Творческий путь выдающегося русского писателя и публициста А.И. Солженицына неразрывно связан с историей России XX века. В годы, когда А.И. Солженицын обратился к активному художественному творчеству, для этого нужна была недюжинная нравственная сила, поскольку приходилось идти против течения. Реальная жизнь в искусстве того времени подменялась идеологизированными мифологемами. А.Д. Сахаров назвал А.И. Солженицына «гигантом борьбы за человеческое достоинство в современном трагическом мире». Свидетелем и участником русской истории двадцатого века А.И. Солженицын был сам. Окончание физико-математического факультета Ростовского университета и вступление во взрослую жизнь пришлось на 22 июня 1941 г. Получив диплом, он приезжает на экзамены в Московский институт истории, философии, литературы (МИФЛИ), на заочных курсах которого учился с 1939 г. Очередная сессия приходится на начало войны. В октябре мобилизован в армию, вскоре попадает в офицерскую школу в Костроме. Летом 1942 г. получает звание лейтенанта, а в конце уходит на фронт: А.И. Солженицын командует звукобатареей в артиллерийской разведке. Военный опыт А.И. Солженицына и работа его звукобатареи отражены в его военной прозе конца 90-х гг. (двучастный рассказ «Желябугские выселки» и повесть «Адлиг Швенкиттен» — «Новый мир». 1999. №3).
Офицером-артиллеристом он проходит путь от Орла до Восточной Пруссии, награждается орденами. Чудесным образом он оказывается в тех самых местах Восточной Пруссии, где проходила армия генерала Самсонова. Трагический эпизод 1914 г. — самсоновская катастрофа — становится предметом изображения в первом «Узле» «Красного Колеса» — в «Августе Четырнадцатого». 9 февраля 1945 г. капитана А.И. Солженицына арестовывают на командном пункте его начальника, генерала Травкина, который спустя уже год после ареста даст своему бывшему офицеру характеристику, где вспомнит, не побоявшись, все его заслуги — в том числе ночной вывод из окружения батареи в январе 1945 г., когда бои шли уже в Пруссии. После ареста — лагеря: в Новом Иерусалиме, в Москве у Калужской заставы, в спецтюрьме №16 в северном пригороде Москвы (та самая знаменитая Марфинская шарашка, описанная в романе «В круге первом», 1955-1968).
С 1949 г. — лагерь в Экибастузе (Казахстан).
С 1953 г. А.И. Солженицын — «вечный ссыльнопоселенец» в глухом ауле Джамбулской области, на краю пустыни. В 1957 г. — реабилитация и сельская школа в посёлке Торфо-продукт недалеко от Рязани, где он учительствует и снимает комнату у Матрёны Захаровой, ставшей прототипом знаменитой хозяйки «Матрёниного двора» (1959 г.).
Творчество Солженицына
... Солженицына арестовывают на командном пункте его начальника, генерала Травкина, который спустя уже год после ареста ... общественное поведение, которое поэтизирует Солженицын, является основой и опорой всей нашей земли. Солженицын ... трагических поворотов российской истории потребовала исследования и ... шли уже в Пруссии. После ареста — лагеря: в ... Это было открытием лагерной темы. «Матренин двор» стал ...
В 1959 г. А.И. Солженицын «залпом», за три недели, создаёт рассказ «Щ-854», который после долгих хлопот А.Т. Твардовского и с благословения самого Н.С. Хрущёва увидел свет в «Новом мире» (1962 г. №11) под названием «Один день Ивана Денисовича».
Уже к моменту первой публикации А.И. Солженицын имеет за плечами серьёзный писательский опыт — около полутора десятилетий: «Двенадцать лет я спокойно писал и писал. Лишь на тринадцатом дрогнул. Это было лето 1960 года. От написанных многих вещей — и при полной их безвыходности, и при полной безызвестности, я стал ощущать переполнение, потерял лёгкость замысла и движения. В литературном подполье мне стало не хватать воздуха», — писал А.И. Солженицын в автобиографической книге «Бодался телёнок с дубом». Именно в литературном подполье создаются романы «В круге первом», несколько пьес, киносценарий «Знают истину танки!». Начата работа над «Архипелагом Гулагом», осмыслен роман о русской революции под кодовым называнием «Р-17», воплотившийся десятилетия спустя в эпопею «Красное Колесо». В середине 60-х гг. создаётся повесть «Раковый корпус» (1963-1967) и роман «В круге первом». Опубликовать их в «Новом мире» не удаётся, и оба выходят в 1968 г. на Западе. В это же время идёт начатая ранее работа над «Архипелагом Гулагом» (1958-1968; 1979 г.) и эпопеей «Красное Колесо» (интенсивная работа над большим историческим романом «Р-17», выросшим в эпопею «Красное Колесо», начата в 1969 г.).
В 1979 г. А.И. Солженицын становится лауреатом Нобелевской премии. История с получением Нобелевской премии описана в главе «Нобелиана» («Бодался телёнок с дубом»).
В то же время его положение в СССР всё более ухудшается: принципиальная и бескомпромиссная идеологическая и литературная позиция приводит к исключению из Союза писателей (ноябрь 1969 г.), в советской прессе разворачивается кампания травли А.И. Солженицына. Это заставляет его дать разрешение на публикацию в Париже книги «Август Четырнадцатого» (1971 г.) — первого тома эпопеи «Красное Колесо». В 1973 г. в парижском издательстве YMCA-PRESS увидел свет первый том «Архипелага Гулага».
Идеологическая оппозиционность не только не скрывается А.И. Солженицыным, но и прямо декларируется. Он пишет целый ряд открытых писем: Письмо Четвёртому Всесоюзному съезду Союза советских писателей (1967 г.), Открытое письмо Секретариату Союза писателей РСФСГ (1969 г.), Письмо вождям Советского Союза (1973 г.), которое посылает по почте адресатам в ЦК КПСС, а не получив ответа, распространяет в самиздате. Писатель создаёт цикл публицистических статей, которые предназначаются для философско-публицистического сборника «Из-под глыб» («На возврате дыхания и сознания» (1973 г.), «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни» (1973 г.), «Образованщина» (1974 г.)), «Жить не по лжи!» (1974 г.).
В 1975 г. опубликована автобиографическая книга «Бодался телёнок с дубом», представляющая собой подробный рассказ о творческом пути писателя от начала литературной деятельности до второго ареста и высылки и очерк литературной среды и нравов 60-х — начала 70-х гг. В феврале 1974 г. на пике травли, развёрнутой в советской прессе, А.И. Солженицына арестовывают и заключают в Лефортовскую тюрьму. Но его ни с чем несравнимый авторитет у мировой общественности не позволяет советскому руководству просто расправиться с писателем, поэтому его лишают советского гражданства и высылают из СССР в ФРГ, ставшей первой страной, принявшей изгнанника, он останавливается у Генриха Бёлля, после чего поселяется в Цюрихе (Швейцария).
Как изменится мир через 20 лет
... друзьями. Мне бы хотелось также сделать что-то хорошее для мира через 20 лет. Возможно, я стану помогать людям или заботится о природе. Я ... думаю, что буду одеваться в костюмы и носить деловой портфель, как все занятые люди. У меня будет много дел, и день ... что без них жить нельзя людям. уж так заведено. Будут детишки, как минимум двое. Без притворства, дети – это действительно радость. Я думаю, ...
О жизни на Западе повествует вторая автобиографическая книга Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», публикацию которой он начал в «Новом мире» в 1998 г. и продолжил в 1999 году. В 1976 году писатель с семьёй переезжает в Америку, в штат Вермонт. Здесь он работает над полным собранием сочинений и продолжает исторические исследования, результаты которых ложатся в основу эпопеи «Красное Колесо». А.И. Солженицын всегда был уверен в том, что вернётся в Россию. Даже в 1983 году, когда мысль об изменении социально-политической ситуации в СССР казалась невероятной, на вопрос западного журналиста о надежде на возвращение в Россию писатель ответил: «Знаете, странным образом, я не только надеюсь, я внутренне в этом убеждён. Я просто живу в этом ощущении: что обязательно я вернусь при жизни. При этом я имею в виду возвращение живым человеком, а не книгами, книги-то, конечно, вернутся. Это противоречит всяким разумным рассуждениям, я не могу сказать: по каким объективным причинам это может быть, раз я уже не молодой человек. Но ведь и часто история идёт до такой степени неожиданно, что мы самых простых вещей не можем предвидеть». Предвидение А.И. Солженицына сбылось: уже в конце 80-х гг. это возвращение стало постепенно осуществляться. В 1988 г. А.И. Солженицыну было возвращено гражданство СССР, а в 1989 г. в «Новом мире» публикуются Нобелевская лекция и главы из «Архипелага Гулага» затем, в 1990 г. — романы «В круге первом» и «Раковый корпус». А в 1994 году писатель возвратился в Россию. С 1995 г. в «Новом мире» публикует новый цикл — «двучастные» рассказы.
Цель и смысл жизни А.И. Солженицына заключается в писательстве: «Моя жизнь, — говорил он, — проходит с утра до позднего вечера в работе. Нет никаких исключений, отвлечений, отдыхов, поездок, — в этом смысле действительно делаю то, для чего я был рождён». Масштаб творчества А.И. Солженицына определяется его работой не только в сфере собственно художественной литературы, но и в публицистике. А.И. Солженицын главным своим призванием всегда считал литературу, однако именно публицистика позволила ему стать гражданином мира, дала возможность выразить свою гражданскую позицию. Во многом благодаря его публицистическим выступлениям мы можем судить об эволюции мышления, об исторических, общественно-политических, философских взглядах писателя. Этим фактом, а также меньшей степенью изученности публицистических работ писателя в сравнении с его собственно художественным творчеством, определяется актуальность темы дипломной работы.
Объектом данного исследования являются публицистические выступления А.И. Солженицына на общественно-политические темы (статьи, речи, открытые письма, интервью), оказавшие существенное влияние на общественное сознание читательской аудитории.
Предмет исследования — жанрово-стилевое своеобразие публицистики А.И. Солженицына.
