«Капустники», как известно, зародились в МХТ в предреволюционные годы и сыграли роль своеобразного очищающего фильтра нового искусства сцены. «Капустники» были не только разрядкой или веселым промежутком в исполненной беспрерывных исканий жизни, но и способствовали установлению той веселой дружеской и творческой атмосферы, вне которой Станиславский и Немирович-Данченко не представляли себе органического существования театра.
Веселой ревизии и переоценке подвергалось всё и вся, не оставалось ни одного «священного» уголка мхатовского хозяйства, куда нельзя было бы заглянуть «капустному» пересмешнику и пародисту. Смеховая культура, глубоко соотнесенная с русской театральной смеховой культурой начала века, была необходима молодому Художественному театру как гарантия от застоя и догматической самоуверенности. В беспрерывном поиске образа живой жизни и живого человека на сцене, в такой же беспрерывной и изнуряющей борьбе со штампами, вчерашней правдой искусства, потребовался особый механизм самоочищения и самопроверки, который и был найден в «капустниках». В этот день домашнего мхатовского карнавала уничтожались дистанции и барьеры, разделяющие людей театра точно так же, как и людей большого мира. В комедийное действо вовлекались актеры труппы и ее руководители на равных правах.
Карнавальное начало, пусть и в редуцированном виде, на десятилетия сохранится в старом Художественном театре, даже и в те времена, когда и духа «капустника» не останется в его стенах. Булгаков застал театр в счастливую пору его второй молодости, и этим духом живой жизни измерен в «Записках покойника» каждый герой. (Любопытно в этом плане замечание О. Бокшанской, мха-товского человека более поздней формации, никак не могущей ни понять, ни принять «вечной иронии» Книппер-Чеховой, ее способности ко всему на свете относиться с какой-то шутливостью.) Так же характерна, но уже в противоположном смысле, замечательная оценка старомхатовской атмосферы Вадимом Шверубовичем, сыном Качалова, в книге «О людях, о театре и о себе»: в Художественном театре «не любили того, над чем нельзя было смеяться». Вот превосходная формула того искусства, с позиций которого вершит суд над театральной действительностью автор «Записок покойника».
«Живые глаза» в художественной системе Булгакова
В булгаковской художественной системе выражение «живые глаза» является почти высшей оценкой личности. В романе «Театральный роман» мы встречаем людей с различными типами глаз: встревоженными, печальными, загадочными, хрустальными, стальными, немигающими и глазами, горящими, как у волка в степи. Однако только двое персонажей отмечены выражением «живые глаза» как самой высшей наградой: Филипп Филиппович Тулумбасов, управляющий внутренним порядком, и Василий Васильевич, помощник режиссера. В их глазах также присутствует глубокая печаль: в глазах Филиппа можно увидеть «не видную никому грусть, затаенную, по-видимому, вечную, неизлечимую», а глаза Василия помимо живости также обладают «многоопытностью».
Влияние искусства на человека 11 класс
... искусства на человека заметно в духовной сфере нашей жизни. Ведь именно под его воздействием образуется то, что мы называем нравственностью и воспитанием. Виды искусства и его влияние на жизнь человекаЧто первое приходит на ...
Живыми глазами обладали не только Ф. Михальский и Н. Шелонский в Художественном театре, но и другие люди. В театральной среде, где долгое время жил Булгаков, были удивительные рассказчики, импровизаторы и острословы, которых в старом МХТ называли «номерными». Они были способными «спеть, сыграть, рассказать, сымитировать» и четко представляли механику театральной жизни.
Среди таких людей с живыми глазами особенно стоит выделить Г. Конского и Б. Ливанова с их известными рисунками, шаржами и карикатурами. Особенно известна сатирическая фреска, которая была изготовлена в честь юбилея театра в 1933 году. На этой фреске была изображена некая схема мхатовской жизни, которая имела общие черты с булгаковским романом. В центре композиции на «мхатовском Олимпе» были изображены «супруги» – Станиславский в образе «жены» и Немирович-Данченко в образе «мужа». Их охраняли два секретаря – Рипсимэ Таманцова, «дама с властным лицом южного типа», с трезубцем в руках, и Ольга Бокшанская с секирой, спрятанной за спиной. Рядом с ними сидели «основоположники», их лица отражали не только настроение, но и их положение в театре и взаимоотношения с хозяевами «Олимпа» и теми, кто его охранял.
