русского предпринимательства: из истории купеческих родов / сост., вступ. ст., примеч. О. Платонова. М. : Современник, 1995.

Boyko Vladimir P. Tomsk State University of Architecture and Building (Tomsk, Russia).

E-mail: RUSSIAN MERCHANTS IN PLAYS BY AN. OSTROVSKY AND IN THE ARTICLES OF HIS CRITICS. Key words: Russia; merchants; A.N. Ostrovsky; activity; appearance.

The article is devoted to the history of the Russian merchants» entrepreneurship, reflected in the works of A.N. Ostrovsky, and is about contemporaries» attitude to his plays, especially professional critics». Here are highlighted the key periods in creativity of the great playwright. The period when he followed the canons of a natural school, then became a Slavophile was the first one. Then A.N. Ostrov-sky paid tribute to the revolutionary-democratic trend in Russian literature and it was only after the reform of 1861 that he embarked on the path of mature realism. This evolution did not remain without the close attention of contemporaries and was reflected in literary criticism, which is also examined and analyzed in the article. Ostrovsky»s works of art, materials of his expedition to the Upper Volga and correspondence, memories of his contemporaries, critical articles about him in the periodical press were used as the main sources here. In addition, the author of the article got acquainted with many works of literary critics that show the features of the great playwright»s creativity and the evolution of his views throughout almost four decades of the XIX century. The most close to the author»s convictions is the concept proposed by the well-known critic Apollon Grigoriev who believed that the merchant class was an inseparable part of the people and had many positive qualities that in his contemporary society had been undervalued. This applies to both the whole class and its individual representatives of the merchants. The concept of «the dark kingdom» was imposed on revolutionary criticism for propaganda purposes and was not the truth of life, which was present in the plays of Ostrovsky. The very notion of a «dark kingdom» was imposed by revolutionary criticism for propaganda purposes and was not the truth of life that was presented in Ostrovsky»s plays. His work was based on a deep knowledge, understanding of the way of life and activity of the merchant class, it has become known through many historical studies only recently. Nevertheless, Dobrolyubov»s interpretation of Ostrovsky was dominant for almost a century and a half and finds his supporters to this day. The Great Russian playwright A.N. Ostrovsky showed the sprouts of new relations in the Russian reality of the second half of the nineteenth century, which also gave positive results. Although the article notes that Russian entrepreneurship and commerce in the pre-reform time were covered by Ostrovsky as a rudimentary and primitive, in 30 years certain changes in this characteristic had already been noted. Here are some of the results of this development: most merchants received a good education, were interested in politics and culture, and often went abroad, had being become the leading force in the economy and a notable figure in the social and cultural life of the country.

1. Bovykin, V.I., Gavlin, M.L., Epifanova L.M. et al. (2000) Istoriyapredprinimatel»stva vRossii . Book 1. Mos-

2. Semenova, A.V., Aksenov, A.I. & Sereda, N.V. (2007) Kupecheskie dnevniki i memuary kontsa XVIII — pervoy poloviny XIX vekov . Moscow: ROSSPEN.

3. Nikolaev, P.A. (ed.) (1990) Russkie pisateli. Biobibliograficheskiy slovar»: v 2 t. . Mos-

cow: Prosveshchenie.

4. Belinskiy, V.G. (1984) Peterburg i Moskva . In: Belinskiy, V.G. & Nekrasov, N.A. (eds) Fiziologiya Peterburga . Moscow: Sov. Rossiya. pp. 42-72.

5. Ostrovskiy, A.N. (1959) Sobranie sochineniy: v 101. . Moscow: Khudozhestvennaya literatura.

6. Berg, N.V. (1966) Molodoy Ostrovskiy . In: Grigorenko, V.V., Makashin, S.A., Mashinskiy, S.I. & Ryurikov, B.S. (eds)A.N. Os-

trovskiy v vospominaniyakh sovremennikov . Moscow: Khudozhestvennaya literatura. pp. 3646.

7. Gorbunov, I.F. (1966) Otryvki iz vospominaniy . In: Grigorenko, V.V., Makashin, S.A., Mashinskiy, S.I. & Ryurikov, B.S.

Ю.В.Лебедев

Мир А. Н. Островского.

«Мир Островского — не наш мир, и до известной степени мы, люди другой культуры, посещаем его как чужестранцы… Чуждая и непонятная жизнь, которая там происходит, …может быть любопытной для нас, как все невиданное и неслыханное; но сама по себе неинтересна та человеческая разновидность, которую облюбовал себе Островский. Он дал некоторое отражение известной среды, определенных кварталов русского города; но он не поднялся над уровнем специфического быта, и человека заслонил для него купец» — так писал об Островском в начале XX века бесспорно талантливый человек либерально-западнической культурной ориентации Юлий Айхенвальд. Утонченный интеллигент! Но его отношение к Островскому деспотичнее любых Кабаних. И в нем, как ни прискорбно это сознавать,- типичный образец той изощренной эстетической «высоты», которую наша культура начала XX века набирала для того, чтобы, совершенно обособившись от национальной жизни, сначала духовно, а потом и физически сокрушить ее.

«Он глубоко некультурен, Островский,- внешний, элементарный… со своей прописной назидательностью и поразительным непониманием человеческой души»,- договаривал Ю. Айхенвальд. «Колумб Замоскворечья». Эта формула с помощью не очень чуткой критики прочно приросла к его драматургии. И глуховатость к Островскому все нарастала, затеняя глубинное, общенациональное содержание его пьес. «Страной, далекой от шума быстротекущей жизни», называли художественный мир Островского далеко не худшие знатоки его творчества. Купеческая жизнь представлялась им отсталым и захолустным уголком, отгороженным высокими заборами от большого мира национальной жизни. При этом совершенно забывалось, что сам-то «Колумб», открывший замоскворецкую страну, ощущал и границы и ритмы ее жизни совершенно иначе. Замоскворечье в представлении Островского не ограничивалось Камер-коллежским валом. За ним от московских застав вплоть до Волги шли фабричные села, посады, города и составляли продолжение Москвы — самую бойкую, самую промышленную местность Великороссии. Там на глазах из сел возникали города, а из крестьян богатые фабриканты. Там бывшие крепостные превращались в миллионщиков. Там простые ткачи в 15-20 лет успевали сделаться фабрикантами-хозяевами и начинали ездить в каретах. Все это пространство в 60 тысяч с лишком квадратных верст и составляло как бы продолжение Москвы и тяготело к ней. Москва была городом вечно обновляющимся, вечно юным. Через Москву волнами вливалась в Россию народная сила. Все, что сильно умом и талантом, все, что сбросило лапти и зипун, стремилось в Москву.

Вот такая она, многошумная страна Островского, вот такой у нее простор и размах. И купец интересовал Островского не только как представитель торгового сословия, но и как центральная русская натура, средоточие народной жизни в ее росте и становлении, в ее движущемся, драматическом существе. Сам отец Островского, Николай Федорович, не был коренным москвичом. Сын костромского священника, выпускник провинциальной Костромской семинарии, он окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата, но выбрал поприще светской службы. Он женился на Любови Ивановне Саввиной, дочери московской просвирни, вдовы пономаря, девушке большой душевной красоты и внешней привлекательности.

Детские и юношеские годы.

Александр Николаевич Островский родился 31 марта (12 апреля) 1823 года в Замоскворечье, в самом центре Москвы, в колыбели славной российской истории, о которой вокруг говорило все, даже названия замоскворецких улиц. Вот главная из них, Большая Ордынка, одна из самых старых. Название свое получила потому, что несколько веков назад по ней проходили татары за данью к великим московским князьям. Примыкающие к ней Большой Толмачевский и Малый Толмачевский переулки напоминали о том, что в те давние годы здесь жили «толмачи» — переводчики с восточных языков на русский и обратно. А на месте Спас-Болвановского переулка русские князья встречали ордынцев, которые всегда несли с собой на носилках изображение татарского языческого идола Болвана. Иван III первым сбросил Болвана с носилок в этом месте, десять послов татарских казнил, а одного отправил в Орду с известием, что Москва больше платить дани не будет. Впоследствии Островский скажет о Москве: «Там древняя святыня, там исторические памятники… там, в виду торговых рядов, на высоком пьедестале, как образец русского патриотизма, стоит великий русский купец Минин».

Сюда, на Красную площадь, приводила мальчика няня, Авдотья Ивановна Кутузова, женщина, щедро одаренная от природы. Она чувствовала красоту русского языка, знала многоголосый говор московских базаров, на которые съезжалась едва ли не вся Россия. Няня искусно вплетала в разговор притчи, прибаутки, шутки, пословицы, поговорки и очень любила рассказывать чудесные народные сказки.

Островский окончил Первую московскую гимназию и в 1840 году, по желанию отца, поступил на юридический факультет Московского университета. Но учеба в университете не пришлась ему по душе, возник конфликт с одним из профессоров, и в конце второго курса Островский уволился «по домашним обстоятельствам».

В 1843 году отец определил его на службу в Московский совестный суд. Для будущего драматурга это был неожиданный подарок судьбы. В суде рассматривались жалобы отцов на непутевых сыновей, имущественные и другие домашние споры. Судья глубоко вникал в дело, внимательно выслушивал спорящие стороны, а писец Островский вел записи дел. Истцы и ответчики в ходе следствия выговаривали такое, что обычно прячется и скрывается от посторонних глаз. Это была настоящая школа познания драматических сторон купеческой жизни. В 1845 году Островский перешел в Московский коммерческий суд канцелярским чиновником стола «для дел словесной расправы». Здесь он сталкивался с промышлявшими торговлей крестьянами, городскими мещанами, купцами, мелким дворянством. Судили «по совести» братьев и сестер, спорящих о наследстве, несостоятельных должников. Перед ним раскрывался целый мир драматических конфликтов, звучало все разноголосое богатство живого великорусского языка. Приходилось угадывать характер человека по его речевому складу, по особенностям интонации. Воспитывался и оттачивался талант будущего «реалиста-слуховика», как называл себя Островский-драматург, мастер речевой характеристики персонажей в своих пьесах.

