Борис Голлер . Лермонтов и Пушкин. Две дуэли. М., «АСТ», 2014, 377 стр.
Тому назад одно мгновенье, В сем сердце билось вдохновенье,, Вражда, надежда и любовь,, Играла жизнь, кипела кровь:, Теперь, как в доме опустелом,
Все в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»
Я выстрелил…
М. Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени»
Борис Голлер
историческая
Простая фабула, на первый взгляд — простые персонажи, легкие, как будто за одно мгновение написанные стихи (а ведь Пушкин работал над романом «7 лет, 4 месяца, 17 дней», не считая написанного позже «Письма Онегина к Татьяне», и сохранилось множество черновых записей) — вся эта легкость и мнимая простота, если читать роман в молодости или просто не очень внимательно, мешают обнаружить его психологизм , скрытый, как показывает Борис Голлер , в его уникальной композиции, растворенный в драматургии текста. «Композиция романа — одна из самых изощренных в литературе. И до сих пор, во многом — загадка». Симфония русской жизни — а вовсе не «энциклопедия». В ней не от скуки и не из жестокосердия Онегин убивает Ленского, но только потому, что жизнь остывшая должна поглотить жизнь юную и восторженную (представить Онегина и Ленского как различные этапы жизни самого Автора — не биографического автора, конечно, но Автора в тексте — как будто такая очевидная, но отчего-то упущенная пушкинистами идея, позволяющая совершенно по-новому прочитать весь роман), а иначе… «…поэта / Обыкновенный ждал удел. / Прошли бы юношества лета / В нем пыл души бы охладел».
Это не оправдание Онегина, как может показаться на первый взгляд (мол, пылкого поэта ждал удел обывателя, а потому не такое уж и зло совершил Онегин, застрелив его на дуэли, — подобное «оправдание» выглядело бы совершенно бесчеловечно и невозможно для другого поэта — самого Автора).
Образ автора в романе Евгений Онегин Пушкина
... бы не были разными они, Пушкина и его героя объединяет общая мысль-переживание за то, что происходит в России. Образ автора в романе Евгений Онегин Несколько интересных сочинений Каждый год этот праздник происходит ...
Просто проза неизбежно наступает на поэзию — таков характер движения истории и такова же — человеческая судьба. «Пушкин был суеверен — и знал цену судьбе». Персонажами «Евгения Онегина» руководит судьба, как позже она еще более явственно будет руководить персонажами Лермонтова: «Пробегаю в памяти всё мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил ? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений — лучший цвет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаленья…»[8] «Топор судьбы», который никогда не промахивается, если уж был однажды занесен: что в художественном тексте, что в истории. Эта идея красной нитью проходит через все тексты Бориса Голлера .
Эссе, открывающее книгу, — «По направлению к └внутреннему человеку”» — посвящено главным образом роману «Герой нашего времени». От симфонии русской жизни — к «истории души человеческой, хотя бы самой мелкой души». Судьба в романе Лермонтова предстает гораздо более определенной, неотвратимой и трагической. Может быть, это следствие ее индивидуализации, ведь человек так устроен, что склонен сочувствовать отдельно взятой «душе человеческой» больше, нежели «целому народу». Или же это следствие ее очеловечивания: у Пушкина Онегин только покоряется «случайностям» своей судьбы, лермонтовский Печорин, фактически, заявляет: «Я и есть — судьба!», и становится уже не орудием, но невольным автором трагедии.
Свой пистолет тогда Евгений,, Не преставая наступать,, Стал первый тихо подымать, Если бы Ленский поднял пистолет └на воздух”, как тогда говорили, или отворотил, И Ленский, жмуря левый глаз,, Стал также целить…, Так возникала └воронка дуэли”».
Воронка дуэли
Творчество Лермонтова, несомненно, вырастает из творчества Пушкина, однако Лермонтов никогда не был смиренным и покорным учеником: слишком велик был его талант, да и характер был совсем не тот. Из-за характера, наверное, он временами не просто спорил с учителем, но спорил яростно и пародировал, создавая свою эстетику и формируя собственное художественное мировидение.
Приводя обширную аргументацию, автор показывает разную направленность творчества двух поэтов: если сформулировать кратко, то вектор творчества Пушкина оказывается направлен вовне , от человека — к другим людям, от человека — к миру, Лермонтова же — вовнутрь , по направлению к внутреннему человеку . Здесь, по-видимому, следует искать и корень привычной антитезы «солнечный / сумрачный». Судьба всякой жизни в конечном счете — смерть, но если у Пушкина: «И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть…», то у Лермонтова… «Страшно подумать, что наступит день, когда не сможешь сказать: Я! При этой мысли вселенная есть только комок грязи».
«Дуэль в русской жизни и литературе XIX века» ученицы 9а класса ...
... споров. Именно поэтому я выбрала тему для своего реферата, связанную с этими понятиями, «дуэли в русской жизни и литературе в первой половине 19 века» Дуэль История дуэлей, т.е. поединков, уходит в глубокую древность. Дрались из-за ...
Очевидно, Борис Голлер
отряхнуть от хартий пыль веков
«Роковые дуэли» Пушкина и Лермонтова были не первыми на их счету: было бы даже странно, если бы они были первыми. Могли, наверное, оказаться и не последними — факты случайны, но движение истории, его вектор — всегда определенны. «Нам следует отметить про себя: два крупнейших поэта России предложили своей эпохе две принципиально различных системы поведения художника. И одного за другим убивают в дуэли <…> с разницей всего в четыре с половиной года. Не нужно было вовсе — не то или иное поведение поэта. Не нужен был сам Поэт!» Автор книги убежден в том, что дуэли Лермонтова и Пушкина связаны между собой, что Лермонтов своей одой «Смерть поэта» сам положил отсчет своей «преддуэльной истории», и в его гибели повинны те же люди, что были повинны в гибели Пушкина, а Дантес и Мартынов — только… «топоры судьбы», упавшие, пожалуй, не без злобы (не Онегины и не Печорины — пародии на них!), и уж точно — без сожаления.
художественного факта
Сентябрьский номер журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” ( ), там же для чтения открыты июльский и августовский номера.