Александр Исаевич Солженицын
... что говорили у нас умные люди еще до нашего рождения. Самый модный лозунг теперь, и мы все охотно повторяем: "права человека". [...] ... -то определенная политическая форма постепенно будет нами принята,- по нашей полной политической неопытности скорей всего не сразу удачная, ... и сам себя. Никакие конституции, законы и голосования сами по себе не сбалансируют общества, ибо людям свойственно настойчиво ...
Цель работы — раскрыть своеобразие публицистики А.И. Солженицына.
Этой целью определяется круг задач:
) Охарактеризовать публицистические выступления А.И. Солженицына 1960-1970-х годов.
) Раскрыть своеобразие жанра «открытого письма» как формы выражения идеологической и эстетической позиции писателя.
) Определить особенности изображения темы русской эмиграции в очерках А.И. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов».
) Рассмотреть проблематику и структурные принципы жанра «лекции» и «речи» в творчестве А.И. Солженицына.
) Проанализировать статью «Как нам обустроить Россию?» с точки зрения проблематики и способов выражения авторской позиции.
Методологической основой работы
Материалы исследования могут быть использованы при изучении истории отечественной журналистики XX века, что определяет практическую значимость дипломной работы.
Основные положения, выносимые на защиту:
— Публицистика занимает важное место в творчестве А.И. Солженицына. В ней ставятся и соответственно убеждениям писателя разрешаются вопросы нравственные, общественно-политические, исторические, философские. Определяющей идеей всей публицистики А.И. Солженицына стала идея отказа от тоталитарной системы правления и постепенного перехода на демократические основы. Именно публицистика дала возможность А.И. Солженицыну высказать свои идеи по преобразованию нашего государства.
Публицистику А.И. Солженицына отличает жанровое многообразие. Ведущими жанрами являются статьи, письма, лекции, речи, воззвания. Письма А.И. Солженицына («Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» 1967 г., «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР» 1969 г., «Письмо вождям Советского Союза» 1973 г.) имеют открытый характер, обращены к правящей власти. Проблематика «Письма вождям Советского Союза» 1973 г. касается вопросов цензуры, репрессий против писателей, поведения руководителей Союза писателей. Основной пафос обращения к вождям — стремление пробудить национальную совесть и ответственность в руководителях страны, определяющих её судьбу. Два главных предложения А.И. Солженицына — отказ от марксистко-ленинской идеологии и прекращение политики физического и идеологического экспансионизма. «Письмо вождям Советского Союза» 1973 г. содержит программу реформирования «вождями» советской действительности, «рецепт» оздоровления её основополагающих принципов.
По мере того, как утрачивается надежда пробудить патриотизм и совесть в «вождях», растёт стремление побудить соотечественников к нравственной революции, суть которой в отказе поддерживать и разделять официальную ложь. Призыв А.И. Солженицына «Жить не по лжи» прозвучал в целом ряде публицистических выступлений писателя и обрёл законченную и отточенную форму в воззвании «Жить не по лжи». Один из главных тезисов А.И. Солженицына — тезис о сращенности насилия с ложью. А.И. Солженицыным владеет острое чувство потребности в свободе и правде, ключ к освобождению — «личное неучастие во лжи!» Основной пафос воззвания: «Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»
Солженицын — писатель-гуманист
... доброте к людям. Завершая нобелевскую лекцию, А. И. Солженицын произнес пророческие слова, отразившие его позицию писателя-гуманиста, борца за справедливость: "Простой шаг простого мужественного человека: ... не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий!.. Писателям же и ...
Очерки «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» сильны взглядом изнутри, где соединены видение участника происходящего и историка и «летописца» эмиграции. Писатель выступает исследователем стадиальных этапов русского зарубежья. А.И. Солженицын поднимает важные для эмигрантов вопросы, связанные с бытом, с выбором места жительства, с сохранением русской среды для их детей, православной христианской веры. В «Зёрнышке» А.И. Солженицын уделяет внимание эмигрантской периодике. Явное предпочтение он отдаёт журналам: «Часовой», «Наши вести» и др., газетам «Руль», «Возрождение», «Последние новости», сочувствует выживающим изданиям, таким, как «Голос Зарубежья», особо выделяет «Посев», «Грани», «Континент», «Новый журнал».
Эстетические, нравственно-религиозные, исторические взгляды А.И. Солженицына находят своё воплощение и в жанре лекции («Нобелевская лекция» 1972 г., «Гарвардская речь» 1978 г., «Темплтоновская лекция» 1983 г.,).
В «Темплтоновской лекции» раскрывается представление писателя о задачах литературы, о роли писателя перед Богом. А.И. Солженицын мыслит себя писателем, который «знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога». Писатель, по А.И. Солженицыну, ответственен за «всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души». В «Нобелевской лекции» А.И. Солженицын признаёт за искусством и литературой способность передавать от народа к народу, от поколения к поколению, от души к душе человеческий опыт, накопленный веками, с тем, чтобы освободить одних от необходимости повторять ошибки других. В определении гуманистического содержания задач искусства и литературы А.И. Солженицын выступает наследником русской классики XIX века.
Идеи выражения А.И. Солженицына в «Письме вождям Советского Союза» и воззвания «Жить не по лжи» повторяются и в других публицистических выступлениях А.И. Солженицына, оформляясь в строго выверенную, выстраданную программу А.И. Солженицына-писателя, публициста и гражданина. В её основе — концепция мирного пути развития России, способы смягчения авторитарной системы власти. Статья «Как нам обустроить Россию?» — это размышления о судьбе страны, её будущем.
Структура дипломной работы
1. Публицистика А.И. Солженицына 1960-70-х гг.
.1 Жанр «открытого письма» как форма выражения идеологической и литературной позиции А.И. Солженицына
А.И. Солженицын однажды сказал, что он публицист поневоле: «Я ею (публицистикой) занимаюсь поневоле. Если бы я имел возможность обращаться к соотечественникам по радио — я бы читал свои книги, ибо в моей публицистике и в моих интервью я не могу выразить и одной сотой части того, что есть в моих книгах».
Однако публицистика не просто стала важной составной частью его непрерывной проповеди-исповеди, лабораторией для выработки его концепций, рабочих гипотез. Он непрерывно движется в сфере публицистических внеобразных «посильных соображений». А.И. Солженицыну важно вначале громко «прокричать» какую-то истину, уловить эхо, а уж потом выговорить её, с поправками, «вполголоса». Во всяком случае, публицистика для него вовсе не «отходы» огромной судоверфи, где годами и десятилетиями строятся его «корабли». Может быть, даже проекты этих «кораблей — романов» и возникали из тезисов и рабочих гипотез его публицистики.
Все на Конкурс к 100-летию Александра Солженицына
... сочинение писателю, к которому особое отношение… Друзья, у которых я останавливался, приезжая в Москву, жили на Плющихе. Зашёл разговор, что в новом доме по соседству Солженицын ... заповеди: «Блаженны изгнанные за правду…» В подоснове творчества Солженицыны, конечно же, русская жажда свободы во Христе. Тем ... даром. Вспомнили, - «выдворенный за пределы Советского Союза» в 1973, он на Западе не раз ...
Два тома публицистики писателя — в известном собрании сочинений парижского издательства Н.А. Струве — разделены на основе хронологии на две части: «В Советском Союзе» (1969-1974 гг.) и «На Западе» (1974-1980 гг.).
Это очень многомерное, многоаспектное, но внутренне единое осмысление изменчивого мира, целая серия позиций, даже портретов писателя в разгар холодной войны. Публицистика эта вызвала множество агрессивных нападок, иронии в его адрес, то и дело «захлёстывающих» и прозу. Если, скажем, позиция А.Д. Сахарова или В.С. Гроссмана в «арестованном» романе «Жизнь и судьба» принималась одной стороной — либеральной оппозицией — безоговорочно, то публицистика А.И. Солженицына часто отнимала у него друзей в либеральном лагере.
С суждениями о публицистическом творчестве А.И. Солженицына мы можем познакомиться в книге Д. Штурман «Городу и миру». Первая и наиболее полная попытка изучения связи литературы и публицистики предпринята Е.А. Лазебником «Публицистика в литературе». О биографии А.И. Солженицына свидетельствует книга Л.И. Сараскиной «Александр Солженицын. Биография продолжается…». Это книга писателя и дотошного учёного, не позволяющего ошибаться в фактах, но оставляющего простор для личного отношения к своему герою.
Публицистика А.И. Солженицына как языковой личности неразрывно связана с русской литературной традицией, и в то же время она современна. Созвучность двадцатому веку обусловлена биографией человека, судьба которого не только была самым непосредственным образом связана с безднами трагедий прошедшего столетия, но и возносила его на вершины литературной и общественной славы. Писатель «болеет» Россией и знает западный мир. Тематика его творчества вместила как собственную (частную) судьбу, так и судьбы общие. Публицистика занимает важное место в творчестве А.И. Солженицына. В ней ставятся и, соответственно убеждениям писателя, разрешаются вопросы нравственные, общественно-политические, исторические, философские. Определяющей идеей всей публицистики А.И. Солженицына стала идея отказа от тоталитарной системы правления и постепенного перехода на демократические основы. Именно публицистика дала возможность А.И. Солженицыну высказать свои идеи по преобразованию нашего государства, развенчать советскую мифологию, выразить свою этическую и эстетическую концепцию. По существу, А.И. Солженицын-публицист создал серию пророчеств о судьбах свободы, о длящемся нашествии на Россию, на весь мир, на демократии и монархии страшного пожара революций, иррациональной силы тоталитаризма, сущей «державы смерти».
А.И. Солженицын проложил дорогу к главному руслу русской публицистики — знаменитым «письмам» П.Я. Чаадаева, «Дневнику писателя» Ф.М. Достоевского, «Не могу молчать» Л.Н. Толстого, отчасти «Письмам к ближнему» М.О. Меньшикова, публицистике В.Г. Короленко.