Борис Ливанов — исключительный случай. Его талант актера и художника позволял ему создавать уникальные шаржи, в том числе и юбилейный шарж размером 12X7 метров. Он умел запечатлеть ускользающие театральные моменты и передать их на рисунке. Влияние таких показов и рассказов на Михаила Булгакова было огромным. Актерская природа писателя, его «сценическая кровь» и «сатириконство» пронизывают каждую строку его «Театрального романа».
Сцены в предбаннике, читка пьесы основоположникам, репетиции с Иваном Васильевичем — все это является как писательскими новеллами, так и актерскими показами. Булгаков до мельчайших деталей отрабатывал каждую сцену, каждое действие, создавая неповторимые образы. Его репетиции были настоящими спектаклями, исполненными остроумием и талантом.
Из дневника Елены Сергеевны и других мемуаров известно, что Булгаков владел актерским способом постижения людей и ситуаций. Он мог передать «положения» перед зрителями, превращая свои рассказы в настоящий домашний спектакль, полный остроумия и злобы. «Записки покойника» — это веселое и скорбное театральное завещание, созданное благодаря актерским рассказам и показам, которые являются неотъемлемой частью театральной культуры.
В самые трудные дни репетиций в Леонтьевском переулке Булгаков мог разбить негативное настроение, показывая, что происходит в театре. Его репетиции и рассказы о них были настолько живыми и убедительными, что он мог передать всю атмосферу и эмоции, которые сопровождают театральное искусство.
Таким образом, актерский и писательский способы постижения человека и ситуаций сливаются в творчестве Булгакова. Он умел рассказывать и показывать, создавая неповторимые образы и передавая атмосферу театра. Это делает его «Театральный роман» и другие произведения настоящими шедеврами русской литературы.
Смысл названия романа Булгакова «Мастер и Маргарита»
... считает нужным. Смысл жизни главного героя – творчество. В сочинении о смысле названия романа Мастер и Маргарита нельзя не упомянуть, что данное произведение считается автобиографичным. У Мастера и самого Булгакова отмечается ... чувству. Булгаков несколько раз обращается к смерти Мастера и Маргариты: они умирают вместе, выпивая вино, и воссоединяются в мире ином. У Булгакова была своя Маргарита – ...
Тип и характер смеха в «Театральном романе»
Тип и характер смеха в «Театральном романе» отличаются от укорененной в актерской среде стихии анекдотов. В отличие от анекдота, который является застывшим смехом, взятым напрокат из чужих рук и лишенным авторского начала, рассказчики анекдотов вызывают у Булгакова снисходительную улыбку. Они напоминают полного актера, который, зажав в зубах кусочек чужого остроумия, носится с ним в поисках того, кому бы его «продать». Е. С. Булгакова свидетельствует о том, что автор «Театрального романа» не любил анекдотов и никогда их не рассказывал. Все смешное, что у него выскакивало, было с пылу, с жару, горяченькое! Оно возникало в его голове как вдохновение.
Ахматовское определение булгаковского дара — «Ты как никто шутил» — с поэтической меткостью раскрывает природу «Записок покойника». Книга пронизана стихией импровизации, сюжеты возникают и складываются перед нами, словно театральные представления. Ирония восстанавливает то, что разрушил пафос.
Смеховая культура «Театрального романа»
Говоря о смеховой культуре «Театрального романа», следует отметить, что перед нами не просто книга о театре, а «Записки покойника». Это смех, который раздаётся на границе небытия, это театр, увиденный с «порога» исчезающей жизни. Высокая точка зрения, заданная в первоначальном заглавии, реализуется в предисловии, где нам сообщают, что Максудов, автор записок, через два дня после того, как поставил точку в конце записок, кинулся в Киеве с Цепного моста вниз головой. Книга пронизана исповедальной атмосферой, и важно отметить указание на Киев и зашифровку домашнего имени Булгакова в фамилии героя.
Напряженный лирический строй речи повествователя, яркость и острота последних земных видений и ощущений, завещательный пафос — все это расширяет рамки романа о театре до границ книги о жизни. Именно с этой позиции писатель одаряет всех без исключения персонажей романа своей авторской любовью: от «кондора» Гавриила Степановича до неумолимого стража «предбанника» Торопецкой, от бездарной Пряхиной до изощренного мастера склоки дирижера Романуса.