Начало творческого пути.

«Свои люди — сочтемся!». Еще с гимназических лет Островский становится завзятым московским театралом. Он посещает Петровский (ныне Большой) и Малый театры, восхищается игрой Щепкина и Мочалова, читает статьи В. Г. Белинского о литературе и театре. В конце 40-х годов Островский пробует свои силы на писательском, драматургическом поприще и публикует в «Московском городском листке» за 1847 год «Сцены из комедии «Несостоятельный должник», «Картину семейного счастья» и очерк «Записки замоскворецкого жителя». Литературную известность Островскому приносит комедия «Банкрот», над которой он работает в 1846-1849 годах и публикует в 1850 году в журнале «Москвитянин» под измененным заглавием — «Свои люди — сочтемся!».

Пьеса имела шумный успех в литературных кругах Москвы и Петербурга. Писатель В. Ф. Одоевский сказал: «Я считаю, на Руси три трагедии: «Недоросль», «Горе от ума», «Ревизор». На «Банкроте» я ставлю номер четвертый». Пьесу Островского ставили в ряд гоголевских произведений и называли купеческими «Мертвыми душами». Влияние гоголевской традиции в «Своих людях…» действительно велико. Молодой драматург избирает сюжет, в основе которого лежит довольно распространенный случай мошенничества в купеческой среде. Самсон Силыч Большов занимает большой капитал у своих собратьев-купцов и, поскольку возвращать долги ему не хочется, объявляет себя обанкротившимся человеком, несостоятельным должником. Свое состояние он переводит на имя приказчика Лазаря Подхалюзина, а для крепости мошеннической сделки отдает за него замуж свою дочь Липочку. Большова сажают в долговую тюрьму, но он не унывает, поскольку верит, что Лазарь внесет для его освобождения небольшую сумму от полученного капитала. Однако он ошибается: «свой человек» Лазарь и родная дочь Липочка не дают отцу ни копейки.

Подобно гоголевскому «Ревизору», в комедии Островского изображается пошлая и достойная осмеяния купеческая среда. Вот Липочка, мечтающая о женихе «из благородных»: «Ничего и потолще, был бы собою не мал. Конечно, лучше уж рослого, чем какого-нибудь мухортика. И пуще всего, Устинья Наумовна, чтоб не курносого, беспременно чтобы был бы брюнет; ну, понятное дело, чтоб и одет был по-журнальному…» Вот ключница Фоминична со своим взглядом на достоинства женихов: «Да что их разбирать-то! Ну, известное дело, чтоб были люди свежие, не плешивые, чтоб не пахло ничем, а там какого ни возьми, все человек». Вот пошлый самодур-отец, назначающий дочери своего жениха, Лазаря: «Важное дело! Не плясать же мне по ее дудочке на старости лет. За кого велю, за того и пойдет. Мое детище: хочу с кашей ем, хочу масло пахтаю…» «Даром что ли я ее кормил!»

Вообще на первых порах ни один из героев комедии Островского не вызывает никакого сочувствия. Кажется, что, подобно «Ревизору» Гоголя, единственным положительным героем «Своих людей…» является смех. Однако по мере движения комедии к развязке в ней появляются новые, негоголевские интонации. Решаясь на мошенническую махинацию, Большов искренне верит, что со стороны Лазаря Подхалюзина и дочери Липочки не может быть никакого подвоха, что «свои люди сочтутся». Тут-то жизнь и готовит ему злой урок.

В пьесе Островского сталкиваются два купеческих поколения: «отцы» в лице Большова и «дети» в лице Липочки и Лазаря. Различие между ними сказывается даже в «говорящих» именах и фамилиях. Большов — от крестьянского «большак», глава семьи, и это очень знаменательно. Большов — купец первого поколения, мужик в недалеком прошлом. Сваха Устинья Наумовна так говорит о семействе Большовых: «А они-то разве благородные? То-то и беда, яхонтовый! Нынче заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит. Вот хоть бы и Алимпияда-то Самсоновна… происхождения-то небось хуже нашего. Отец-то, Самсон Силыч, голицами торговал на Балчуге; добрые люди Самсошкою звали, подзатыльниками кормили. Да и матушка-то Аграфена Кондратьевна чуть-чуть не паневница — из Преображенского взята. А нажили капитал да в купцы вылезли, так и дочка в прынцессы норовит. А все это денежки».

Разбогатев, Большов порастратил народный нравственный «капитал», доставшийся ему по наследству. Став купцом, он готов на любую подлость и мошенничество по отношению к чужим людям. Он усвоил торгашеско-купеческое «не обманешь — не продашь». Но кое-что из прежних нравственных устоев в нем еще теплится. Большов еще верит в искренность семейных отношений: свои люди сочтутся, друг друга не подведут.

Но то, что живо в купцах старшего поколения, совершенно не властно над детьми. На смену самодурам большовым идут самодуры подхалюзины. Для них уже ничто не свято, они с легким сердцем растопчут последнее прибежище нравственности — крепость семейных уз. И Большов — мошенник, и Подхалюзин — мошенник, но выходит у Островского, что мошенник мошеннику рознь. В Большове еще есть наивная, простодушная вера в «своих людей», в Подхалюзине осталась лишь изворотливость и гибкость прощелыги-дельца. Большов наивнее, но крупнее. Подхалюзин умнее, но мельче, эгоистичнее.

Добролюбов о комедии «Свои люди — сочтемся!». Островский и Гоголь.

Добролюбов, посвятивший ранним произведениям Островского статью «Темное царство», подошел к оценке «Своих людей…» с гоголевскими мерками и не заметил в комедии прорыва в высокую драму. По Добролюбову, в комедии Островского, как в «Ревизоре», есть лишь видимость сценического движения: самодура Большова сменяет такой же самодур Подхалюзин, а на подходе и третий самодур — Тишка, мальчик в доме Большова. Налицо призрачность совершающихся перемен: «темное царство» пребывает незыблемым и непоколебимым. Добролюбов не заметил, что в диалектике смены самодуров есть у Островского явные человеческие утраты. То, что еще свято для Большова (вера в «своих людей»), уже отторгнуто Подхалюзиным и Липочкой. Смешной и пошлый в начале комедии, Большов вырастает к ее финалу. Когда оплеваны детьми даже родственные чувства, когда единственная дочь жалеет десяти копеек кредиторам и с легкой совестью спроваживает отца в тюрьму,- в Большове просыпается страдающий человек: «Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть… Знаешь, Лазарь, Иуда, ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем…» Изменяется в «Своих людях…» и Липочка. Ее пошлость из смешной в начале пьесы превращается в ужасную, принимает устрашающие размеры в конце. Сквозь пошлый быт пробиваются в финале комедии трагические мотивы. Поруганный детьми, обманутый и изгнанный, купец Большов напоминает короля Лира из одноименной шекспировской трагедии. Именно так, а не по Добролюбову, исполняли русские актеры, начиная с М. С. Щепкина и Ф. А. Бурдина, его роль.

Наследуя гоголевские традиции, Островский шел вперед. Если у Гоголя все персонажи «Ревизора» одинаково бездушны, а их бездушие высвечивается изнутри лишь гоголевским смехом, то у Островского в бездушном мире открываются источники живых человеческих чувств.

Новый этап в творчестве Островского начала 50-х годов. В 1850 году редакторы славянофильского журнала «Москвитянин» М. П. Погодин и С. П. Шевырев, спасая пошатнувшийся авторитет своего издания, приглашают к сотрудничеству целую группу молодых литераторов. При «Москвитянине» образуется «молодая редакция», душою которой оказывается Островский. К нему примыкают талантливые критики Аполлон Григорьев и Евгений Эдельсон, проникновенный знаток и вдумчивый исполнитель народных песен Тертий Филиппов, начинающие писатели Алексей Писемский и Алексей Потехин, поэт Лев Мей… Кружок ширится, растет. Живой интерес к народному быту, к русской песне, к национальной культуре объединяет в дружную семью талантливых людей из разных сословий — от дворянина до купца и мужика-отходника. Само существование такого кружка — вызов казенному, удручающему однообразию «подмороженной» русской жизни эпохи николаевского царствования. Члены «молодой редакции» видели в купеческом сословии все движущееся многообразие русской жизни — от торгующего крестьянина до крупного столичного дельца, напоминающего иностранного негоцианта. Торговля заставляла купцов общаться с самыми разными людьми из разных общественных слоев. Поэтому в купеческой среде было представлено и все разнообразие народной речи. За купеческим миром открывался весь русский народ в наиболее характерных его типах.

В начале 50-х годов в творчестве Островского происходят существенные перемены. Взгляд на купеческую жизнь в первой комедии «Свои люди — сочтемся!» кажется драматургу «молодым и слишком жестким». «…Пусть лучше русский человек радуется, видя себя на сцене, чем тоскует. Исправители найдутся и без нас. Чтобы иметь право исправлять народ, не обижая его, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее; этим-то я теперь и занимаюсь, соединяя высокое с комическим». В пьесах первой половины 50-х годов «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок» и «Не так живи, как хочется» Островский изображает преимущественно светлые, поэтические стороны русской жизни. В комедии «Бедность не порок», на первый взгляд, те же герои, что и в «Своих людях…»: самодур-хозяин Гордей Торцов, покорная ему жена Пелагея Егоровна, послушная воле отца дочь Любушка и, наконец, приказчик Митя, неравнодушный к хозяйской дочери. Но при внешнем сходстве отношения в доме Торцовых во многом иные.