Жизнь и творчество А.И. Солженицына
... Литература в школе», 1990, № 5) В 1967 Солженицын был исключен из Союза писателей. Особая борьба с писателем ... своеобразная историческая хроника? Александр Солженицын определил жанр этого ... культ личности вождя. Любая критика ... за деятельностью писателя. Но письма бывших ... реферате я постараюсь затронуть основные стороны исследований Солженицына ... рассказов соседей по палате Солженицына. Истинная ...
Публицистику А.И. Солженицына отличает жанровое многообразие. Ведущими жанрами являются статьи, письма, лекции, речи, воззвания.
Письма А.И. Солженицына: «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.), «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР» (1969 г.), «Письмо вождям Советского Союза» (1973 г.) имеют открытый характер, обращены к правящей власти.
Открытое письмо — это специфический жанр публичных выступлений в прессе, получивший широкое распространение в XX веке. Цель любого открытого письма, в том числе и анализируемого, заключается в возможности повлиять на некие общественные процессы или публично значимые, по мнению автора ситуации, которые его волнуют.
В «Письме IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.) А.И. Солженицын хочет «усовестить» лиц, принимающих решение, к которым оно обращено, косвенно повлиять на их решение, сформировав соответствующее общественное мнение. Композиционно текст состоит из двух частей. В первой части А.И. Солженицын говорит об общем положении дел в литературе. Вторая часть посвящена творчеству самого писателя. В первой части «Письма» затрагивает несколько значимых тем. Во-первых, цензура: «…то нетерпимое дальше угнетение, которому наша художественная литература из десятилетия в десятилетие подвергается со стороны цензуры и с которым Союз писателей не может мириться впредь. Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем Главлита тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями. Пережиток средневековья, цензура доволакивает свои мафусаиловы сроки едва ли не в XXI век! Тленная, она тянется присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных».
А.И. Солженицын высказывает своё глубокое сожаление по поводу того, что «…произведения, которые могли бы выразить назревшую народную мысль, своевременно и целительно повлиять в области духовной или на развитие общественного сознания, — запрещаются либо уродуются цензурой по соображениям мелочным, эгоистическим, а для народной жизни недальновидным. Отличные рукописи молодых авторов, ещё никому не известных имён, получают сегодня из редакций отказы лишь потому, что они «не пройдут». Многие члены Союза и даже делегаты этого Съезда знают, как они сами не устаивали перед цензурным давлением и уступали в структуре и замысле своих книг, заменяли в них главы, страницы, абзацы, фразы, снабжали их блёклыми названиями, чтобы только увидеть их в печати, и тем непоправимо искажали их содержание и свой творческий метод. По понятному свойству литературы все эти искажения губительны для талантливых произведений и совсем нечувствительны для бездарных. Именно лучшая часть нашей литературы появляется на свет в искажённом виде. За нашими писателями не предполагается, не признается права высказывать опережающие суждения о нравственной жизни человека и общества, по-своему изъяснять социальные проблемы или исторический опыт, так глубоко выстраданный в нашей стране».В этом своём шаге А.И. Солженицын был не одинок. Согласие с ним засвидетельствовали своими подписями на прочитанном ими в зале съезда письме сто членов ССП. Другая не менее важная тема — репрессии против писателей: «Даже Достоевского, гордость мировой литературы, у нас одно время не печатали (не полностью печатают и сейчас), исключали из школьных программ, делали недоступным для чтения, поносили. Сколько лет считался «контрреволюционным» Есенин (и за книги его даже давались тюремные сроки)? Не был ли и Маяковский «анархиствующим политическим хулиганом»? Десятилетиями считались «антисоветскими» неувядаемые стихи Ахматовой. Первое робкое напечатание ослепительной Цветаевой десять лет назад было объявлено «грубой политической ошибкой». Лишь с опозданием в 20 и 30 лет нам возвратили Бунина, Булгакова, Платонова, неотвратимо стоят в череду Мандельштам, Волошин, Гумилёв, Клюев, не избежать когда-то «признать» и Замятина, и Ремизова. Тут есть разрешающий момент — смерть неугодного писателя, после которой, вскоре или невскоре, его возвращают нам, сопровождая «объяснением ошибок». Давно ли имя Пастернака нельзя было и вслух произнести, но вот он умер — и книги его издаются, и стихи его цитируются даже на церемониях».
Солженицын, Александр Исаевич
... в том числе писатели и поэты. Так, Варлам Шаламов в письме Солженицыну в ноябре 1962 года писал: Повесть — как стихи,— ... из рассказа наиболее политически острые, заведомо не проходимые через советскую цензуру фрагменты. Твардовский оценил рассказ чрезвычайно высоко, пригласил ... н на иностранные языки. 30 декабря 1962 года Солженицын был принят в Союз писателей СССР. Вскоре после этого в журнале « ...
Не обходит вниманием А.И. Солженицын и предательского поведения руководителей писательского союза: «…руководство Союза малодушно покидало в беде тех, чьё преследование окончилось ссылкой, лагерем и смертью (Павел Васильев, Мандельштам, Артём Весёлый, Пильняк, Бабель, Табидзе, Заболоцкий и другие).
Этот перечень мы вынужденно обрываем словами «и другие»: мы узнали после XX съезда партии, что их было более шестисот — ни в чём не виновных писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе. Однако свиток этот ещё длинней, его закрутившийся конец не прочитывается и никогда не прочтётся нашими глазами: в нём записаны имена и таких молодых прозаиков и поэтов, кого лишь случайно мы могли узнать из личных встреч, чьи дарования погибли в лагерях нерасцветшими, чьи произведения не пошли дальше кабинетов госбезопасности времён Ягоды-Ежова-Берии-Абакумова».
Определив основные проблемы, далее А.И. Солженицын высказывает свои предложения: «Я предлагаю чётко сформулировать в пункте 22-м устава ССП все те гарантии защиты, которые предоставляет Союз членам своим, подвергшимся клевете и несправедливым преследованиям, — с тем, чтобы невозможно стало повторение беззаконий». Здесь же А.И. Солженицын призывает новое руководство не повторять ошибок прошлого: «Новоизбранному руководству Союза нет никакой исторической необходимости разделять со старыми руководствами ответственность за прошлое».
В первой части речи А.И. Солженицыным приводятся убедительные примеры, указывающие на несостоятельность действующей системы правления. Во второй части письма А.И. Солженицын говорит о запретах и преследованиях, испытанных лично им. Эта часть делится на более частные аспекты, касающиеся отдельных эпизодов творчества писателя (об отнятом романе «В круге первом» и архиве, о клевете в сторону писателя, и о невозможности ответить на неё, о произведениях, недоступных для широкого читателя, о запрете общения с читателями) и заканчивается не очень утешительным выводом: «Так моя работа окончательно заглушена, замкнута и оболгана». В конце письма А.И. Солженицын задаёт вопрос: «При таком грубом нарушении моих авторских и «других» прав — возьмётся или не возьмётся IV Всесоюзный съезд защитить меня?», скорее всего оставшийся без ответа, но в этом вопросе слышится: сколько же можно терпеть? Сколько же можно бездействовать? В заключении А.И. Солженицын говорит о том, что «Никому не перегородить путей правды, и за движение её я готов принять и смерть». Письмо заканчивается вопросом, в котором автор письма высказывает надежду на то, что опыт предыдущего поколения «…научит нас наконец не останавливать пера писателя при жизни?». В этом письме А.И. Солженицын предстаёт как борец, обличитель, неведающий сомнений и наставляющий сограждан своим словом, ставшим делом общественным.
Александр Исаевич Солженицын
... в Россию: он учительствует в рязанской деревне, живя у героини будущего рассказа "Матренин двор". С 1957 года Солженицын в Рязани, преподает в ... Комитета Коммунистической партии Советского Союза Н. С. Хрущева. «Щ ... в котором, по мысли Солженицына, как бы в сжатом, спрессованном виде пронеслись события русской истории, разворачивавшиеся потом на протяжении всего последующего столетия. Солженицын, ...
Это письмо было разослано по почте в 250 адресов в середине мая 1967 года. Один экземпляр был принесён лично автором в технический секретариат съезда 16 мая и сдан под расписку его. Первая публикация состоялась в газете «Monde» (Париж), 31.5.1967 г.; позже — ряд газетных публикаций на разных языках; по-русски — множественно в эмигрантской печати. На родине «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.) впервые напечатано спустя 22 года — в журнале «Слово» (Москва), 1989 г., №8; в журнале «Смена» (Москва), 1989 г., №23.
Проблематика «Письма вождям Советского Союза» (1973 г.) затрагивает вопросы цензуры, репрессий против писателей, поведения руководителей Союза писателей. Основной пафос обращения к вождям — стремление пробудить национальную совесть и ответственность в руководителях страны, определяющих её судьбу. Два главных предложения А.И. Солженицына — отказ от марксистко-ленинской идеологии и прекращение политики физического и идеологического экспансионизма. «Письмо вождям Советского Союза» (1973 г.) содержит программу реформирования «вождями» советской действительности, «рецепт» оздоровления её основополагающих принципов. По мере того, как утрачивается надежда пробудить патриотизм и совесть в «вождях», растёт стремление побудить соотечественников к нравственной революции, суть которой в отказе поддерживать и разделять официальную ложь. Оппоненты А.И. Солженицына дружно обвиняли его в безаппеляционности, в категорическом характере всех его предложений и предположений, в ощущении себя пророком, несущим в мир пребывающее над критикой откровение — истину в её последней и совершенной форме. Откуда и почему возник этот ложный стереотип? Может быть, он предопределён страстностью тона А.И. Солженицына, его ораторским мастерством, его склонностью многократно возвращаться к своим ведущим идеям. Но никто никогда не отмечает той осторожности, тех сомнений и колебаний, которые связаны хотя бы с «Письмом вождям Советского Союза».
