27. Осеева, «Бабка была тучная…»
Почему запоздалое раскаяние может быть очень горьким? Именно над таким вопросом размышляет Валентина Александровна Осеева.
Проблема позднего сожаления всегда значима, так как мы не осознаём, что ситуация, когда человек понимает нечто важное, но уже поздно, полна безвыходности и боли.
В качестве примера автор рассказывает о Борьке, который пренебрежительно относился к бабушке, всегда оскорбляя её невниманием и грубостью. Осеева повествует о том, как мальчик побледнел, когда увидел пакетик с леденцами, которые бабка оставила ему после смерти, подписав: «Внуку моему Борюшке». Герой понял, что относился к ней плохо, без почтения, без уважения, хотя она, наоборот, до конца любила его, заботилась о нём. Бабка любовно слушала рассказы о товарищах, кормила чем-то вкусным, вязала тёплые вещи, а внук не сказал ей ни одного доброго слова.
Следствием сильного чувства является то, что Борька осознал: он навсегда потерял родного человека. Осеева с грустью описывает мальчика: «Бабкин пакетик он положил к себе под подушку и … подумал: «Не придёт утром бабка!» Леденцы стали для него памятью о бабушке. Мальчику было плохо, что она придёт будить его. Он понял, что сам любит её, как и она любила всю семью. Оба примера показывают, как страшно терять родных, особенно тех, кому не успел сказать тёплых слов.
Позиция автора такова: запоздалое раскаяние горько тем, что трудно что-то исправить, потому что была допущены ошибки, которые не были обязательны.
Я согласна с мнением писателя и считаю, что угрызения совести бывают мучительны, если не обращать внимания на близких, быть нечутким. Например, героиня «Грозы» Островского довела до запоздалого раскаяния в измене мужу. Она увлеклась Борисом, потому что Тихон был холоден с ней. Но, будучи женщиной религиозной, не выдержала ощущения собственной греховности. Трагедия Катерины в позднем покаянии.
Итак, прочитав текст Осеевой, я задумалась над тем, что лучше разбираться в собственных чувствах заранее, чтобы потом не было очень плохо.
Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. В старой вязаной кофте, с подоткнутой за пояс юбкой расхаживала она по комнатам, неожиданно появляясь перед глазами как большая тень.
- Всю квартиру собой заполонила!.. — ворчал Борькин отец.
А мать робко возражала ему:
- Старый человек… Куда же ей деться?
- Зажилась на свете… — вздыхал отец. — В инвалидном доме ей место — вот где!
Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.
Эпос войны в произведениях Шолохова «Судьба человека» ...
... них сложнейшие драматические судьбы героев Шолохова, тема войны в его произведениях раскрывается в работах: Бочарова А. Человек и война. – М., 1978; Бирюкова Ф. Шолохов. – М., 1998; Новикова ... на войне в рассказе М.А. Шолохова, раскрытия эпоса войны в рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека». В заключении на основе обобщения изложенного в настоящей работе материала исследования формулируются выводы ...
* * *
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь:
- Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку…
Подходила к Борьке:
- Вставай, батюшка мой, в школу пора!
- Зачем? — сонным голосом спрашивал Борька.
- В школу зачем? Темный человек глух и нем — вот зачем!
Борька прятал голову под одеяло:
- Иди ты, бабка…
- Я-то пойду, да мне не к спеху, а вот тебе к спеху.
- Мама! — кричал Борька. — Чего она тут гудит над ухом, как шмель?
- Боря, вставай! — стучал в стенку отец.
— А вы, мать, отойдите от него, не надоедайте с утра.
Но бабка не уходила. Она натягивала на Борьку чулки, фуфайку. Грузным телом колыхалась перед его кроватью, мягко шлепала туфлями по комнатам, гремела тазом и все что-то приговаривала.
В сенях отец шаркал веником.
- А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!
Бабка торопилась к нему на помощь.
- Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила.
Отец хлопал дверью. За ним торопливо выбегал Борька. На лестнице бабка совала ему в сумку яблоко или конфету, а в карман чистый носовой платок.
- Да ну тебя! — отмахивался Борька. — Раньше не могла дать! Опоздаю вот…
Потом уходила на работу мать. Она оставляла бабке продукты и уговаривала ее не тратить лишнего:
- Поэкономней, мама. Петя и так сердится: у него ведь четыре рта на шее.
- Чей род — того и рот, — вздыхала бабка.
- Да я не о вас говорю! — смягчалась дочь.
— Вообще расходы большие… Поаккуратнее, мама, с жирами. Боре пожирней, Пете пожирней…
Потом сыпались на бабку другие наставления. Бабка принимала их молча, без возражений.