Гордей Торцов нарушает заветы народной морали. Поддавшись влиянию московского фабриканта Африкана Коршунова, он увлекается модной новизной: пытается завести в доме порядки на европейский манер, заказывает дорогую «небель», собирается оставить провинциальный Черемухин и уехать в Москву. Разгулявшейся своевольной натуре Гордея Карпыча противостоит вековой уклад русской жизни. Не случайно действие комедии протекает в поэтическое время святок: звучат песни, заводятся игры и пляски, появляются традиционные маски ряженых. Жена Гордея Пелагея Егоровна заявляет: «Модное-то ваше да нынешнее… каждый день меняется, а русской-то наш обычай испокон веку живет!»

Дочь Гордея Торцова Любушка неравнодушна к бедному приказчику Мите. Но задуривший отец хочет отдать ее за постылого старика Африкана Коршунова. В пьесу включаются знакомые мотивы русских народных сказок. Фамилия нелюбимого жениха перекликается с темной, зловещей птицей сказочных сюжетов — с коршуном, а невеста сравнивается с белой лебедушкой.

Митя в пьесе совершенно не похож на Лазаря Подхалюзина из «Своих людей…». Это человек одаренный и талантливый, любящий поэзию Кольцова. Его речь возвышенна и чиста: он не столько говорит, сколько поет, и песня эта то жалобная, то широкая и раздольная.

Своеобразен в пьесе и тип Любима Торцова, родного брата Гордея Карпыча, в прошлом тоже богатого купца, но промотавшего все свое состояние. Теперь он беден и нищ, но зато и свободен от развращающей душу власти денег, чинов и богатства, рыцарски-благороден, человечески щедр и высок. Его обличительные речи пробуждают совесть в самодуре Гордее Карпыче. Намеченная свадьба Любушки с Африканом Коршуновым расстраивается. Отец отдает дочь замуж за бедного приказчика Митю.

Над самодурством, над разгулом злых сил в купеческих характерах торжествует, одерживая одну за другой свои победы, народная нравственность. Островский верит в здоровые и светлые начала русского национального характера, которые хранит в себе купечество. Но в то же время драматург видит и другое: как буржуазное своеволие и самодурство подтачивают устои народной морали, как непрочно подчас оказывается их торжество. Гордей смирился и вдруг отказался от своего первоначального решения выдать дочь за фабриканта Коршунова. Вероятно, совесть еще теплится в его своевольной душе. Но есть ли твердая гарантия, что самодур Торцов с такой же легкостью не передумает и не отменит завтра благородного и доброго решения? Такой гарантии, конечно, дать никто не может.

Добролюбов и Ап. Григорьев о комедиях Островского 50-х годов.

Комедии Островского 50-х годов получили высокую оценку в русской критике, хотя подходы к ним у критиков диаметрально разошлись. Революционер-демократ Добролюбов пытался не заметить тех важных перемен, которые произошли в творчестве Островского начала 50-х годов. Цикл своих статей о творчестве драматурга критик назвал «Темное царство». В них он увидел мир Островского таким: «Перед нами грустно покорные лица наших младших братий, обреченных судьбою на зависимое, страдательное существование. Чувствительный Митя, добродушный Андрей Барсуков, бедная невеста — Марья Андреевна, опозоренная Авдотья Максимовна, несчастная Даша и Надя — стоят перед нами безмолвно покорные судьбе, безропотно унылые… Это мир затаенной, тихо вздыхающей скорби, мир тупой, ноющей боли, мир тюремного, гробового безмолвия…»

Иначе оценил творчество Островского Аполлон Григорьев: «Попробуйте без теории в голове и в сердце, а руководствуясь простым здравым смыслом и простым же здравым чувством, приложить Добролюбовский масштаб к «Бедность не порок» — ахинея выйдет ужаснейшая!

Темное царство выйдет весь этот старый, веселый, добрый быт, который царствует в драме, которого так жаль доброй старухе-матери, которого извечным и святым понятиям долга подчиняется светлая личность Любови Гордеевны и даровито-страстная личность Мити,- к миру с которым, а потом и к восстановлению мира и лада в котором стремится великая душа Любима Торцова… Темное царство выйдет все, что составляет поэзию, благоуханную, молодую, чистую поэзию драмы… поэзию, рассыпанную по ней наивно, безрасчетно, даже, пожалуй, в виде сырых материалов святочных забав, целиком, без переработки внесенных художником в его искреннее создание… А протестантами явятся Гордей Карпыч, у которого есть официант, знающий, «где кому сесть, что делать», да, с позволения сказать, Африкан Савич Коршунов, «изверг естества», по выражению Любима.

Да что об этом и говорить в настоящую минуту?.. Островский столь же мало обличитель, как он мало идеализатор. Оставимте его быть тем, что он есть — великим народным поэтом, первым и единственным выразителем нашей народной сущности в ее многообразных проявлениях…»

Творческая история «Грозы».

К художественному синтезу темных и светлых начал купеческой жизни Островский пришел в русской трагедии «Гроза» — вершине его зрелого творчества. Созданию «Грозы» предшествовала экспедиция драматурга по Верхней Волге, предпринятая по заданию Морского министерства в 1856-1857 годах. Она оживила и воскресила в памяти юношеские впечатления, когда в 1848 году Островский впервые отправился с домочадцами в увлекательное путешествие на родину отца, в волжский город Кострому и далее, в приобретенную отцом усадьбу Щелыково. Итогом этой поездки явился дневник Островского, многое приоткрывающий в его восприятии жизни провинциальной, поволжской России.

Островские тронулись в путь 22 апреля, накануне Егорьева дня. «Время весеннее, праздники частые»,- говорит Купава царю Берендею в «весенней сказке» Островского «Снегурочка». Путешествие совпало с самым поэтическим временем года в жизни русского человека. По вечерам в обрядовых весенних песнях, звучавших за околицей, в рощах и долинах, обращались крестьяне к птицам, кудрявым вербам, белым березам, к шелковой зеленой траве. В Егорьев день ходили вокруг полей, «окликали Егория», просили его хранить скотину от хищных зверей. Вслед за Егорьевым днем шли праздники зеленых святок (русальная неделя), когда водили в селах хороводы, устраивали игру в горелки, жгли костры и прыгали через огонь.

Путь Островских продолжался целую неделю и шел через древние русские города: Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Кострому. Неистощимым источником поэтического творчества открывался для Островского Верхне-Волжский край.

«С Переяславля начинается Меря,- записывает он в дневнике,- земля, обильная горами и водами, и народ и рослый, и красивый, и умный, и откровенный, и обязательный, и вольный ум, и душа нараспашку. Это земляки мои возлюбленные, с которыми я, кажется, сойдусь хорошо. Здесь уж не увидишь маленького согнутого мужика или бабу в костюме совы, которая поминутно кланяется и приговаривает: «а батюшка, а батюшка…» «И все идет кресчендо,- продолжает он далее,- и города, и виды, и погода, и деревенские постройки, и девки. Вот уж восемь красавиц попались нам на дороге». «По луговой стороне виды восхитительные: что за села, что за строения, точно как едешь не по России, а по какой-нибудь обетованной земле».

И вот Островские в Костроме. «Мы стоим на крутейшей горе, под ногами у нас Волга, и по ней взад и вперед идут суда то на парусах, то бурлаками, и одна очаровательная песня преследует нас неотразимо. Вот подходит расшива, и издали чуть слышны очаровательные звуки; все ближе и ближе, песнь растет и полилась, наконец, во весь голос, потом мало-помалу начала стихать, а между тем уж подходит другая расшива и разрастается та же песня. И нет конца этой песне… А на той стороне Волги, прямо против города, два села; и особенно живописно одно, от которого вплоть до Волги тянется самая кудрявая рощица, солнце при закате забралось в нее как-то чудно, с корня, и наделало много чудес. Я измучился, глядя на это… Измученный, воротился я домой и долго, долго не мог уснуть. Какое-то отчаяние овладело мной. Неужели мучительные впечатления этих пяти дней будут бесплодны для меня?»

Бесплодными такие впечатления оказаться не могли, но они еще долго отстаивались и вызревали в душе драматурга и поэта, прежде чем появились такие шедевры его творчества, как «Гроза», а потом «Снегурочка».

О большом влиянии «литературной экспедиции» по Волге на последующее творчество Островского хорошо сказал его друг С. В. Максимов: «Сильный талантом художник не в состоянии был упустить благоприятный случай… Он продолжал наблюдения над характерами и миросозерцанием коренных русских людей, сотнями выходивших к нему навстречу… Волга дала Островскому обильную пищу, указала ему новые темы для драм и комедий и вдохновила его на те из них, которые составляют честь и гордость отечественной литературы. С вечевых, некогда вольных, новгородских пригородов повеяло тем переходным временем, когда тяжелая рука Москвы сковала старую волю и наслала воевод в ежовых рукавицах на длинных загребистых лапах. Приснился поэтический «Сон на Волге», и восстали из гроба живыми и действующими «воевода» Нечай Григорьевич Шалыгин с противником своим, вольным человеком, беглым удальцом посадским Романом Дубровиным, во всей той правдивой обстановке старой Руси, которую может представить одна лишь Волга, в одно и то же время и богомольная, и разбойная, сытая и малохлебная… Наружно красивый Торжок, ревниво оберегавший свою новгородскую старину до странных обычаев девичьей свободы и строгого затворничества замужних, вдохновил Островского на глубоко поэтическую «Грозу» с шаловливою Варварой и художественно-изящною Катериной».