Третьего мая 1974 года А.И. Солженицын говорит о «Письме вождям Советского союза» в «Ответах журналу «Тайм»»: «Я не настаиваю на единственности предлагаемого мною выхода и даже готов тотчас снять мои предложения, если мне противопоставят не просто критику (я, и когда писал, понимал слабые места этого «Письма»), но предложат выход лучший, реальный, конструктивный. Предложения мои были выдвинуты в прошлом году с весьма-весьма малою надеждой, да. Но и нельзя было не испробовать этот совет. В своё время и Сахаров, и Григоренко, и другие, с разными обоснованиями, предлагали советскому правительству мирные пути развития нашей страны. Это делалось всегда не без надежды — увы, не оправдавшейся никогда. Пожалуй, можно и подытожить: последовательно и решительно отвергая всякие благожелательные предложения, всякие реформы, всякие мирные пути, советские вожди не смогут сослаться, что они не знали ситуации, что им не предлагалось альтернатив: своей упрямой косностью они взяли на себя ответственность за самые тяжёлые варианты развития нашей страны».
Вновь А.И. Солженицын касается «Письма вождям Советского Союза» в телеинтервью компании CBS, Цюрих, 17 июля 1974 года. Интервьюер Уолтер Кронкайт задаёт вопрос, который А.И. Солженицыну ещё не раз придётся услышать: «- В «Письме вождям Советского Союза» Вы выражаете предпочтение авторитарной системе, и из этого возникла критика со стороны разных инакомыслящих в Советском Союзе, а также, может быть, некоторое разочарование со стороны либералов в западном мире. Что Вы можете сказать по этому поводу?»
Моё «Письмо вождям Советского Союза» было во многом неправильно понято. Дело в том, что нельзя решать вопрос об авторитарной системе или о демократической — вообще. У каждой страны есть своя история, свои традиции, свои возможности. Никогда в истории, сколько вот Земля стоит, не было по всей Земле одной системы, и я утверждаю — никогда и не будет. Всегда будут разные. В моём «Письме вождям Советского Союза» сказано только, что в сегодняшних условиях я не вижу сил таких и таких путей, которые могли бы привести Россию к демократии без новой революции. Я написал в преамбуле, что если мои предложения неудачны, то я готов в любую минуту их снять, только пусть мне кто-нибудь даст другой практический путь. Практический путь — как нам выйти из положения в России? Вот сегодня, без революции, и так, чтобы можно было жить. Я обращался к вождям, которые власти не отдадут добровольно, и я им не предлагаю: «отдайте добровольно!» — это было бы утопично. Я искал путь, не можем ли мы у нас в России найти способ сейчас смягчить авторитарную систему, оставить авторитарную, но смягчить её, сделать более человечной. Так вот: для России сегодня ещё одна революция была бы страшнее прошлой, чем 17-й год, столько вырежут людей и уничтожат производительных сил. У нас в России — другого выхода нет сейчас, так я понимаю. Но это не значит, что я в общем виде считаю, что авторитарная система должны быть везде, и лучше она, чем демократическая».
Перечитывая публицистику А.И. Солженицына, удивляешься её последовательности. От «Письма Четвёртому съезду писателей» (1967 г.) до «Гарвардской речи» (1978 г.) одни и те же темы, но раскрываются медленно, понемногу, и всё в них подчинено моральному критерию. Отсюда подчинённость демократии нравственным целям жизни, ощущаемая уже в «Письме вождям Советского Союза» (1973 г.) и гремящая оглушительно в Гарварде в 1978-м; отсюда и первенство нации перед идеологией — линия, начатая в сборнике «Из-под глыб» и завершающаяся резким осуждением русских либералов в феврале 1917-го (в интервью от февраля 1979-го); и отрицание морального права на эмиграцию для тех, кто считает себя русским, появляющееся впервые в телеинтервью компании СИ-БИ-ЭС (июнь 1974-го), уточняемое в открытом письме Павлу Литвинову (январь 1975-го) и, наконец, выливающееся в яростную обвинительную речь («Радиоинтервью компании Би-Би-Си», февраль 1979-го); и сожаление, что Запад вступил в союз со Сталиным ради победы над Гитлером, высказанное в Нью-Йорке в июле 1975-го и разъяснённое недвусмысленно в мае 1978-го. А.И. Солженицын берёт слово только по своему собственному решению и никогда — в ответ на вызовы средств массовой информации. В публицистике А.И. Солженицына, в открытых письмах и посланиях перед читателем встаёт образ человека, распрямившегося в борьбе с советской системой и не способного на компромисс с ней.
1.2 «Категории национальной жизни» в публицистических статьях А.И. Солженицына
публицистический жанр статья солженицын
Во многих своих публицистических выступлениях А.И. Солженицын стремится осмыслить «категории национальной жизни». Этим аспектам посвящены статьи: «Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана» (1965 г.), «На возврате дыхания и сознания» (1973 г.), «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.), «Образованщина» (1974 г.), воззвание «Жить не по лжи» (1974 г.), «Наши плюралисты» (1982 г.), «Колеблет твой треножник» (1984 г.).
Призыв А.И. Солженицына «Жить не по лжи» прозвучал в целом ряде публицистических выступлений писателя и обрёл законченную и отточенную форму в воззвании «Жить не по лжи». Один из главных тезисов этого выступления А.И. Солженицына — тезис о сращенности насилия с ложью. А.И. Солженицыным владеет острое чувство потребности в свободе и правде, ключ к освобождению — «личное неучастие во лжи!». Основной пафос воззвания: «Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»
Стержневая для А.И. Солженицына той поры идея немедленного, без оглядки на других людей, бескомпромиссного отказа сначала сотен, тысяч, а затем и миллионов людей ото лжи нашла своё самое полное, яркое выражение в воззвании «Жить не по лжи». Датированное 12-м февраля 1974 года — днём ареста писателя, последнее, что было написано им на родине, это воззвание звучало в те дни как его завещание. В поминутном ожидании ареста, исхода которого предвидеть нельзя было, оно завещанием и являлось. Немедленно пущенное женой писателя в Самиздат и переданное ею иностранным корреспондентам, оно уже 14 февраля было опубликовано на Западе и вскоре передано по радио. Это не значит, что, по замыслу обращённое ко всем соотечественникам, оно распространилось достаточно широко. Круг читателей Самиздата и слушателей зарубежного русского радио был в СССР достаточно узок.
А.И. Солженицыным владеет очень острое чувство потребности в свободе и правде. Трагедия состоит в том, что у миллионов такой осознанной, отчётливой, неодолимой потребности в правде нет, а со сравнительно немногочисленной элитой, зрячей и жертвенной, режим пока что справляется. Остальная часть зрячих, не жертвуя своим относительным благополучием, довольствуется лёгкой фрондой, иносказанием и изощрённым оппозиционным подтекстом (цензура зачастую игнорирует это), разговорами в своём кругу; лучшие — осторожным просветительством и распространением неподцензурной литературы.
В своём выступлении на Тайване 23 октября 1982 г. А.И. Солженицын сказал: «В нынешнем мире царит предательство слабости, и по-настоящему вы можете рассчитывать только на свои собственные силы. Однако есть ещё одна — большая и большая надежда: на народы порабощенных стран, которые не будут терпеть бесконечно, но грозно выступят в час, грозный для своих коммунистических властителей».Что означают эти слова, если не предвидение и ожидание революции в «порабощённых странах»? Как же ещё можно «грозно выступить» их народам? Чем может быть «грозный час» для «коммунистических властителей» в данном контексте, если не революцией?
Тоталитаризм зрелого, устоявшегося образца ужасен своей бесперспективностью в смысле сравнительно благополучного и скорого освобождения от него. Мы ещё не видели такого освобождения без вмешательства извне, как в Западной Германии или на Гренаде. Категорический отказ Д. Сахарова, А.И. Солженицына и большинства других весьма достойных оппозиционеров от идеи силового сопротивления внутри страны — это, в сущности, скорее всего констатация, в том числе и эмоциональная, инстинктивная, нереальности такого сопротивления. Это и могучая реакция на преступность российского революционного и последующего коммунистического насилия, свойственная за немногими исключениями почти всей подсоветской оппозиции тоталитаризму. Это и естественный страх перед тем, какие самоуничтожительные формы может принять невероятная или почти невероятная вспышка национального и социального (в нерусских районах) или чисто социального (в России) физического сопротивления режиму снизу. Решительно отказываясь от насилия, А.И. Солженицын предлагает свой выход — революционный, но не насильственный.
Воззвание «Жить не по лжи» фактически повторяет конструктивную часть «Образованщины», но чётче, резче, определённее, с чрезвычайно высокой концентрацией ведущих идей. Один из главных тезисов А.И. Солженицына — тезис о сращенности насилия с ложью: «Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь — его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несёт, и кричит: «Я — Насилие! Разойдись, расступись — раздавлю!» Но насилие быстро стареет, немного лет — оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично, — непременно вызывает себе в союзники Ложь. Ибо: насилию нечем прикрыться кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не каждое плечо кладёт насилие свою тяжёлую лапу: оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи — и в этом вся верноподданность. И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»
За рамками воззвания оставался вопрос: что считать за правду? Даже у честных, нравственных людей конкретное понимание правды часто сильно разнится. К тому же всегда остаётся лазейка для лицемера — он пишет, поёт, рисует, лепит, голосует и цитирует по зову сердца («мы пишем, как диктует сердце, а сердце наше принадлежит партии»).
За рамками воззвания остался и другой ряд трудных вопросов — живут ли по правде граждане свободного мира? Обеспечивают ли политические свободы свободу жить не по лжи? За рамками воззвания остались конкретные примеры (кто уже живёт не по лжи) и «инструкция по применению» — как жить не по лжи в частной жизни (всегда ли возможно?) и в тех случаях, когда ложь щадит слабого, больного? И вообще: где границы принципа? Как вести себя с врагом, соперником, конкурентом? Только с первого взгляда императив А.И. Солженицына мог показаться делом лёгким и скорым, рецептом простым и понятным. Мысль, которую по призыву А.И. Солженицына надо было разрешить каждому русскому максималисту, требовала полного пересмотра бытия и сознания.