Когда дочь уходила, она начинала хозяйничать. Чистила, мыла, варила, потом вынимала из сундука спицы и вязала. Спицы двигались в бабкиных пальцах то быстро, то медленно — по ходу ее мыслей. Иногда совсем останавливались, падали на колени, и бабка качала головой:
- Так-то, голубчики мои… Не просто, не просто жить на свете!
Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стул сумку с книгами и кричал:
- Бабка, поесть!
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах.
Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая:
- Все хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает.
Иногда Борька жаловался на родителей:
Как выполнил Гринев завет отца? (по роману А. С. Пушкина «Капитанская ...
... отец, товарищи и отчизна?-сказал Андрий, встряхнув быстро головою и выпрямив весь прямой, как надречная осокорь, стан свой. — Так если ж так, так вот что: нет у меня никого! Никого, никого!’ ... Швабрина, сначала изменившего присяге, а потом оклеветавшего Гринева перед властями. Гринев ... для нее всего. Отчизна моя — ты! … И все, что ни есть, ... начале повести ему 17 лет. По характеру и общему развитию молодой ...
- Обещал отец портфель. Все пятиклассники с портфелями ходят!
Бабка обещала поговорить с матерью и выговаривала Борьке портфель.
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку:
- Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?
- Ела, ела, — кивала головой бабка.
— Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава.
Потом вдруг, глядя на Борьку выцветшими глазами, долго жевала она беззубым ртом какие-то слова. Щеки ее покрывались рябью, и голос понижался до шепота:
- Вырастешь, Борюшка, не бросай мать, заботься о матери. Старое что малое. В старину говаривали: трудней всего три вещи в жизни — богу молиться, долги платить да родителей кормить. Так-то, Борюшка, голубчик!
- Я мать не брошу.
Это в старину, может, такие люди были, а я не такой!
- Вот и хорошо, Борюшка! Будешь поить-кормить да подавать с ласкою? А уж бабка твоя на это с того света радоваться будет.
- Ладно. Только мертвой не приходи, — говорил Борька.
После Обеда, если Борька оставался дома, бабка подавала ему газету и, присаживаясь рядом, просила:
- Почитай что-нибудь из газеты, Борюшка: кто живет, а кто мается на белом свете.
- «Почитай»! — ворчал Борька. — Сама не маленькая!
- Да что ж, коли не умею я.
Борька засовывал руки в карманы и становился похожим на отца.
- Ленишься! Сколько я тебя учил? Давай тетрадку!
Бабка доставала из сундука тетрадку, карандаш, очки.
- Да зачем тебе очки? Все равно ты буквы не знаешь.
- Все как-то явственней в них, Борюшка.
Начинался урок. Бабка старательно выводила буквы: «ш» и «т» не давались ей никак.
- Опять лишнюю палку приставила! — сердился Борька.
- Ох! — пугалась бабка. — Не сосчитаю никак.
- Хорошо, ты при Советской власти живешь, а то в царское время знаешь как тебя драли бы за это? Мое почтение!
- Верно, верно, Борюшка.
Бог — судья, солдат — свидетель. Жаловаться было некому.
Со двора доносился визг ребят.
- Давай пальто, бабка, скорей, некогда мне!
Бабка опять оставалась одна. Поправив на носу очки, она осторожно развертывала газету, подходила к окну и долго, мучительно вглядывалась в черные строки. Буквы, как жучки, то расползались перед глазами, то, натыкаясь друг на дружку, сбивались в кучу. Неожиданно выпрыгивала откуда-то знакомая трудная буква. Бабка поспешно зажимала ее толстым пальцем и торопилась к столу.
- Три палки… три палки… — радовалась она.* * *
Досаждали бабке забавы внука. То летали по комнате белые, как голуби, вырезанные из бумаги самолеты. Описав под потолком круг, они застревали в масленке, падали на бабкину голову. То являлся Борька с новой игрой — в «чеканочку». Завязав в тряпочку пятак, он бешено прыгал по комнате, подбрасывая его ногой. При этом, охваченный азартом игры, он натыкался на все окружающие предметы. А бабка бегала за ним и растерянно повторяла:
- Батюшки, батюшки… Да что же это за игра такая? Да ведь ты все в доме переколотишь!
- Бабка, не мешай! — задыхался Борька.
- Да ногами-то зачем, голубчик? Руками-то безопасней ведь.
- Отстань, бабка! Что ты понимаешь? Ногами надо.
* * *
Останутся ли отец и мать родными ребенку?
... нас нет людей ближе и роднее, чем наши отец и мать. И что бы ни произошло, они всегда останутся самыми близкими и родными. Текст Г. И. Андреева: (1) И думать нечего: он совершенно чужой мне человек... (2) Когда я смотрю на ...