В течение довольно длительного времени считалось, что сам сюжет «Грозы» Островский взял из жизни костромского купечества, что в основу его легло нашумевшее в Костроме на исходе 1859 года дело Клыковых. Вплоть до начала XX века костромичи с гордостью указывали на место самоубийства Катерины — беседку в конце маленького бульварчика, в те годы буквально нависавшую над Волгой. Показывали и дом, где она жила — рядом с церковью Успения. А когда «Гроза» впервые шла на сцене Костромского театра, артисты гримировались «под Клыковых».

Костромские краеведы обстоятельно обследовали потом в архиве «Клыковское дело» и с документами в руках пришли к заключению, что именно эту историю использовал Островский в работе над «Грозой». Совпадения получались почти буквальные. А. П. Клыкова была выдана шестнадцати лет в угрюмую и нелюдимую купеческую семью, состоявшую из стариков родителей, сына и незамужней дочери. Хозяйка дома, суровая и строптивая, обезличила своим деспотизмом мужа и детей. Молодую сноху она заставляла делать любую черную работу, отказывала ей в просьбах повидаться с родными.

В момент драмы Клыковой было девятнадцать лет. В прошлом она воспитывалась в любви и в холе души в ней не чаявшей бабушкой, была веселой, живой, жизнерадостной. Теперь же она оказалась в семье недоброй и чужой. Молодой муж ее, Клыков, беззаботный и апатичный человек, не мог защитить жену от притеснений свекрови и относился к ним равнодушно. Детей у Клыковых не было. И тут на пути молодой женщины встал другой человек, Марьин, служащий в почтовой конторе. Начались подозрения, сцены ревности. Кончилось тем, что 10 ноября 1859 года тело А. П. Клыковой нашли в Волге. Начался долгий судебный процесс, получивший широкую огласку даже за пределами Костромской губернии, и никто из костромичей не сомневался, что Островский воспользовался материалами этого дела в «Грозе».

Прошло много десятилетий, прежде чем исследователи Островского точно установили, что «Гроза» была написана до того, как костромская купчиха Клыкова бросилась в Волгу. Работу над «Грозой» Островский начал в июне — июле 1859 года и закончил 9 октября того же года. Впервые пьеса была опубликована в январском номере журнала «Библиотека для чтения» за 1860 год. Первое представление «Грозы» на сцене состоялось 16 ноября 1859 года в Малом театре, в бенефис С. В. Васильева с Л. П. Никулиной-Косицкой в роли Катерины. Версия о костромском источнике «Грозы» оказалась надуманной. Однако сам факт удивительного совпадения говорит о многом: он свидетельствует о прозорливости национального драматурга, уловившего нараставший в купеческой жизни конфликт между старым и новым, конфликт, в котором Добролюбов неспроста увидел «что-то освежающее и ободряющее», а известный театральный деятель С. А. Юрьев сказал: «Грозу» не Островский написал… «Грозу» Волга написала».

Конфликт и расстановка действующих лиц в «Грозе».

«Общественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид». Такой ремаркой Островский открывает «Грозу». Как Москва не ограничивается Камер-коллежским валом, так и Калинов. Внутреннее пространство сцены обставлено скупо: «две скамейки и несколько кустов» на гладкой высоте. Действие русской трагедии возносится над ширью Волги, распахивается на всероссийский сельский простор. Ему сразу же придается общенациональный масштаб и поэтическая окрыленность.

В устах Кулигина звучит песня «Среди долины ровныя» — эпиграф, поэтическое зерно «Грозы». Это песня о трагичности добра и красоты: чем богаче духовно и чувствительнее нравственно человек, тем меньше у него внешних опор, тем драматичнее его существование. В песне, которая у зрителя буквально на слуху, уже предвосхищается судьба героини с ее человеческой неприкаянностью («Где ж сердцем отдохнуть могу, когда гроза взойдет?»), с ее тщетными стремлениями найти поддержку и опору в окружающем мире («Куда мне, бедной, деться? За кого мне ухватиться?»).

Песня открывает «Грозу» и сразу же выносит содержание трагедии на общенародный песенный простор. За судьбой Катерины — судьба героини народной песни, непокорной молодой снохи, отданной за немилого «чуж-чуженина» в «чужедальную сторонушку», что «не сахаром посыпана, не медом полита». Песенная основа ощутима и в характерах Кудряша, Варвары. Речь всех персонажей «Грозы» эстетически приподнята, очищена от бытовой приземленности, свойственной, например, комедии «Свои люди — сочтемся!». Даже в брани Дикого, обращенной к Борису и Кулигину: «Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом…» «Что ты, татарин, что ли?»,- слышится комически сниженный отзвук русского богатырства, борьбы-ратоборства с «неверными» «латинцами»-рыцарями или татарами. В бытовой тип самодура-купца Островский вплетает иронически обыгранные общенациональные мотивы. То же и с Кабановой: сквозь облик суровой и деспотичной купчихи проглядывает национальный тип злой, сварливой свекрови. Поэтична и фигура механика-самоучки Кулагина, органически усвоившего вековую просветительскую культуру русского XVIII века от Ломоносова до Державина.

В «Грозе» жизнь схвачена в остроконфликтной ситуации, герои ее находятся под высоким поэтическим напряжением, чувства и страсти достигают максимального накала, читатель и зритель проникаются ощущением чрезмерной полноты жизни. Вспоминаются стихи Ф. И. Тютчева: «Жизни некий преизбыток в знойном воздухе разлит». «Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу». В захлебывающихся от восторга словах Кулигина настораживает туго натянутая поэтическая струна. Еще мгновение, и, кажется, не выдержит его душа опьяняющей красоты бытия.

Люди «Грозы» живут в особом состоянии мира — кризисном, катастрофическом. Пошатнулись опоры, сдерживающие старый порядок, и взбудораженный быт заходил ходуном. Первое действие вводит нас в предгрозовую атмосферу жизни. Внешне пока все обстоит благополучно, но сдерживающие силы слишком непрочны: их временное торжество лишь усиливает напряженность. Она сгущается к концу первого действия: даже природа, как в народной песне, откликается на это надвигающейся на Калинов грозой.

Кабаниха — человек кризисной эпохи, как и другие герои трагедии. Это односторонний ревнитель худших сторон старой морали. Полагая, что везде и во всем Кабаниха блюдет правила «Домостроя», что она рыцарски верна его формальным регламентациям, мы поддаемся обману, внушаемому силой ее характера. На деле она легко отступает не только от духа, но и от буквы домостроевских предписаний. «…Если обидят — не мсти, если хулят — молись, не воздавай злом за зло, согрешающих не осуждай, вспомни и о своих грехах, позаботься прежде всего о них, отвергни советы злых людей, равняйся на живущих по правде, их деяния запиши в сердце своем и сам поступай так же»,- гласит старый нравственный закон. «Врагам-то прощать надо, сударь!» — увещевает Тихона Кулигин. А что он слышит в ответ? «Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это скажет». Деталь многозначительная! Кабаниха страшна не верностью старине, а самодурством «под видом благочестия». Старая нравственность здесь во многом отрицается: из «Домостроя» извлекаются формулы наиболее жесткие, оправдывающие деспотизм.

Своеволие Дикого в отличие от самодурства Кабанихи уже ни на чем не укреплено, никакими правилами не оправдано. Нравственные устои в его душе основательно расшатаны. Этот «воин» сам себе не рад, жертва собственного своеволия. Он самый богатый и знатный человек в городе. Капитал развязывает ему руки, дает возможность беспрепятственно куражиться над бедными и материально зависимыми от него людьми. Чем более Дикой богатеет, тем бесцеремоннее он становится. «Что ж ты, судиться, что ли, со мной будешь? — заявляет он Кулигину.- Так ты знай, что ты червяк. Захочу — помилую, захочу — раздавлю». Тетка Бориса, оставляя завещание, в согласии с обычаем поставила главным условием получения наследства почтительность племянника к дядюшке. Пока нравственные законы стояли незыблемо, все было в пользу Бориса. Но вот устои их пошатнулись, появилась возможность вертеть законом так и сяк, по известной пословице: «Закон, что дышло: куда повернул, туда и вышло». «Что ж делать-то, сударь! — говорит Кулигин Борису.- Надо стараться угождать как-нибудь». «Кто ж ему угодит,- резонно возражает знающий душу Дикого Кудряш,- коли у него вся жизнь основана на ругательстве?..» «Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, нешто кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?»

Но сильный материально, Савел Прокофьевич Дикой слаб духовно. Он может иногда и спасовать перед тем, кто в законе сильнее его, потому что тусклый свет нравственной истины все же мерцает в его душе: «О посту как-то, о великом, я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка; за деньгами пришел, дрова возил. И принесло ж его на грех-то в такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья просил, в ноги ему кланялся, право, так. Истинно тебе говорю, мужику в ноги кланялся… при всех ему кланялся».

Конечно, это «прозрение» Дикого — всего лишь каприз, сродни его самодурским причудам. Это не покаяние Катерины, рожденное чувством вины и мучительными нравственными терзаниями. И все же в поведении Дикого этот поступок кое-что проясняет. «Наш народ, хоть и объят развратом, а теперь даже больше чем когда-либо,- писал Достоевский,- но никогда еще… даже самый подлец в народе не говорил: «Так и надо делать, как я делаю», а, напротив, всегда верил и воздыхал, что делает он скверно, а что есть нечто гораздо лучшее, чем он и дела его». Дикой своевольничает с тайным сознанием беззаконности своих действий. И потому он пасует перед властью человека, опирающегося на нравственный закон, или перед сильной личностью, дерзко сокрушающей его авторитет. Его невозможно «просветить», но можно «прекратить». Марфе Игнатьевне Кабановой, например, это легко удается: она, равно как и Кудряш, прекрасно чувствует корень внутренней слабости самодурства Дикого: «А и честь-то не велика, потому что воюешь-то ты всю жизнь с бабами. Вот что».