«Много десятилетий ни один вопрос, ни одно крупное событие нашей жизни не было обсуждено свободно и всесторонне, так, чтобы мочь нам произнести истинную оценку происшедшего и путей выхода из него. Но всё подавлялось в самом начале, всё покидалось неосмысленным хаотическим хламом, без заботы о прошлом, а значит и о будущем. А там валились новые и новые события, грудились такими же давящими глыбами. И теперь, подойдя снаружи, даже трудно найти силы для разбора этого всего наслоившегося». Вот этот образ задавленных мыслей, задавленных полвека (даже более), и дал название сборнику «Из-под глыб». Мысли А.И. Солженицына пытаются пробиться под этими глыбами вверх — к свету и к общению. Тем, кто не испытал подобного пятидесятилетия, даже трудно вообразить, насколько при постоянном подавлении разбредаются мысли соотечественников. Соотечественники как будто бы перестают понимать друг друга, как будто не говорят на одном языке. Насколько мучителен был процесс — обществу лишиться речи, когда речь была запрещена, — не менее мучительно обществу возвратиться к речи. После такого перерыва неудивительно, что среди инакомыслящих, собственно, среди тех людей в России, кто высказывал свои мысли, возникали такие резкие различия во мнениях. Они отвыкли друг друга слышать и совершенно отвыкли вести дискуссии.
Первое, что хочется отметить, — во всём мире и в нашей стране усвоен такой общий тон: разоблачать других — других политических деятелей, другие партии, другие движения, другие нации и это — памфлетное направление. А.И. Солженицын призывает всех вообще, во всех аспектах жизни, начать с признания собственных ошибок и несправедливостей. А.И. Солженицыну уже приходилось писать в «Архипелаге Гулаге» и в других произведениях о том, что линия добра и зла не проходит так примитивно, что по одну сторону те, кто правы, а по другую — те, кто не правы. Линия добра и зла в мире не разделяет партии на тех, кто прав или виноват и людей даже так не разделяет. Линия разделения добра и зла проходит по сердцу каждого человека. В разное время, при разных обстоятельствах, и человек, и какая-то группа людей, и целое общественное движение, и целая нация-то занимала более светлое высокое положение, то, наоборот, опускалась во мрак.
А.И. Солженицын ставит в своей статье «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.) вопрос: возможно ли говорить о раскаянии наций, можно ли это чувство отдельного человека перенести на нацию? Возможно ли говорить о грехе, который совершила целая нация? Конечно, никогда не бывает, чтобы все члены данной нации совершили какое-то преступление, или проступок, или грех. А с другой стороны, в каком-то смысле, в памяти истории, в человеческой памяти и в национальной памяти, именно так запечатлевается. А.И. Солженицын говорил (думал), что в памяти бывших колониальных народов осталось общее впечатление, что их бывшие колонизаторы виновны перед ними — целиком, как нации, хотя не каждый был колонизатором. Можно было наблюдать в одной из частей Германии волну раскаяния за события Второй мировой войны. Это совершенно реальное общенародное чувство, оно было, даже и есть. Спросят: а при тоталитарных режимах разве виноват народ в том, что делают его правители? Кажется, менее всего виноват при тоталитарных режимах. А, тем не менее, на чём же держатся тоталитарные режимы, как не на поддержке одних и пассивности других?
А.И. Солженицын рассматривает в статье историю русского раскаяния, в русском обществе, и затем ведёт дискуссию с двумя антиподами раскаяния, с которыми встречается в России. Направление сборника в том, что, говоря о грехах, о преступлениях, люди никогда не должны отделять сами себя от этого. Они должны в первую очередь искать свою вину, свою долю участия в этом.
В статье «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.) А.И. Солженицын ставит вопрос: как понять — революция была следствием нравственной порчи народа, или наоборот: нравственная порча народа — следствие революции? В чём была роль русских в 1917 году: в том ли, что они принесли миру коммунизм, подарили миру коммунизм, или первые приняли его на свои плечи? А значит, каковы перспективы других народов, если на них свалится коммунизм? Устаивал ли какой-нибудь народ против этого, устоит ли всякий в будущем? Недостаток Демократического движения в Советском Союзе был как раз, в частности, в том, что это движение разоблачило пороки социального строя, но не раскаивалось в грехах собственных и интеллигенции вообще. Но кто же держал этот режим — разве только танки и армия, а разве не советская интеллигенция? Больше-то всего и держала его советская интеллигенция. А.И. Солженицын призывает всех — если ошибиться в раскаянии, то в большую сторону, то есть лучше признать за собой больше вины, чем меньше. Призывает всех пресечь счёт бесконечных обид между собой и соседями. Ведь многие в мире разделяют ту простую точку зрения, что нельзя построить доброго общества из злых людей; что чисто социальные преобразования — это пустое направление. Но так точно нельзя построить доброго человечества при злых отношениях между нациями. Никакая прагматическая позитивная дипломатия не сделает ничего, пока между народами не установится добрых чувств. А.И. Солженицын считает, что все межнациональные проблемы мира не могут быть разрешены чисто политически; решать их надо начинать с нравственности, а нравственность в отношениях между нациями — это раскаяние и признание своей вины. Чтобы раскаяние не осталось на словах, следующим неизбежным шагом за ним является самоограничение: люди должны сами себя ограничить, а не ждать, пока силой ограничат их снаружи. Вот эта идея самоограничения в применении к России и была главной мыслью письма вождям, которое было так неправильно понято во всём мире. С призывом самоограничиться А.И. Солженицын обратился, прежде всего, к себе, своему народу, своему государству, — а это назвали почему-то изоляционизмом.
А.И. Солженицын в своих публичных выступлениях предстаёт мастером ведения полемики, для которого самым важным является поиск истины, обсуждение проблемы, а не просто осуждение или обвинение власть предержащих. Его выступления можно назвать по-настоящему продуктивными. А.И. Солженицын пытается объяснить, доказать и отстоять справедливость своей позиции, всегда думая о благе России и её народе.
2. Публицистика периода третьей волны эмиграции 1970-80-х гг., .1 Проблемы русской эмиграции в очерках А.И. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»
В начале 1970-х гг. начался новый исход наших соотечественников за рубеж, получивший название — Третьей волны эмиграции (иногда именуется диссидентской).
По сути, она была не столько национальной (т.е. еврейской), сколько сословной (т.е. интеллигентской), и выражала своё самосознание словами «Я выбрал свободу». Третью волну эмиграции можно условно разделить на две группы: а) выезжающих на историческую Родину, главным образом в Израиль, Германию и Грецию; б) диссидентов добровольно или вынуждено покидавших родину.
Писатели третьей волны оказались в эмиграции в совершенно новых условиях, они во многом были не приняты своими предшественниками, чужды «старой эмиграции». В отличие от эмигрантов первой и второй волн, они не ставили перед собой задачи «сохранения культуры» или запечатления лишений, пережитых на родине. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык (так А.И. Солженицын издаёт Словарь языкового расширения, включавший диалекты, лагерный жаргон) мешали возникновению связей между поколениями. Русский язык за 50 лет советской власти претерпел значительные изменения, творчество представителей третьей волны складывалось не столько под воздействием русской классики, сколько под влиянием популярной в 60-е годы в СССР американской и латиноамериканской литературы, а также поэзии М. Цветаевой, Б. Пастернака, прозы А. Платонова. Одной из основных черт русской эмигрантской литературы третьей волны станет её тяготение к авангарду, постмодернизму. Вместе с тем, третья волна была достаточно разнородна: в эмиграции оказались писатели реалистического направления (А. Солженицын, Г. Владимов), постмодернисты (С. Соколов, Ю. Мамлеев, Э. Лимонов), нобелевский лауреат И. Бродский, антиформалист Н. Коржавин. Русская литература третьей волны в эмиграции, по словам Наума Коржавина, это «клубок конфликтов»: «Мы уехали для того, чтобы иметь возможность драться друг с другом». Несомненно, русская литературная эмиграция сохранила традиционный гуманистический пафос русской литературы. Это было особенно важно в двадцатом веке, после великих литературных прозрений и достижений века девятнадцатого. Эмигранты смогли противопоставить государственной монополии на литературу единственно возможную альтернативу — эстетическую. Настоящая литературная критика сохранилась лишь в эмиграции. Именно в эмиграции смогли выжить такие неприемлемые для метрополии жанры, как антиутопия, памфлет и эссе.
Важно, что вопросы духовного развития страны (России, СССР) открыто обсуждались на страницах эмигрантских журналов, едва появилась сама эмиграция. Здесь была возрождена атмосфера открытых дискуссий, которая в метрополии искусно подменялась псевдооткрытостью (на деле — бытовой ограниченностью, в которой верх воображения — рубрика «Если бы директором был я…») «Литературной газеты». Различные точки зрения — нормальная для литературного процесса вещь, но и русским эмигрантам пришлось совершить усилие, чтобы согласиться с этим. Характер дискуссий уже тогда с очевидностью показывал, что исторический путь России — никак не путь в «светлое будущее», к «зияющим высотам» коммунизма. Это по-прежнему направление, вырисовывающееся в спорах западников и славянофилов, но уже новых — новых западников и новых славянофилов.
Эмигранты — критики и эссеисты — помогали выживать тонкому слою советских интеллигентов. Интеллигент никогда не ассоциирует себя с властью, он всегда в стороне, а для формирования такой позиции была необходима особая образованность, отличная от образованности стандартной. Такие передачи, как «Поверх барьеров», журналы «Континент», «Синтаксис», «Двадцать два», «Время и мы» выстраивали иную шкалу литературных ценностей, параллельную официальной иерархии «секретарской литературы». Советскую литературу призывали быть монолитной, эмигрантскую — политизированной. Благодаря существованию друг друга ни та, ни другая призывам не поддались. Опыт рассечённой в двадцатом веке русской литературы показал, что литература — понятие не географическое. Литература не зависит от государственных границ. Можно искусственно разделить литературный процесс, можно изгнать писателей, но литературу разделить не удастся. Единство литературы сохраняют язык, национальный образ мира, специфические для национальной литературы образы. Русская эмигрантская литература доказала это своей более чем восьмидесятилетней историей.
