Сталинский режим. ГУЛАГ. Зона.
После этих слов всегда становится как-то не по себе. Вроде бы тебя это уже не касается, но отголоски истории всегда остаются достаточно громкими, особенно в наше время, когда годы правления советской власти являются неким козлом отпущения современного времени.
После уроков истории и постоянных напоминаний учителей, что «Солженицына читать невозможно!», брать эту небольшую книгу для меня было в каком-то смысле пыткой, но, начав чтение, я была приятно удивлена, что никаких ужасов там нет, язык простой и понятный да и сам герой достаточно приятный и мне симпатизирующий.
«Один день Ивана Денисовича» — это произведение, описывающее самый обычный день заключенного ГУЛАГа, достаточно спокойный рассказ о пребывании невинного человека в аду и его попытках выжить там. В сравнении с другими произведениями подобной тематики, Солженицын показывает, как в абсолютно нечеловеческих условиях, Иван Денисович Шухов смог сохранить в себе человека.
На самом деле Иван Денисович Шухов отнюдь не святой. Он не стесняется «закосить» лишние миски с кашей, утащить чужой сверток толя, стянуть поднос у другой бригады.
Но все же главный герой не переходит ту грань, которая отделяет человека от животного — не лижет чужих мисок, не отнимает у слабого, не клянчит еды и сигарет, униженно глядя в глаза, как бездомная собака. В этом его сила. Он отзывчив, способен к состраданию, сопереживанию. Шухов сочувствует баптистам, осужденным за веру, «шакалу» Фетюкову, который, вероятно, до конца срока не доживет, охранникам, конвоирам. Герой заботится о своей жене, понимает, что тяжело ей одной с детьми, и поэтому запрещает отправлять ему посылки.
Также рассказ полностью состоит из маленьких деталей, которые формируют для нас образ зоны. Например, печка, вокруг который «сгрудились все», символизирует теплый домашний очаг, подвешенный на проволоке рельс оказался заменой колокола, пробуждающий зэков и звучащий, как проклятье.
Режим отнял у этих людей все: свободу передвижения, волю, даже естественный ход жизни. Один из наиболее ярких эпизодов, подчеркивающих это показал, что власть пытается навязать природе свои правила:
« — Всем дедам известно, всего выше солнце в обед стоит.
Мой любимый герой-офицер отечественной истории
Моим любимым героем отечественной истории стал Денис Васильевич Давыдов – герой Отечественной войны 1812года. Внешний облик Дениса Давыдова ... Его произведения являются историческими памятниками той легендарной эпохи. Для меня Денис Давыдов – один ... на месте. За лихим гусаром «охотился» лучший отряд генерала Ожероиз 2000 французскихвсадников. Но Давыдов, имея отряд гораздо меньшей численностью людей, ...
- То — дедам! — отрубил кавторанг. — А с тех пор декрет был, и солнце выше всего в час стоит.
Чей же декрет?
Советской власти!
Неуж и солнце ихим декретам подчиняется?»
А теперь, пожалуй, обращусь к тому, почему все так боятся читать этот рассказ: язык повествования. Да, он странный, автор не ограничивается нейтральной лексикой, он оперирует словами, адекватными определенной сюжетной ситуации. В повести есть как жаргонизмы, так и диалектизмы и просторечия, но они позволяют погрузиться в атмосферу лагерного быта. Да и какой язык должен быть у деревенского мужика, прошедшего войну и находящегося в ГУЛАГе? Интеллигентско-стародевически-консерваторский? Матерится он должен на латыни? Делать книксен на утреннем разводе? Так? Нет, язык в Иван Денисовиче — прекрасный: именно такой, какой необходим.
Таким образом, после прочтения «Ивана Денисовича», я осталась полностью довольна, прочитав о неповторимом, но совершенно типичном дне заключенного, который в его сроке было три тысячи шестьсот пятьдесят три.