Против отцов города восстают молодые силы жизни. Это Тихон и Варвара, Кудряш и Катерина. Бедою Тихона является рожденное «темным царством» безволие и страх перед маменькой. По существу, он не разделяет ее деспотических притязаний и ни в чем ей не верит. В глубине души Тихона свернулся комочком добрый и великодушный человек, любящий Катерину, способный простить ей любую обиду. Он старается поддержать жену в момент покаяния и даже хочет обнять ее. Тихон гораздо тоньше и нравственно проницательнее Бориса, который в этот момент, руководствуясь слабодушным «шито-крыто», «выходит из толпы и раскланивается с Кабановым», усугубляя тем самым страдания Катерины. Но человечность Тихона слишком робка и бездейственна. Только в финале трагедии просыпается в нем что-то похожее на протест: «Маменька, вы ее погубили! вы, вы, вы…» От гнетущего самодурства Тихон увертывается временами, но и в этих увертках нет свободы. Разгул да пьянство сродни самозабвению. Как верно замечает Катерина, «и на воле-то он словно связанный».

Варвара — прямая противоположность Тихону. В ней есть и воля, и смелость. Но Варвара — дитя Диких и Кабаних, не свободное от бездуховности «отцов». Она почти лишена чувства ответственности за свои поступки, ей попросту непонятны нравственные терзания Катерины: «А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было»,- вот нехитрый жизненный кодекс Варвары, оправдывающий любой обман. Гораздо выше и нравственно проницательнее Варвары Ваня Кудряш. В нем сильнее, чем в ком-либо из героев «Грозы», исключая, разумеется, Катерину, торжествует народное начало. Это песенная натура, одаренная и талантливая, разудалая и бесшабашная внешне, но добрая и чуткая в глубине. Но и Кудряш сживается с калиновскими нравами, его натура вольна, но подчас своевольна. Миру «отцов» Кудряш противостоит своей удалью, озорством, но не нравственной силой.

Конфликт Катерины с «темным царством».

В купеческом Калинове Островский видит мир, порывающий с нравственными традициями народной жизни. Лишь Катерине дано в «Грозе» удержать всю полноту жизнеспособных начал в культуре народной и сохранить чувство нравственной ответственности перед лицом тех испытаний, каким эта культура подвергается в Калинове.

В русской трагедии Островского сталкиваются, порождая мощный грозовой разряд, две противостоящие друг другу культуры — сельская и городская, а противостояние между ними уходит в многовековую толщу российской истории. «Гроза» в такой же мере устремлена в будущее, в какой обращена и в глубь веков. Для ее понимания нужно освободиться от существующей путаницы, берущей свое начало с добролюбовских времен. Обычно «Домострой» с его жесткими религиозно-нравственными предписаниями смешивают с нравами народной, крестьянской Руси. Домостроевские порядки приписывают семье, сельской общине. Это глубочайшее заблуждение. «Домострой» и народно-крестьянская нравственная культура — начала во многом противоположные. За их противостоянием скрывается глубокий исторический конфликт земского (народного) и государственного начал, конфликт сельской общины с централизующей, формальной силой государства с великокняжеским двором и городом. Обращаясь к русской истории, А. С. Хомяков писал, что «областная земская жизнь, покоясь на старине и предании, двигалась в кругу сочувствий простых, живых и, так сказать, осязаемых, состоя из стихии цельной и однородной, отличалась особенною теплотою чувства, богатством слова и фантазии поэтической, верностью тому бытовому источнику, от которого брала свое начало». И наоборот: «дружина и стихии, стремящиеся к единению государственному, двигаясь в кругу понятий отвлеченных… или выгод личных и принимая в себя беспрестанный прилив иноземный, были более склонны к развитию сухому и рассудочному, к мертвой формальности, к принятию римского Византийства в праве и всего чужестранного в обычае». «Домострой», частью отредактированный, а в значительной части написанный духовным наставником Ивана Грозного Сильверстом, был плодом не крестьянской, а боярской культуры и близких к ней высших кругов духовенства. В XIX веке он спустился отсюда в богатые городские слои купечества.

Нетрудно заметить в «Грозе» трагическое противостояние религиозной культуры Катерины домостроевской культуре Кабанихи. Контраст между ними проведен чутким Островским с удивительной последовательностью и глубиной. Конфликт «Грозы» вбирает в себя тысячелетнюю историю России, а в его трагическом разрешении сказываются едва ли не пророческие предчувствия национального драматурга.

Случайно ли живая сельская жизнь приносит в Калинов запахи с цветущих заволжских лугов? Случайно ли к этой встречной волне освежающего простора протягивает Катерина свои изнеможенные руки? Обратим внимание на жизненные истоки цельности Катерины, на культурную почву, которая ее питает. Без них характер Катерины увядает, как подкошенная трава.

О народных истоках характера Катерины.

В мироощущении Катерины гармонически срастается славянская языческая древность, уходящая корнями в доисторические времена, с демократическими веяниями христианской культуры. Религиозность Катерины вбирает в себя солнечные восходы и закаты, росистые травы на цветущих лугах, полеты птиц, порхание бабочек с цветка на цветок. С нею заодно и красота сельского храма, и ширь Волги, и заволжский луговой простор. А как молится героиня, «какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится». Не сродни ли она «солнечнозрачной» Екатерине из чтимых народом жизнеописаний святых: «И такое сияние исходило от лица, что невозможно было смотреть на нее».

Излучающая духовный свет земная героиня Островского далека от сурового аскетизма домостроевской морали. По правилам «Домостроя» на молитве церковной надлежало с неослабным вниманием слушать божественное пение, а «очи долу имети». Катерина же устремляет свои очи горе. И что видит, что слышит она на молитве церковной? Эти ангельские хоры в столпе солнечного света, льющегося из купола, это церковное пение, подхваченное пением птиц, эту одухотворенность земных стихий — стихиями небесными… «Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится». А ведь «Домострой» учил молиться «со страхом и трепетом, с воздыханием и слезами». Далека жизнелюбивая религиозность Катерины от суровых предписаний домостроевской морали.

Радость жизни переживает Катерина в храме. Солнцу кладет она земные поклоны в своем саду, среди деревьев, трав, цветов, утренней свежести просыпающейся природы. «Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу…»

В трудную минуту жизни Катерина посетует: «Кабы я маленькая умерла, лучше бы было. Глядела бы я с неба на землю да радовалась всему. А то полетела бы невидимо, куда захотела. Вылетела бы в поле и летала бы с василька на василек по ветру, как бабочка». «Отчего люди не летают!.. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела…»

Как понять эти фантастические желания Катерины? Что это, плод болезненного воображения, каприз утонченной натуры? Нет. В сознании Катерины оживают древние языческие мифы, шевелятся глубинные пласты славянской культуры. В народных песнях тоскующая по чужой стороне в нелюбимой семье женщина часто оборачивается кукушкой, прилетает в сад к любимой матушке, жалобится ей на лихую долю. Вспомним плач Ярославны в «Слове о полку Игореве»: «Полечу я кукушкой по Дунаю…» Катерина молится утреннему солнцу, так как славяне считали Восток страною всемогущих плодоносных сил. Еще до прихода на Русь христианства они представляли рай чудесным неувядаемым садом во владениях Бога Света. Туда, на Восток, улетали все праведные души, обращаясь после смерти в бабочек или в легкокрылых птиц. В Ярославской губернии до недавних пор крестьяне называли мотылька «душичка». А в Херсонской утверждали, что если не будет роздана заупокойная милостыня, то душа умершего явится к своим родным в виде ночной бабочки. Из языческой мифологии эти верования перешли в христианскую. В жизнеописании святой Марфы, например, героине снится сон, в котором она, окрыленная, улетает в синеву поднебесную.

Вольнолюбивые порывы Катерины даже в детских ее воспоминаниях не стихийны: «Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега». Ведь этот поступок Катерины вполне согласуется с народной ее душой. В русских сказках девочка обращается к речке с просьбой спасти ее от злых преследователей. И речка укрывает ее в своих берегах. В одной из орловских легенд преследуемая разбойником Кудеяром девушка подбегает к Десне-реке и молится: «Матушка, пречистая Богородица! Матушка, Десна-река! не сама я тому виною,- пропадаю от злого человека!» Помолившись, бросается в Десну-реку, и река на этом месте тотчас пересыхает, луку дает, так что девушка остается на одном берегу, а Кудеяр-разбойник на другом. А то еще говорят, что Десна-то как кинулась в сторону — так волною-то самого Кудеяра захватила да и утопила.

Издревле славяне поклонялись рекам, верили, что все они текут в конец света белого, туда, где солнце из моря подымается — в страну правды и добра. Вдоль по Волге, в долбленой лодочке пускали костромичи солнечного бога Ярилу, провожали в обетованную страну теплых вод. Бросали стружки от гроба в проточную воду. Пускали по реке вышедшие из употребления иконы. Так что порыв маленькой Катерины искать защиты у Волги — это уход от неправды и зла в страну света и добра, это неприятие «напраслины» с раннего детства и готовность оставить мир, если все в нем ей «опостынет».

Реки, леса, травы, цветы, птицы, животные, деревья, люди в народном сознании Катерины — органы живого одухотворенного существа, Господа вселенной, соболезнующего о грехах людских. Ощущение божественных сил неотделимо у Катерины от сил природы. В народной «Голубиной книге»

Солнце красное — от лица Божьего,

Звезды частые — от риз Божьих,

Ночи темные — от дум Господних,

Зори утренние — от очей Господних,

Ветры буйные — от Святого Духа.