«Очерки» А.И. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» написаны с позиции человека, находившегося двадцать лет в вынужденной эмиграции. Высланный вначале в Западную Германию, проживший с октября 1976 года в США в штате Вермонт, близ городка Кавендиш до 1994 года, он побывал в центрах русской эмиграции — Германии, Франции, Италии, Китае, а также в Англии, Швейцарии, Испании, Японии. «Я ещё не начинал знакомиться с русской эмиграцией, но любил её уже давней многолетней любовью, как хранительницу наших лучших традиций, знаний и надежд, — пишет А.И. Солженицын. — Я годами воображал её большой человеческой силой, которая все сбережет и когда-нибудь исцеляющим влиянием отдастся нашей стране».
Посещая места русского рассеяния, например Париж, А.И. Солженицын мечтал его коснуться, «разглядеть», каким он «достался» послереволюционным эмигрантам. В лирическом монологе звучит откровение писателя: «Всю мою советскую юность я с большой остротой жаждал видеть и ощутить русскую эмиграцию — как второй, несостоявшийся, путь России. В духовной реальности он для меня не уступал торжествующему советскому, занимал большое место в замыслах моих книг, я просто мечтал: как бы мне прикоснуться и познать. Я всегда так понимал, что эмиграция — это другой, несостоявшийся вариант моей собственной жизни, если бы вдруг мои родители уехали. И вот теперь я приехал настигнуть эмиграцию здесь — но главная её масса, воинов, мыслителей и рассказчиков, не дождавшись меня, уже вся залегла на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. И так моё опозданное знакомство с ним было — в сырое, но солнечное утро, ходить по аллейкам между памятниками и читать надписи полковые, семейные, частные, знаменитые и безвестные. Я опоздал».
Восторженное отношение к первой «волне» русского зарубежья переросло в желание А.И. Солженицына создать «Летопись русской эмиграции», к сожалению, замысел не поддержали издательства «Посев» и «ИМКа», на которые возлагалась надежда. Писатель предполагал осветить историю зарубежья по периодам — с 1917 по 1920 годы, а затем — с 1921 по 1924 гг., куда должны были войти группировки в разных странах, политические организации, культурные начинания, органы печати. «Блистательно интеллектуальная Первая русская эмиграция прожила полвека на Западе, горела спорами, оппозициями, книгами», а в тот момент, когда А.И. Солженицын оказался в эмиграции, «всё кануло, по его словам, полуистерлось или измельчало, и нет тому периоду добросовестного умелого летописца». «Удивительно бываем мы, русские, беззаботны, беспомощны, безруки, недальновидны!» — завершает свою мысль писатель. Отношение к первой «волне» выражено в его признании: «Настолько уважал я Первую эмиграцию — не всю сплошь, а белую, ту, которая не бежала, не спасалась, а билась за лучшую долю России… Настолько я просто и хорошо чувствовал себя со Второй — моим поколением… Настолько безразличен я был к той массе Третьей эмиграции, кто ускользнул совсем не из-под смерти и не от тюремного срока — но поехал для жизни более устроенной и привлекательной».
В отличие от характеристики первой «волны» как основы русского зарубежья двадцатого века, А.И. Солженицын в очерках не рисует полной картины второй и третьей «волн», но обращение к личностям представителей этой русской культуры способствует её воссозданию. Большое место писатель отводит судьбам Святослава Ростроповича и Галины Вишневской, их дочерям Оле и Лене, когда «всю семью Ростроповичей в четыре человека понесло изгоняющим восточным ветром — куда-то в Европу, они сами ещё не знали куда». «Вытесненные из храмины советского искусства» как люди, давшие приют гонимому А.И. Солженицыну, они и сами оказались выброшенными из России. Писатель поднимает важные для эмигрантов вопросы, связанные с бытом, с выбором места жительства, с сохранением русской среды для их детей, православной христианской веры. «Грозящая задача, — пишет А.И. Солженицын в «очерках изгнания», — как вырастить детей за границей — и русскими?» По мнению писателя, на Западе «Третью волну» встречали не как первые две: «те были приняты как досадное реакционное множество, почему-то не желающее делить светлые идеалы социализма». Эти образованные люди пошли чернорабочими, обслугой. Третью эмиграцию Запад приветствовал «на спасительное бегство». Людей с сомнительным образованием принимали в почётные профессора университетов, допускали на виднейшие места западной прессы. «К сегодняшнему дню напряжённость и неприязнь между ними и их предшественниками необратимо обострена», — заключает свою мысль А.И. Солженицын.
Разными причинами отъезда за рубеж, неодинаковостью судеб эмигрантов мотивирует автор «Зёрнышка» «трещины размежевания» между представителями «Третьей волны», указывает на слабости и причины расхождений. Они кроются в личных отношениях к России каждого из её представителей, зачастую выливающихся в злобные выпады, как, например, статья Синявского «Россия — Сука, ты ответишь и за это…», опубликованная в первом номере «Континента». Характеризуя «Третью эмиграцию», «уехавшую из страны в пору наименьшей личной опасности (по сравнению с Первой и Второй)», А.И. Солженицын считает, что её представители, будучи «комсоргами, активистами», достаточно «вложились уничтожением и ненавистью в советский процесс», прежде чем выехали из страны. «Пристойней было бы думать, — считает А.И. Солженицын, — как мы ответим перед Россией, а не Россия перед нами. А не плескать помоями в её претерпевшее лицо». Откровенное неприятие А.И. Солженицыным «Третьей эмиграции» вызвало недоумение современников на родине. Объясняя свою позицию, он говорит: «Уехав с родины добровольно и без большой опасности, «третьи» эмигранты обронили право претендовать влиять на будущее России, да ещё призывать западные страны к решению российских вопросов». Это звучало почти обличающее, поэтому возникла ситуация отторжения автора «Архипелага», претендующего на роль «пророка России и всего мира», хотя надо признать, что столь многогранной личности, как А.И. Солженицын, среди эмигрантов не было.
В «Зёрнышке» А.И. Солженицын уделяет внимание эмигрантской периодике. Явное предпочтение он отдаёт журналам: «Часовой», «Наши вести» и др., газетам «Руль», «Возрождение», «Последние новости», сочувствует выживающим изданиям, таким, как «Голос Зарубежья», особо выделяет «Посев», «Грани», «Континент», «Новый журнал». Писатель в «Очерках изгнания» высказывается по поводу своих расхождений с диссидентами. В 1968 году он пережил восхищение их порывами выйти на Красную площадь с протестом против оккупации Чехословакии. А.И. Солженицын подчёркивает неоднозначность этого явления, выделяя, например, В. Буковского, считая его национальным героем. Однако оторванность от России сказывается. По мнению А.И. Солженицына, он не чувствует до конца «падения страны» и её оскудение. Постепенно диссидентство истощилось, «оказалось сходящею пеною».
А.И. Солженицын на третью волну не возлагает надежд. «Нет, не из эмиграции придёт спасение России. Только — что сделает сама Россия внутри», — говорит писатель и объясняет это «пороком русского духа», рассеянием, разобщённостью, «ожиданием властной собирающей руки». Но всё же мысль о возрождении России является в целом в публицистике — краеугольной.
В середине 1970-х годов, когда на Западе сформировалась «третья волна» русской эмиграции, в Европе и в США уже издавались «Новый Журнал», «Грани», «Посев», «Вестник РХД». Однако представители третьей волны эмиграции приступили к созданию собственного «толстого» литературно-художественного журнала. Можно смело утверждать, что сама модель такого издания была чрезвычайно востребована русской диаспорой на протяжении всего двадцатого века. «Толстый» литературно-художественный журнал — это журнал «энциклопедический», предполагающий обязательное присутствие и равноценность разделов прозы, поэзии, публицистики и литературной критики. Именно к такому типу изданий и принадлежал журнал «Континент».
Журнал «Континент» был основан в Париже в 1974 году как орган свободной русской мысли, российского и общеевропейского антикоммунистического освободительного движения. Основатель журнала — русский писатель Владимир Максимов, отдавший ему много сердца и сил. За 17 лет его бессменного редакторства «Континент» завоевал мировую славу как самый авторитетный журнал вольного русского слова за рубежом. Он собрал вокруг себя цвет русской, восточноевропейской, западной культуры.
Среди его постоянных авторов и членов его редколлегии, в которую входили четыре лауреата Нобелевской премии, были Александр Солженицын, Андрей Сахаров, Милован Джилас, Роберт Конквест, Генрих Бёлль, Эжен Ионеско, Иосиф Бродский, Чеслав Милош, Виктор Некрасов, Наум Коржавин — равно как и многие другие виднейшие представители мировой культуры второй половины двадцатого века. Можно без преувеличения сказать, что в тяжкие годы застойного безвременья в России «Континент» поистине спас честь и достоинство русской интеллигенции и русской культуры, показав всему миру, что в России есть не только «секретарская» литература, казённая публицистика и запродавшее душу прогнившему режиму холуйское псевдоискусство, но и мужество открытого ему противостояния, и живое слово правды, и подлинно высокий уровень художественной культуры. Журнал стал ведущим литературным органом русской европейской эмиграции, обращённым к насущным проблемам и задачам освободительного движения. Здесь бесцензурно и в режиме открытой дискуссии формулировались позиции и выражались различные мнения о жизни и о литературе, о прошлом, настоящем и будущем России.
В период создания «Континента» А.И. Солженицын дал будущему редактору журнала письмо-поручительство, адресованное Акселю Шпрингеру. Оценив твёрдость убеждений и решительность В. Максимова, крупнейший немецкий медиамагнат согласился издавать на собственные средства русский антикоммунистический журнал. «Именно русскую линию В. Максимов вряд ли удержит, — отмечал А.И. Солженицын в своих записях. — Я так и сказал ему, в шутку: «Не рассчитываю и не настаиваю, чтобы вы защищали «Русь Святую», но, по крайней мере — не охаивайте её!» И всё же я представлял себе В. Максимова в русских сыновних чувствах определённее, чем он был. Да в тот год, все мы посвеже на Западе, ещё невозможно было вообразить уже близких трещин размежевания. Но как не поддержать заведомо противобольшевицкое мероприятие?»