Пришел к Борьке товарищ. Товарищ сказал:
- Здравствуйте, бабушка!
Борька весело подтолкнул его локтем:
- Идем, идем! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция.
Бабка одернула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами:
- Обидеть — что ударить, приласкать — надо слова искать.
А в соседней комнате товарищ говорил Борьке:
- А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная.
- Как это — главная? — заинтересовался Борька.
- Ну, старенькая… всех вырастила.
Ее нельзя обижать. А что же ты со своей-то так? Смотри, отец взгреет за это.
- Не взгреет! — нахмурился Борька. — Он сам с ней не здоровается.
Товарищ покачал головой.
- Чудно! Теперь старых все уважают. Советская власть знаешь как за них заступается! Вот у одних в нашем дворе старичку плохо жилось, так ему теперь они платят. Суд постановил. А стыдно-то как перед всеми, жуть!
- Да мы свою бабку не обижаем, — покраснел Борька. — Она у нас… сыта и здрава.
Прощаясь с товарищем, Борька задержал его у дверей.
- Бабка, — нетерпеливо крикнул он, — иди сюда!
- Иду, иду! — заковыляла из кухни бабка.
- Вот, — сказал товарищу Борька, — попрощайся с моей бабушкой.
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку:
- Обижаем мы тебя?
А родителям говорил:
- Наша бабка лучше всех, а живет хуже всех — никто о ней не заботится.
Мать удивлялась, а отец сердился:
- Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня — мал еще!
И, разволновавшись, набрасывался на бабку:
- Вы, что ли, мамаша, ребенка учите? Если недовольны нами, могли бы сами сказать.
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой:
- Не я учу — жизнь учит. А вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растет! Я свое отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьете, то не вернете.
* * *
Перед праздником возилась бабка до полуночи в кухне. Гладила, чистила, пекла. Утром поздравляла домашних, подавала чистое глаженое белье, дарила носки, шарфы, платочки.
Отец, примеряя носки, кряхтел от удовольствия:
- Угодили вы мне, мамаша! Очень хорошо, спасибо вам, мамаша!
Борька удивлялся:
- Когда это ты навязала, бабка? Ведь у тебя глаза старые — еще ослепнешь!
Бабка улыбалась морщинистым лицом.
Около носа у нее была большая бородавка. Борьку эта бородавка забавляла.
- Какой петух тебя клюнул? — смеялся он.
- Да вот выросла, что поделаешь!
Борьку вообще интересовало бабкино лицо.
Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами.
- Чего это ты такая разрисованная? Старая очень? — спрашивал он.
Бабка задумывалась.
- По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать.
- Как же это? Маршрут, что ли?
— Какой маршрут? Просто горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала — ложились на лицо морщины. Нужду терпела, билась — опять морщины. Мужа на войне убили — много слез было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет.
Бабка катерина иссохшая горбатенькая от возраста старушка никак ...
... … онг-онг… Да что о птице говорить, если бабка Катерина, иссохшая, горбатенькая от возраста, но еще проворная старушка, никак не могла ... на этой ноте мне хотелось бы закончить своё сочинение. Постарайтесь окружить своих родителей заботой и вниманием, чтобы этот ... замечательно! Тогда целую. Будь-будь! Коробочка тухла, смолкала. Старая Катерина дивилась на нее, не могла привыкнуть. Такая вроде малость ...
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни — неужели все лицо такими нитками затянется?
- Иди ты, бабка! — ворчал он. — Наговоришь всегда глупостей…
* * *
Когда в доме бывали гости, наряжалась бабка в чистую ситцевую кофту, белую с красными полосками, и чинно сидела за столом. При этом следила она в оба глаза за Борькой, а тот, делая ей гримасы, таскал со стола конфеты.
У бабки лицо покрывалось пятнами, но сказать при гостях она не могла.
Подавали на стол дочь и зять и делали вид, что мамаша занимает в доме почетное место, чтобы люди плохого не сказали. Зато после ухода гостей бабке доставалось за все: и за почетное место, и за Борькины конфеты.
- Я вам, мамаша, не мальчик, чтобы за столом подавать, — сердился Борькин отец.
- И если уж сидите, мамаша, сложа руки, то хоть за мальчишкой приглядели бы: ведь все конфеты потаскал! — добавляла мать.
- Да что же я с ним сделаю-то, милые мои, когда он при гостях вольным делается? Что спил, что съел — царь коленом не выдавит, — плакалась бабка.
В Борьке шевелилось раздражение против родителей, и он думал про себя: «Вот будете старыми, я вам покажу тогда!»