Вот и молится Катерина заре утренней, солнцу красному, видя в них и очи Божии. А в минуту отчаяния обращается к «ветрам буйным», чтобы донесли они до любимого ее «грусть тоску-печаль».

С точки зрения народной мифологии вся природа обретала эстетически высокий и этически активный смысл. Человек ощущал себя сыном одушевленной природы — целостного и единого существа. Народ верил, что добрый человек может укрощать силы природы, а злой навлекать на себя их немилость и гнев. Почитаемые народом праведники могли, например, вернуть в берега разбушевавшиеся при наводнении реки, укрощать диких зверей, повелевать громами.

Не почувствовав первозданной свежести внутреннего мира Катерины, не поймешь жизненной силы и мощи ее характера, образной тайны народного языка. «Какая я была резвая! — обращается Катерина к Варваре, но тут же, сникая, добавляет: — Я у вас завяла совсем». Цветущая заодно с природой, душа Катерины действительно увядает во враждебном ей мире Диких и Кабановых.

Добролюбов о Катерине.

Говоря о том, как «понят и выражен сильный русский характер в «Грозе», Добролюбов в статье «Луч света в темном царстве» справедливо подметил «сосредоточенную решительность» Катерины. Однако в определении ее истоков он полностью ушел от духа и буквы трагедии Островского. Разве можно согласиться, что «воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей»? Без монологов-воспоминаний героини о юности разве можно понять вольнолюбивый ее характер?

Не почувствовав ничего светлого и жизнеутверждающего в рассуждениях Катерины, не удостоив ее религиозную культуру просвещенного внимания, Добролюбов рассуждал: «Натура заменяет здесь и соображения рассудка, и требования чувства и воображения». Там, где у Островского торжествует народная религия, у Добролюбова торчит абстрактно понятая натура. Юность Катерины, по Островскому,- утро природы, торжественная красота солнечного восхода, светлые надежды и радостные молитвы. Юность Катерины, по Добролюбову,- «бессмысленные бредни странниц», «сухая и однообразная жизнь».

Подменив культуру натурой, Добролюбов не почувствовал главного — принципиального различия между религиозностью Катерины и религиозностью Кабановых. Критик, конечно, не обошел вниманием, что у Кабановых «все веет холодом и какой-то неотразимой угрозой: и лики святых так строги, и церковные чтения так грозны, и рассказы странниц так чудовищны». Но с чем он связал эту перемену? С умонастроением Катерины. «Они все те же», то есть и в юности героини тот же «Домострой», «они нимало не изменились, но изменилась она сама: в ней уже нет охоты строить воздушные видения».

Но ведь в трагедии все наоборот! «Воздушные видения» как раз и вспыхнули у Катерины под гнетом Кабановых: «Отчего люди не летают!» И, конечно, в доме Кабановых Катерина встречает решительное «не то»: «Здесь все как будто из-под неволи», здесь выветрилась, здесь умерла жизнелюбивая щедрость христианского мироощущения. Даже странницы в доме Кабановых другие, из числа тех ханжей, что «по немощи своей далеко не ходили, а слыхать много слыхали». И рассуждают-то они о «последних временах», о близкой кончине мира. Здесь царит недоверчивая к жизни религиозность, которая на руку столпам общества, злым ворчанием встречающим прорвавшую домостроевские плотины живую жизнь.

Пожалуй, главной ошибкой в сценических интерпретациях Катерины было и остается стремление или стушевать ключевые монологи ее, или придать им излишне мистический смысл. В одной из классических постановок «Грозы», где Катерину играла Стрепетова, а Варвару — Кудрина, действие развертывалось на резком противопоставлении героинь. Стрепетова играла религиозную фанатичку, Кудрина — девушку земную, жизнерадостную и бесшабашную. Тут была некоторая однобокость. Ведь Катерина тоже земной человек; ничуть не менее, а скорее более глубоко, чем Варвара, ощущает она красоту и полноту бытия: «И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись…» Только земное в Катерине более поэтично и тонко, более согрето теплом нравственной христианской истины. В ней торжествует жизнелюбие народа, который искал в религии не отрицания земли с ее радостями, а освящения и одухотворения ее.

Катерина как трагический характер.

Определяя сущность трагического характера, Белинский сказал: «Что такое коллизия? — безусловное требование судьбою жертвы себе. Победи герой трагедии естественное влечение сердца…- прости счастье, простите радости и обаяния жизни!.. Последуй герой трагедии естественному влечению своего сердца — он преступник в собственных глазах, он жертва собственной совести…»

В душе Катерины сталкиваются друг с другом два этих равновеликих и равнозаконных побуждения. В кабановском царстве, где вянет и иссыхает все живое, Катерину одолевает тоска по утраченной гармонии. Ее любовь сродни желанию поднять руки и полететь. От нее героине нужно слишком много. Любовь к Борису, конечно, ее тоску не утолит. Не потому ли Островский усиливает контраст между высоким любовным полетом Катерины и бескрылым увлечением Бориса? Судьба сводит друг с другом людей, несоизмеримых по глубине и нравственной чуткости. Борис живет одним днем и едва ли способен всерьез задумываться о нравственных последствиях своих поступков. Ему сейчас весело — и этого достаточно: «Надолго ль муж-то уехал?.. О, так мы погуляем! Время-то довольно… Никто и не узнает про нашу любовь…» — «Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю!.. Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?» Какой контраст! Какая полнота свободной любви в противоположность робкому Борису!

Душевная дряблость героя и нравственная щедрость героини наиболее очевидны в сцене их последнего свидания. Тщетны надежды Катерины: «Еще кабы с ним жить, может быть, радость бы какую-нибудь я и видела». «Кабы», «может быть», «какую-нибудь»… Слабое утешение! Но и тут она находит силы думать не о себе. Это Катерина просит у любимого прощения за причиненные ему тревоги. Борису же и в голову такое прийти не может. Где уж там спасти, даже пожалеть Катерину он толком не сумеет: «Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой! Лучше б бежать мне тогда!» Но разве не напоминала Борису о расплате за любовь к замужней женщине народная песня, исполняемая Кудряшом, разве не предупреждал его об этом же Кудряш: «Эх, Борис Григорьич, бросить надоть!.. Ведь это, значит, вы ее совсем загубить хотите…» А сама Катерина во время поэтических ночей на Волге разве не об этом Борису говорила? Увы, герой ничего этого просто не услышал, и глухота его весьма примечательна. Дело в том, что душевная культура просвещенного Бориса совершенно лишена нравственного «приданого». Калинов для него — трущоба, здесь он чужой человек. У него не хватает смелости и терпения даже выслушать последние признания Катерины. «Не застали б нас здесь!» — «Время мне, Катя!..» Нет, такая «любовь» не может послужить Катерине исходом.

Добролюбов проникновенно увидел в конфликте «Грозы» эпохальный смысл, а в характере Катерины — «новую фазу нашей народной жизни». Но, идеализируя в духе популярных тогда идей женской эмансипации свободную любовь, он обеднил нравственную глубину характера Катерины. Колебания героини, полюбившей Бориса, горение ее совести Добролюбов счел «невежеством бедной женщины, не получившей теоретического образования». Долг, верность, совестливость со свойственным революционной демократии максимализмом были объявлены «предрассудками», «искусственными комбинациями», «условными наставлениями старой морали», «старой ветошью». Получалось, что Добролюбов смотрел на любовь Катерины так же не по-русски легко, как и Борис.

Возникает вопрос, чем же отличается тогда Катерина от таких героинь Островского, как, например, Липочка из «Своих людей…»: «Мне мужа надобно!.. Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите!.. Вперед вам говорю, беспременно сыщите, а то для вас же будет хуже: нарочно, вам назло, по секрету заведу обожателя, с гусаром убегу, да и обвенчаемся потихоньку». Вот уж для кого «условные наставления морали» действительно не имеют никакого нравственного авторитета. Эта девушка грозы не испугается, сама геенна огненная таким «протестанткам» нипочем!

Объясняя причины всенародного покаяния героини, не будем повторять вслед за Добролюбовым слова о «суеверии», «невежестве», «религиозных предрассудках». Не увидим в «страхе» Катерины трусость и боязнь внешнего наказания. Ведь такой взгляд превращает героиню в жертву темного царства Кабаних. Подлинный источник покаяния героини в другом: в ее чуткой совестливости. «Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вдруг явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно». «У меня уж очень сердце болит»,- говорит Катерина в минуту признания. «В ком есть страх, в том есть и Бог»,- вторит ей народная мудрость. «Страх» искони понимался русским народом по-толстовски, как обостренное нравственное самосознание, как «Царство Божие внутри нас». В «Толковом словаре» В. И. Даля «страх» толкуется как «сознание нравственной ответственности». Такое определение соответствует душевному состоянию героини. В отличие от Кабанихи, Феклуши и других героев «Грозы», «страх» Катерины — внутренний голос ее совести. Грозу Катерина воспринимает как избранница: совершающееся в ее душе сродни тому, что творится в грозовых небесах. Тут не рабство, тут равенство. Катерина равно героична как в страстном и безоглядном любовном увлечении, так и в глубоко совестливом всенародном покаянии. «Какая совесть!.. Какая могучая славянская совесть!.. Какая нравственная сила… Какие огромные, возвышенные стремления, полные могущества и красоты»,- писал о Катерине — Стрепетовой в сцене покаяния В. М. Дорошевич. А С. В. Максимов рассказывал, как ему довелось сидеть рядом с Островским во время первого представления «Грозы» с Никулиной-Косицкой в роли Катерины. Островский смотрел драму молча, углубленный в себя. Но в той «патетической сцене, когда Катерина, терзаемая угрызениями совести, бросается в ноги мужу и свекрови, каясь в своем грехе, Островский весь бледный шептал: «Это не я, не я: это — Бог!» Островский, очевидно, сам не верил, что он смог написать такую потрясающую сцену». Пора и нам по достоинству оценить не только любовный, но и покаянный порыв Катерины. Пройдя через грозовые испытания, героиня нравственно очищается и покидает этот греховный мир с сознанием своей правоты: «Кто любит, тот будет молиться».