После статьи Синявского-Терца «Литературный процесс в России», опубликованной в №1 «Континента», после печально знаменитой фразы, которую старая русская эмиграция восприняла как инвективу, — «Россия — Сука», — А.И. Солженицын (как он сам подчёркивает) убедился в правомерности собственных сомнений и записал в дневниках: «Вот так — характерно чётко, уже на первых шагах, прорисовалась пишущая часть Третьей эмиграции, — и куда ж ей хлынуть, как не в открывшийся «Континент»? В следующие два-три года он станет престижным пространством для их гула, размаха рук (и для такого, что невозможно тиснуть в первоэмигрантских изданиях).
Впрочем, противобольшевицкую линию В. Максимов выдержал вполне».
А.И. Солженицын стоял у истоков создания журнала «Континент», именно ему принадлежала идея названия ежеквартальника (посвященного не только России, но и странам Восточной Европы).
В №1 за 1974 год были напечатаны его приветственное «Слово к журналу» и прежде не опубликованная глава из романа «В круге первом». В дальнейшем писатель пристально следил за судьбой издания. Вот что говорил А.И. Солженицын в своём обращении к читателям журнала: «Появление нового журнала «Континент» вызывает и новые надежды. С тех пор как в СССР были в зародыше удавлены попытки выпускать самиздатские журналы, никак не подчинённые и не согласованные с официальной идеологией, и был разгромлен единственный честный и глубокий журнал «Новый мир», — русская интеллигенция в первый раз пытается объединить свои мысли и произведения, пренебрегая и волею официальных лиц и своей разделённостью государственными границами. Не лучшая форма и не лучшая территория для появления свободного русского журнала, куда б на сердце было светлей, если бы и все авторы и само издательство располагались на коренной русской территории. Но по нынешним условиям, очевидно, это невозможно. Однако проспект журнала открывает нам и новую сторону его задачи: для начала он будет выходить на русском и немецком языках, очевидно можно ожидать прибавления и других европейских. Так наша стеснённость и разбросанность оборачиваются новою надеждой: журнал хотел бы стать международным, объединить усилия писателей не только русских и внимание читателей не только русских. Сегодня, когда все общественные опасности и задачи не умещаются в национальных границах, такое направление естественно и плодотворно. Вчитываясь же в проспект ещё внимательнее, мы видим там весьма почтенные и широко известные имена из Восточной Европы, так, что по составу почётных членов или редакционного совета можно ожидать перевеса голосов и мнений из Восточной Европы. Это открывает нам ещё более интересную перспективу журнала: он, может быть, станет истинным голосом Восточной Европы, обращённым к тем ушам Западной, которые не заткнуты от правды и хотят воспринять её. Ещё 40 лет назад было бы невозможно представить, что русские, польские, венгерские, чешские, румынские, немецкие, литовские писатели имеют сходный жизненный опыт, сходные горькие выводы из него и почти единые желания о будущем. Сегодня это чудо, столь дорого нам обошедшееся, свершилось. Интеллигенция Восточной Европы говорит слитным голосом страдания и знания. Почёт «Континенту», если он сумеет этот голос внушительно выразить. Горе (и близкое) Западной Европе, если слух её останется равнодушен. Пожелания нередко превосходят то, что сбывается потом на самом деле. Пусть в этом случае произойдёт иначе». Слово к журналу (июнь 1974).
— Написано в Цюрихе для первого номера журнала «Континент», по просьбе главного редактора В.Е. Максимова. Напечатано впервые по-русски — «Континент» (Париж), 1974, №1; затем при иноязычных изданиях «Континента», в переводах на соответствующие языки.
«Духовное укрепление» «Континента» А.И. Солженицын видел в большем интересе редакции к русской истории («грозной», «затоптанной», «невыявленной»), к огромному духовному материку — России. В личном письме В. Максимову от 23 июня 1979 года он писал: «Я думаю, что оздоровление «Континента» — дело трудное, потребует много энергии, может приобрести Вам новых врагов. Не призываю Вас непременно к этому, но вынужден сказать: за 5 лет «Континент» очень мало прибавил к пониманию русской истории. А так как я служу только ей, вот и сужу пристрастно, на том меня и простите. Желаю Вам перестоять травлю и атаки, и очень хотел бы видеть в Вашем журнале героические изменения». Мнение А.И. Солженицына о журнале было для В. Максимова, безусловно, очень значимым и важным. Он высочайшим образом ценил этого человека и писателя, стоявшего, к тому же, у истоков создания «Континента».
Сегодня, столько лет спустя обращаясь к «Континенту» 1970-1980-х годов, ясно осознаёшь, что это был журнал очень высокого уровня. Думается, что «Континенту» — как ни одному другому изданию «третьей волны» эмиграции — удалось продолжить лучшие традиции русского «толстого» журнала. Сотрудники редакции «Континента», сам Владимир Максимов хорошо знали по своему прежнему, советскому опыту недостатки подцензурного издания. Но пользуясь преимуществами свободы, они издавали на Западе журнал «с направлением», твёрдо выдерживая избранную линию, выполняя важнейшую политическую и историко-культурную миссию. Философские, исторические, политические материалы, опубликованные «Континентом», ни при каких условиях не смогли бы появиться на страницах либерального «Нового мира» даже в самые лучшие его времена. Принципиальное отличие «Континента» от советских «толстых» литературно-художественных журналов состояло в том, что это было издание, рождённое и выходящее в условиях политической, мировоззренческой свободы. Уникальность судьбы «Континента» состоит ещё в том, что это единственное издание русской эмиграции, которое после распада СССР переместилось с согласия главного редактора на родину и продолжает выходить до сих пор. С 1993 года (начиная с №73) журнал издаётся в Москве, его главным редактором вот уже семнадцать лет является Игорь Виноградов — кандидатура, избранная и утверждённая самим Владимиром Максимовым.
2.2 Тематика и специфические черты жанра лекции и речи в творчестве А.И. Солженицына
Свои эстетические, нравственно-религиозные, исторические взгляды А.И. Солженицын воплощает и в жанре лекции: Нобелевская лекция (1972 г.), Гарвардская речь (1978 г.), Темплтоновская лекция (1983 г.).
Лекция (лат. lecture — чтение) — устное систематическое и последовательное изложение материала по какой-либо проблеме, методу, теме вопросу и т.д.. А.И. Солженицын мыслит себя писателем, который «знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога». Писатель, по А.И. Солженицыну, ответственен за «всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души». Стоит отметить, что многое, предсказанное А.И. Солженицыным, уже стало свершившимся, и стоит внимательнее прислушаться к тому, как писатель понимал современную литературную ситуацию, и какие выходы из неё усматривал. С этой точки зрения интересно рассмотреть текст «Нобелевской лекции по русской литературе» (1972 г.).
В нём охватываются обширные социальный, культорологический, философский, искусствоведческий и собственно литературный пласты. Выражая свои взгляды, А.И. Солженицын апеллирует к трём именам: Достоевскому, Камю и Оруэллу. Обращаясь к ним, А.И. Солженицын ведёт речь не только о русской литературе, его внимание направлено на мировое культурно-социальное пространство всего XX века. Искусство, по А.И. Солженицыну, несёт в себе божественное начало, что изначально вычёркивает из понимания автора творчество тех писателей, которые выстраивают свой мир в координатах антропологической замкнутости. «Один художник, — пишет А.И. Солженицын, — мнит себя творцом независимого духовного мира и взваливает на свои плечи акт творения этого мира, населения его, объемлющей ответственности за него, — но подламывается, ибо нагрузки такой не способен выдержать смертный гений; как и вообще человек, объявивший себя центром бытия, не сумел создать уравновешенной духовной системы». Здесь — прямая критика экзистенциализма, а вместе с ним — и художественной системы модернизма, и неклассической картины мира в целом. Для А.И. Солженицына неприемлема смерть Бога, так же, как и неприемлемо для него дисгармоничное, дионисийское искусство. Вслед за Ф.М. Достоевским, автор утверждает спасительное начало Истины, Добра и Красоты. «Если вершины этих трёх дерев, — продолжает А.И. Солженицын, — сходятся, как утверждали исследователи, но слишком явные, слишком прямые поросли Истины и Добра задавлены, срублены, не пропускаются, — то может быть причудливые, непредсказуемые, неожидаемые поросли Красоты пробьются и взовьются в то же самое место, и так выполнят работу за всех трёх?» Возвращая нас в парадигму литературоцентричности, А.И. Солженицын одновременно высказывает мысль о гармоничности существования. Гармония является центральной категорией в построении классической и неоклассической картины мира. В которой из них осознаёт себя писатель? М.М. Голубков считает, что творчество А.И. Солженицына — синтез модернистского и реалистического методов, что оно берёт начало в неоклассической картине мира. Однако, судя по тексту лекции, само энтропическое движение, хотя и приводящее систему, в конце концов, к гармонии, для А.И. Солженицына неприемлемо, так как в этом он видит причину возникновения двойных стандартов, что, по Оруэллу, двоемыслия. Таким образом, автор осознаёт себя именно в классической, стационарной картине мира. Двойные стандарты, субъективная шкала оценок возникают, по А.И. Солженицыну, из-за поверхностности знакомства с ближними и дальними нациями, с их системой ценностей, что приводит к непониманию и разъединению, к субъективности оценок и эгоистичному волеизъявлению. Удивительно, насколько точно такая концепция очерчивает круг сегодняшних политических и социальных мировых проблем, обусловленных, по А.И. Солженицыну «Духом Мюнхена» — болезнью воли благополучных людей. Отсюда — система двоемыслия, по которой плохое, случившееся рядом — это несчастье, а плохое, случившееся где-то там, как бы отсутствует. В своей речи А.И. Солженицын буквально предрекает наступление того явления, которое Лев Рубинштейн в последствии назовёт «авторитаризмом гламура».