* * *
Была у бабки заветная шкатулка с двумя замками; никто из домашних не интересовался этой шкатулкой. И дочь и зять хорошо знали, что денег у бабки нет. Прятала в ней бабка какие-то вещицы «на смерть». Борьку одолевало любопытство.
- Что у тебя там, бабка?
- Вот помру — все ваше будет! — сердилась она. — Оставь ты меня в покое, не лезу я к твоим-то вещам!
Раз Борька застал бабку спящей в кресле. Он открыл сундук, взял шкатулку и заперся в своей комнате. Бабка проснулась, увидала открытый сундук, охнула и припала к двери.
Борька дразнился, гремя замками:
- Все равно открою!..
Бабка заплакала, отошла в свой угол, легла на сундук.
Тогда Борька испугался, открыл дверь, бросил ей шкатулку и убежал.
- Все равно возьму у тебя, мне как раз такая нужна, — дразнился он потом.
* * *
За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у нее стала круглая, ходила она тише и все присаживалась.
- В землю врастает, — шутил отец.
- Не смейся ты над старым человеком, — обижалась мать.
А бабке в кухне говорила:
- Что это вы, мама, как черепаха, по комнате двигаетесь? Пошлешь вас за чем-нибудь и назад не дождешься.
* * *
Умерла бабка перед майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу — клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор. Но обедать Борька не стал. Он долго глядел на мертвую бабку и вдруг опрометью бросился из комнаты. Бегал по улицам и боялся вернуться домой. А когда осторожно открыл дверь, отец и мать были уже дома.
ЧТО ОТКРЫЛА МНЕ ПРОЧИТАННАЯ КНИГА? (Отзыв на рассказ А. В. Зверева «Ласточки»)
... своими глазками-бусинками. Моя бабушка почти такая же, как бабка в рассказе А. Зверева «Ласточки». Она оберегает птичек от всего: от ребятишек, от котов, ... они не любили ни птиц, ни зверей. «Отец в выходные дни играл в домино, а мать целыми днями трясла ковры». Гринька «слышал, ... ново. Никто ему ничего не объяснял, и он «стал бегать по лугу, топтать цветы, швырять камнями в сорок и ворон, стрелять ...
Бабка, наряженная, как для гостей, — в белой кофте с красными полосками, лежала на столе. Мать плакала, а отец вполголоса утешал ее:
- Что же делать? Пожила, и довольно. Мы ее не обижали, терпели и неудобства и расход.
* * *
В комнату набились соседи. Борька стоял у бабки в ногах и с любопытством рассматривал ее. Лицо у бабки было обыкновенное, только бородавка побелела, а морщин стало меньше.
Ночью Борьке было страшно: он боялся, что бабка слезет со стола и подойдет к его постели. «Хоть бы унесли ее скорее!» — думал он.
На другой день бабку схоронили. Когда шли на кладбище, Борька беспокоился, что уронят гроб, а когда заглянул в глубокую яму, то поспешно спрятался за спину отца.
Домой шли медленно. Провожали соседи. Борька забежал вперед, открыл свою дверь и на цыпочках прошел мимо бабкиного кресла. Тяжелый сундук, обитый железом, выпирал на середину комнаты; теплое лоскутное одеяло и подушка были сложены в углу.
Борька постоял у окна, поковырял пальцем прошлогоднюю замазку и открыл дверь в кухню. Под умывальником отец, засучив рукава, мыл галоши; вода затекала на подкладку, брызгала на стены. Мать гремела посудой. Борька вышел на лестницу, сел на перила и съехал вниз.
Вернувшись со двора, он застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшимися вещами.
Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами.
- Мой еще, — сказала она и низко наклонилась над сундуком. — Мой…
На самом дне загремела шкатулка. Борька присел на корточки. Отец потрепал его по плечу:
- Ну что же, наследник, разбогатеем сейчас!
Борька искоса взглянул на него.
- Без ключей не открыть, — сказал он и отвернулся.
Ключей долго не могли найти: они были спрятаны в кармане бабкиной кофты. Когда отец встряхнул кофту и ключи со звоном упали на пол, у Борьки отчего-то сжалось сердце.
Шкатулку открыли. Отец вынул тугой сверток: в нем были теплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шелка — тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочел:
- «Внуку моему Борюшке».
Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: «Внуку моему Борюшке».
В букве «ш» было четыре палочки.
«Не научилась!» — подумал Борька. И вдруг, как живая, встала перед ним бабка — тихая, виноватая, не выучившая урока.
Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрел по улице вдоль чужого длинного забора…
Домой он пришел поздно вечером; глаза у него распухли