«Смерть по грехам страшна»,- говорят в народе. И если Катерина смерти не боится, то грехи искуплены. Ее уход возвращает нас к началу трагедии. Смерть освящается той же полнокровной и жизнелюбивой религиозностью, которая с детских лет вошла в душу героини. «Под деревцом могилушка… Солнышко ее греет… птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут…» Не напоминает ли такой финал известную народную песню на стихи Некрасова («Похороны»):

Будут песни к нему хороводные

Из села по заре долетать,

Будут нивы ему хлебородные

Безгреховные сны навевать…

В храм превращается вся природа. Отпевают охотника в поле под солнцем «пуще ярого воску свечи», под птичий гомон пуще церковного пения, среди колыхающейся ржи и пестреющих цветов.

Катерина умирает столь же удивительно. Ее смерть — это последняя вспышка одухотворенной любви к Божьему миру: к деревьям, птицам, цветам и травам. Монолог о могилушке — проснувшиеся метафоры, народная мифология с ее верой в бессмертие. Человек, умирая, превращается в дерево, растущее на могиле, или в птицу, вьющую гнездо в его ветвях, или в цветок, дарящий улыбку прохожим,- таковы постоянные мотивы народных песен о смерти. Уходя, Катерина сохраняет все признаки, которые, согласно народному поверью, отличали святого: она и мертвая, как живая. «А точно, ребяты, как живая! Только на виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови».

«Гроза» в русской критике 60-х годов.

«Гроза», подобно «Отцам и детям» Тургенева, явилась поводом для бурной полемики, развернувшейся между двумя революционно-демократическими журналами: «Современник» и «Русское слово». Критиков более всего занимал вопрос далеко не литературного порядка: речь шла о революционной ситуации в России и возможных ее перспективах. «Гроза» явилась для Добролюбова подтверждением зреющих в глубинах России революционных сил, оправданием его надежд на грядущую революцию «снизу». Критик проницательно подметил сильные, бунтующие мотивы в характере Катерины и связал их с атмосферой кризиса, в который зашла русская жизнь: «В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябаньем, которое ей дают в обмен за ее живую душу… Какою же отрадною, свежею жизнью веет на нас здоровая личность, находящая в себе решимость покончить с этой гнилой жизнью во что бы то ни стало!»

С иных позиций оценивал «Грозу» Д. И. Писарев в статье «Мотивы русской драмы», опубликованной в мартовском номере «Русского слова» за 1864 г. Его статья была полемически направлена против Добролюбова. Писарев назвал Катерину «полоумной мечтательницей» и «визионеркой»: «Вся жизнь Катерины,- по его мнению,- состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою, собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством».

Писарев совершенно глух к нравственным переживаниям, он считает их следствием того же неразумия героини Островского: «Катерина начинает терзаться угрызениями совести и доходит в этом направлении до полусумасшествия; а между тем Борис живет в том же городе, все идет по-старому, и, прибегая к маленьким хитростям и предосторожностям, можно было бы кое-когда видеться и наслаждаться жизнью. Но Катерина ходит как потерянная, и Варвара очень основательно боится, что она бухнется мужу в ноги, да и расскажет ему все по порядку. Так оно и выходит… Грянул гром — Катерина потеряла последний остаток своего ума…»

Трудно согласиться с тем уровнем нравственных понятий, с «высоты» которых судит Катерину «мыслящий реалист» Писарев. Оправдывает его в какой-то мере лишь то, что вся статья — дерзкий вызов добролюбовскому пониманию сути «Грозы». За этим вызовом стоят проблемы, прямого отношения к «Грозе» не имеющие. Речь идет опять-таки о революционных возможностях народа. Писарев писал свою статью в эпоху спада общественного движения и разочарования революционной демократии в итогах народного пробуждения. Поскольку стихийные крестьянские бунты не привели к революции, Писарев оценивает «стихийный» протест Катерины как глупую бессмыслицу. «Лучом света» он провозглашает Евгения Базарова, обожествляющего естествознание. Разочаровавшись в революционных возможностях крестьянства, Писарев верит в естественные науки как революционную силу, способную просветить народ.

Наиболее глубоко прочувствовал «Грозу» Аполлон Григорьев. Он увидел в ней «поэзию народной жизни, смело, широко и вольно» захваченную Островским. Он отметил «эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными», тайными речами, всю полную обаяния страсти и веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут!»

В мире сказки. В 1873 году Островский создает одно из самых задушевных и поэтических произведений — «весеннюю сказку» «Снегурочка». Сказочное царство берендеев в ней — это мир без насилия, обмана и угнетения. В нем торжествуют добро, правда и красота, а потому искусство слилось и растворилось тут в повседневности, стало источником жизни. В этой сказке — утопия Островского о братской жизни людей друг с другом, вытекающая из крестьянского идеала жизни миром.

Царство добрых берендеев — упрек современному обществу, враждебному сказке, положившему в свое основание эгоизм и расчет. В «Снегурочке» именно стужа людских сердец приносит горе берендеям. Меркнут лучи животворящего Ярилы-Солнца, охлаждаются люди по отношению друг к другу. Любовь Снегурочки — причина ее гибели. Но смерть Снегурочки — искупление грехов берендеев. Принимая эту жертву, бог солнца Ярила сменяет гнев на милость и возвращает берендеям свет и тепло, совет и любовь. Не эгоизм, а бескорыстная и беззаветная любовь спасет человечество — такова вера Островского, такова лучшая из его надежд.

С позиций нравственных ценностей, открытых в «Снегурочке», оценивал Островский жизнь эпохи 70-х годов, где над всеми человеческими отношениями начинали господствовать деньги и векселя, где люди поделились на волков и овец. Эта параллель между царством животных и царством людей выступает в комедии «Волки и овцы».

Драма «Бесприданница». Мир патриархальных купцов, с которым Островский прощается, сменяется в позднем его творчестве царством хищных, цепких и умных дельцов. Обращение к новым общественным явлениям приводит к большим переменам и в художественной сути поздних драм Островского. Особенно наглядно эволюция драматургического таланта писателя ощутима в его драме «Бесприданница» (1879), по праву оспаривающей первенство у «Грозы».

С бурным и стремительным развитием капиталистических отношений в 70-е годы в купеческом мире совершаются большие перемены. Он все более и более усложняется, порывает связи и со старой народной моралью, и с домостроевскими традициями. Купцы из мелких торговцев становятся миллионщиками, завязывают международные связи, получают европейское образование. Патриархальная простота нравов уходит в прошлое. Фольклор сменяет классическая литература, народная песня вытесняется романсом. Купеческие характеры психологически утончаются и усложняются. Они уже никак не вписываются в устойчивый быт, и для их изображения требуются новые драматургические приемы.

Конфликт «Бесприданницы» — вариация на тему «Грозы». Молодая девушка из небогатой семьи, чистая и любящая жизнь, художественно одаренная, сталкивается с миром дельцов, где ее красота предается поруганию. Но между Катериной Кабановой и героиней «Бесприданницы» Ларисой Огудаловой очень большие различия.

Душа Катерины вырастает из народных песен, сказок и легенд. В ее мироощущении живет многовековая крестьянская культура. Характер Катерины целен, устойчив и решителен. Лариса Огудалова — девушка гораздо более хрупкая и незащищенная. В ее музыкально чуткой душе звучат цыганская песня и русский романс, стихи Лермонтова и Боратынского. Ее натура более утонченна и психологически многокрасочна. Но именно потому она лишена свойственной Катерине внутренней силы и бескомпромиссности.

В основе драмы — социальная тема: Лариса бедна, она бесприданница, и этим определяется ее трагическая судьба. Она живет в мире, где все продается и покупается, в том числе девичья честь, любовь и красота. Но поэтическая натура Ларисы летит над миром на крыльях музыки: она прекрасно поет, играет на фортепиано, гитара звучит в ее руках. Лариса — значимое имя: в переводе с греческого это — чайка. Мечтательная и артистичная, она не замечает в людях пошлых сторон, видит их глазами героини русского романса и действует в соответствии с ним.

В кульминационной сцене драмы Лариса поет Паратову романс на стихи Боратынского «Не искушай меня без нужды». В духе этого романса воспринимает Лариса и характер Паратова, и свои отношения с ним. Для нее существует только мир чистых страстей, бескорыстной любви, очарования. В ее глазах роман с Паратовым — это история о том, как, овеянный тайной и загадкой, роковой обольститель, вопреки мольбам Ларисы, искушал ее.

По мере развития действия в драме нарастает несоответствие между романтическими представлениями Ларисы и прозаическим миром людей, ее окружающих и ей поклоняющихся. Люди эти по-своему сложные и противоречивые. И Кнуров, и Вожеватов, и Карандышев способны ценить красоту, искренне восхищаться талантом. Паратов, судовладелец и блестящий барин, не случайно кажется Ларисе идеалом мужчины. Паратов — человек широкой души, отдающийся искренним увлечениям, готовый поставить на карту не только чужую, но и свою жизнь. «Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас, Сергей Сергеич и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете».- «Да, недурно»,- говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте»,- говорит».

Достоевский в «Братьях Карамазовых» отметит парадоксальную широту современного человека, в котором высочайший идеал уживается с величайшим безобразием. Душевные взлеты Паратова завершаются торжеством трезвой прозы и делового расчета. Обращаясь к Кнурову, он заявляет: «У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно». Речь идет о пароходе «Ласточка». Но так же, как с «Ласточкой», он поступает и с Ларисой: оставляет ее ради выгоды (женитьбы на миллионе), а губит ради легкомысленного удовольствия.

Бросая вызов непостоянству Паратова, Лариса готова выйти замуж за Карандышева. Его она тоже идеализирует как человека с доброй душой, бедного и непонятого окружающими. Но героиня не чувствует уязвленно-самолюбивой, завистливой основы в душе Карандышева. Ведь в его отношениях к Ларисе больше самолюбивого торжества, чем любви. Брак с нею тешит его тщеславные чувства.

В финале драмы к Ларисе приходит прозрение. Когда она с ужасом узнает, что ее хотят сделать содержанкой, что Кнуров и Вожеватов разыгрывают ее в орлянку, героиня произносит роковые слова: «Вещь… да, вещь. Они правы, я вещь, а не человек». Лариса попытается броситься в Волгу, но осуществить это намерение у нее недостает силы: «Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот какая я несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко». В порыве отчаяния Лариса способна лишь бросить болезненный вызов миру наживы и корысти: «Уж если быть вещью, так одно утешение — быть дорогой, очень дорогой».

И только выстрел Карандышева возвращает Ларису к самой себе: «Милый мой, какое благодеяние вы для меня сделали! Пистолет сюда, сюда на стол! Это я сама… сама… Ах, какое благодеяние!..» В нерасчетливом поступке Карандышева она находит проявление живого чувства и умирает со словами прощения на устах.

В «Бесприданнице» Островский приходит к раскрытию сложных, психологически многозвучных человеческих характеров и жизненных конфликтов. Не случайно в роли Ларисы прославилась В. Ф. Комиссаржевская, актриса утонченных духовных озарений, которой суждено было сыграть потом Нину Заречную в «Чайке» А. П. Чехова. Поздний Островский создает драму, по психологической глубине уже предвосхищающую появление нового театра — театра А. П. Чехова.

Пьесы жизни.

Островский считал возникновение национального театра признаком совершеннолетия нации. Это совершеннолетие не случайно падает на 60-е годы, когда усилиями в первую очередь Островского, а также его соратников А. Ф. Писемского, А. А. Потехина, А. В. Сухово-Кобылина, Н. С. Лескова, А. К. Толстого в России был создан реалистический отечественный репертуар и подготовлена почва для появления национального театра, который не мог существовать, имея в запасе лишь несколько драм Фонвизина, Грибоедова, Пушкина и Гоголя.

В середине XIX века в обстановке глубокого социального кризиса стремительность и катастрофичность совершающихся в стране перемен создавали условия для подъема и расцвета драматического искусства. Русская литература и ответила на эти исторические перемены явлением Островского.

Островскому наша драматургия обязана неповторимым национальным обликом. Как и во всей литературе 60-х годов, в ней существенную роль играют начала эпические: драматическим испытаниям подвергается мечта о братстве людей, подобно классическому роману, обличается «все резко определившееся, специальное, личное, эгоистически отторгшееся от человеческого».

Поэтому драма Островского, в отличие от драмы западноевропейской, чуждается сценической условности, уходит от хитросплетенной интриги. Ее сюжеты отличаются классической простотой и естественностью, они создают иллюзию нерукотворности всего, что совершается перед зрителем. Островский любит начинать свои пьесы с ответной реплики персонажа, чтобы у читателя и зрителя появилось ощущение врасплох застигнутой жизни. Финалы же его драм всегда имеют относительно счастливый или относительно печальный конец. Это придает произведениям Островского открытый характер: жизнь началась до того, как был поднят занавес, и продолжится после того, как он опущен. Конфликт разрешен, но лишь относительно: он не развязал всей сложности жизненных коллизий.

Гончаров, говоря об эпической основе драм Островского, замечал, что русскому драматургу «как будто не хочется прибегать к фабуле — эта искусственность ниже его: он должен жертвовать ей частью правдивости, целостью характера, драгоценными штрихами нравов, деталями быта,- и он охотнее удлиняет действие, охлаждает зрителя, лишь бы сохранить тщательно то, что он видит и чует живого и верного в природе». Островский питает доверие к повседневному ходу жизни, изображение которого смягчает самые острые драматические конфликты и придает драме эпическое дыхание: зритель чувствует, что творческие возможности жизни неисчерпаемы, итоги, к которым привели события, относительны, движение жизни не завершено и не остановлено.

Произведения Островского не укладываются ни в одну из классических жанровых форм, что дало повод Добролюбову назвать их «пьесами жизни». Островский не любит отторгать от живого потока действительности сугубо комическое или сугубо трагическое: ведь в жизни нет ни исключительно смешного, ни исключительно ужасного. Высокое и низкое, серьезное и смешное пребывают в ней в растворенном состоянии, причудливо переплетаясь друг с другом. Всякое стремление к классическому совершенству формы оборачивается некоторым насилием над жизнью, над ее живым существом. Совершенная форма — свидетельство исчерпанности творческих сил жизни, а русский драматург доверчив к движению и недоверчив к итогам.

Отталкивание от изощренной драматургической формы, от сценических эффектов и закрученной интриги выглядит подчас наивным, особенно с точки зрения классической эстетики. Английский критик Рольстон писал об Островском: «Преобладающие качества английских или французских драматургов — талант композиции и сложность интриги. Здесь, наоборот, драма развивается с простотой, равную которой можно встретить на театре японском или китайском и от которой веет примитивным искусством». Но эта кажущаяся наивность оборачивается, в конечном счете, глубокой жизненной мудростью. Русский драматург предпочитает с демократическим простодушием не усложнять в жизни простое, а упрощать сложное, снимать с героев покровы хитрости и обмана, интеллектуальной изощренности и тем самым обнажать сердцевину вещей и явлений. Его мышление сродни мудрой наивности народа, умеющего видеть жизнь в ее основах, сводящего каждую сложность к таящейся в ее недрах неразложимой простоте. Островский-драматург часто доверяет мудрости известной народной пословицы: «На всякого мудреца довольно простоты».

За свою долгую творческую жизнь Островский написал более пятидесяти оригинальных пьес и создал русский национальный театр. По словам Гончарова, Островский всю жизнь писал огромную картину. «Картина эта — «Тысячелетний памятник России». Одним концом она упирается в доисторическое время («Снегурочка»), другим — останавливается у первой станции железной дороги…»

«Зачем лгут, что Островский «устарел»,- писал в начале нашего столетия А. Р. Кугель.- Для кого? Для огромного множества Островский еще вполне нов,- мало того, вполне современен, а для тех, кто изыскан, ищет все нового и усложненного, Островский прекрасен, как освежающий родник, из которого напьешься, из которого умоешься, у которого отдохнешь — и вновь пустишься в дорогу».

Вопросы и задания: Определите сходство и различие комедии «Свои люди — сочтемся!» с гоголевской традицией. Дайте характеристику творческой истории «Грозы». Почему «Гроза» открывается песней Кулигина, а в характерах всех героев ощутима песенная стихия? В чем сила и слабость «самодурства» Дикого и Кабанихи? В чем суть конфликта Катерины с «темным царством»? Определите народные истоки характера Катерины. В чем можно согласиться и с чем поспорить в добролюбовской трактовке характера Катерины? Почему характер Катерины можно назвать трагическим? Как вы оцениваете покаяние Катерины? Ваше отношение к добролюбовской и писаревской трактовкам «Грозы». Что сближает и отличает Ларису в «Бесприданнице» от Катерины в «Грозе»? В чем источник драмы Ларисы Огудаловой, почему она жестоко обманывается в окружающих ее людях? Дайте оценку сложным характерам Паратова и Карандышева. Почему Лариса, в отличие от Катерины, не может броситься в Волгу? Как вы понимаете смысл заглавия драмы — «Бесприданница»?

Примеры похожих учебных работ

Какой он образ современного маленького человека. Как Вы понимаете выражение «маленький ...

... «Человек в футляре» — один из «маленькой трилогии» Не спали. Иван Иваныч, высокий, худощавый старик с ... человек в футляре, можете себе представить, едва не женился. Иван Иваныч быстро оглянулся в сарай и сказал: Шутите! — Да, едва не женился, как ...

«Тема «маленького человека» в русской и зарубежной литературе»

... утихает и милостиво со мной разговаривает»). Судьба «маленького человека» в центре внимания автора и сострадания к нему ... слово о «маленьком» человеке. Н.В. Гоголь «Шинель В рассказе "Торжество победителя" Чехов представляет нам историю, в которой отец ...

«События и люди, прославившие Русскую землю» классный час по истории (9 класс)

... Взятие Казани – очень важное событие в русской истории. До сего момента казанские ханы продолжали осуществлять грабительские набеги на русские земли. На территории Казанского ханства в рабстве томились тысячи русских людей, ...

«Лишние люди» в литературе. Тема «лишнего человека» в русской литературе

... с образом «лишнего человека» «Лишний человек», «лишние люди» – откуда взялся этот термин в русской литературе? Кто впервые так удачно применил его, что он прочно и надолго утвердился в произведениях Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Гончарова? Многие ...

Обломов и «лишний человек. Образ Обломова как тип «лишнего человека» в русской литера ...

... с приведенными рассуждениями перед написанием сочинения на тему «Обломов и «лишние люди»». Обломов и «лишний человек» что общего – сочинение по теме | источник И.А. Гончаров Обломов Обломов и «лишний человек» Главным героем романа И. ...

Образ «маленького человека» в русской литературе 19 века

... маленького человека" в русской литературе связаны лучшие гуманистические традиции. Писатели предлагают людям задуматься о том, что каждый человек ... лежат в сфере социальных отношений в обществе. Созданные Достоевским образы «маленьких людей» проникнуты ...