Сегодня, кажется, невозможно представить появление серьёзной классической литературы в духе золотого XIX века. Критики обеспокоены поиском имён большой величины, но на поверку всё это оказывается либо массовым, низкопробным, либо экспериментальным и мёртвым. Менеджерская культура, родившаяся из-за отчуждения и несовместимости ценностных шкал, только лишь предлагающая мёртвые утилитарные схемы практичного, экономически и духовно выгодного существования, уже изживает себя. Необходим непосредственный духовный отклик на происходящее. И если А.И. Солженицын смог предугадать столь плачевное состояние общества потребителей, смог предъявить образец произведений крупного масштаба, то, возможно, именно он и определит возможности выхода из сложившегося кризиса искусства. Вопрос только в том, сможем ли мы вновь обратиться к гармонии классического типа картины мира. По сути, продолжателей традиции А.И. Солженицына не так и много, а тех, кто имеется, П. Вайль и А. Генис называют эпигонами и подражателями, оставляя за самим А.И. Солженицыным роль одинокого проповедника.
Сам А.И. Солженицын в «Нобелевской лекции по русской литературе» видит выход из ситуации в соединении различных шкал ценностей, которое может произойти только благодаря литературе, осознающей свою национальную специфику. Но чтобы голос её был звучным и значимым, писатель должен руководствоваться категорией правды, то есть не просто отстранением от мира лжи, но привнесением в него звучного слова правды. С мировоззренческих позиций А.И. Солженицына правда заключает в себе и ответственность автора перед выбором тем, и необходимость перехода к классической картине мира с её гармонией и трёхчастным началом, и в выборе собственно методов изображения. По сути, автор предлагает вернуться к утерянным национальным традициям отношения к литературе, основанным на особом положении писателя-правдоискателя. Главными категориями творчества он выдвигает Истину, Добро и Красоту. В сегодняшнем мире, по мысли писателя, господствует благоденствующий безвольный человек, что вызвано конфликтом разных ценностных шкал. Для преодоления этого кризиса необходимо объединение мирового литературного сообщества в пафосе правдивости высказывания о главном с опорой на национальную специфику. В Нобелевской лекции А.И. Солженицын признаёт за искусством и литературой способность передавать от народа к народу, от поколения к поколению, от души к душе человеческий опыт, накопленный веками, с тем, чтобы освободить одних от необходимости повторять ошибки других. В определении гуманистического содержания задач искусства и литературы А.И. Солженицын выступает наследником русской классики девятнадцатого века. В 1983 году он с горечью говорил: «Я раньше думал, что можно разделить, передать опыт от одной нации к другой, хотя бы с помощью литературы. Теперь я начинаю думать, что большинство не может перенять чужого опыта, пока не пройдёт его само. Надо иметь очень сострадающее сердце и очень чуткую душу, чтобы воспринять чужие страдания».
Впрочем, уже через год после Нобелевской речи, в своём интервью агентству «Ассошиэйтед пресс» и газете «Монд», А.И. Солженицын сказал об утрате надежды быть услышанным миром: «Тщетно я пытался год назад в своей Нобелевской лекции сдержанно обратить внимание на эти две несравнимых шкалы оценки объёма и нравственного смысла событий. И что нельзя допустить считать «внутренними делами» события в странах, определяющих мировые судьбы. Так же тщетно я указал там, что глушение западных передач на Востоке создаёт ситуацию накануне всеобщей катастрофы, сводит к нулю международные договоры и гарантии, ибо они таким образом не существуют в сознании половины человечества, их поверхностный след может быть легко стёрт в течение нескольких дней или даже часов. Я полагал тогда, что также и угрожаемое положение автора лекции, произносимой не с укреплённой трибуны, а с тех самых скал, откуда рождаются и ползут мировые ледники, несколько увеличит внимание развлечённого мира к его предупреждениям. Я ошибся. Что сказано, что не сказано. И, может быть, так же бесполезно повторять это сегодня».
И ещё не раз будут ставиться писателем горестные вопросы: «Так всё-таки: возможно или невозможно передать опыт от тех, кто страдал, к тем, кому ещё предстоит страдать? Так всё-таки: способна или неспособна одна часть человечества научиться на горьком опыте другой? Возможно или невозможно кого-нибудь предупредить об опасности?» Речь идёт о том, чтобы не только увидеть чужие страдания, но и усмотреть в них своё неисключённое будущее, убояться их для себя. Вот этого и бежит в страхе психологического дискомфорта и необходимости действовать (иногда — с помощью близоруких и легкомысленных выходцев из тоталитарного мира) западное сознание.
А.И. Солженицын справедливо замечает, что «свобода требует мужества и ответственности», а в религии тоже можно расположиться достаточно комфортабельно, переложив мужество и ответственность на Бога, значит — сняв их со своих плеч. Опять — всё упирается в то, как и во что веровать, как толковать волю Бога и свой долг по отношению к нему — в личный выбор. А.И. Солженицын — не только писатель. Как и его великие предшественники XIX века — Н.В. Гоголь, Л.Н. Толстой, он одарён ещё и пророческим даром, пророческой харизмой. Что превращает писателя в пророка? Прежде всего, соотнесённость его слова высшей Ценности, понятой как безусловное нравственное веление. Но право пророчествовать, данное Богом, надо ещё закрепить. А.И. Солженицын заплатил за это право годами страданий, а после выхода из лагеря тем, что целиком отдал себя, свою жизнь, своё творчество — служению.
Пророческий дар А.И. Солженицына прослеживается и в Гарвардской речи. Как пророки Ветхого Завета, хотя и в несколько ином, более политическом ключе, А.И. Солженицын обращается к своим современникам на Западе с беспощадной критикой и с призывом измениться, переродиться, чтобы избежать полного исторического крушения. Правда Гарвардской речи не столько в тех или иных конкретных обличениях, сколько в экзистенциальном соотношении пророка и реальности. А.И. Солженицын восстановил пророческое измерение писателя во всемирном масштабе. Обличая Запад, А.И. Солженицын продолжает длинную, полуторавековую традицию русской общественной мысли. Уверенность, что начала западной философии губительны для человечества, восходит к временам французской революции. Известный масон-мистик Иван Лопухин писал в конце восемнадцатого столетия: «Дух ложного свободолюбия сокрушает многие в Европе страны», и это изречение А.И. Солженицын мог бы поставить эпиграфом к своей речи. Именно «ложное свободолюбие», а не драгоценный дар свободы усматривает он на Западе. Гарвардская речь отталкивается от демократии как от царства посредственности, в осуждении западной мягкотелости. Запад, может быть, и гниёт, может быть, и гибнет, однако первой пала, пусть отравленная западными ядами, не западная страна (в солженицынском смысле), а Россия, которая вплоть до 1905-го, а то и 1917 года не знала ни «ложного свободолюбия», ни избытка свободы, ни избытка правого сознания. В этой невозможности противопоставить худому Западу нечто реально или потенциально лучшее — ахиллесова пята Гарвардской речи. Правда, дважды А.И. Солженицын пытается найти в русской реальности признаки превосходства. «Странно, — говорит он, — вот на Западе достигнуты наилучшие социальные условия, — а преступность, несомненно, велика и значительно больше, чем в нищем и беззаконном советском обществе». И ещё один факт превосходства над Западом отмечает А.И. Солженицын: расслабление характеров здесь и укрепление их на Востоке: «…сложно и смертно давящая жизнь выработала характеры более сильные, более глубокие и интересные, чем благополучно регламентированная жизнь на Западе». Его критика Запада объясняется тем, что он из тех редких избранных, которые сильнее других слышат Божью руку в истории, да и саму историю измеряют мерою иного царства.
Темплтоновская премия за успехи в исследовании или открытия в духовной жизни (англ. Templeton Prize for Progress Toward Research or Discoveries about Spiritual Realities) — ежегодная премия, присуждаемая Фондом Темплтона. Учреждена в 1972 году. Этой премией награждаются личности, имеющие «особые заслуги в укреплении духа перед лицом нравственного кризиса в мире» и в наибольшей степени служат примером «поиска различных путей открытий и прорывов, что расширяют человеческое восприятие Божественного и помогают ускорению богословного творчества». Вероисповедание номинанта премии не имеет значения, более того, им может быть даже атеист. В разные годы Темплтоновской премией были награждены, например: Мать Тереза, Сарвепали Радхакришнан, Александр Исаевич Солженицын, Карл Вайцзеккер.
Премия названа именем Сэра Джона Темплтона, английского предпринимателя-протестанта, который в 1987 году Королевой Елизаветой II был возведён в рыцари за свою благотворительность. Обычно церемонию награждения премией и вручения почётных знаков проводит Филипп, герцог Эдинбургский, в Букингемском дворце. В тот же день лауреат выступает в доме приёмов в Гилдхолле с ответной речью в форме лекции. А.И. Солженицын получил Темплтоновскую премию 2 марта 1983 года.
В Темплтоновской лекции (1983 г.) А.И. Солженицына основной темой является нравственный упадок человечества, разложение общества. В самом начале лекции А.И. Солженицын задаётся вопросом о том, почему в нашем мире происходят различные катаклизмы, почему люди озлоблены, из-за чего случаются войны. И ответ находит в одной единственной фразе, когда то им услышанной: « Люди забыли Бога, оттого и всё». Эта фраза определяет основную мысль лекции и позицию автора. Весь дальнейший текст речи строится на доказательстве и развитии данной мысли: «Если бы от меня потребовали назвать кратко главную черту всего XX века, то и тут я не найду ничего точнее и содержательнее, чем: «Люди — забыли — Бога». Пороками человеческого сознания, лишённого божественной вершины, определились и все главные преступления этого века».
В лекции А.И. Солженицын указывает на трагедию современного общества, причиной которой является забвение Бога, отпадание от веры, безбожие: «Только ополоумевшие безбожники могли решиться и на задуманное сегодня в СССР последнее убийство и самой русской природы: затопить русский Север, повернуть течение северных рек, нарушить жизнь Ледовитого океана и гнать воду на Юг, уже раньше погубленный предыдущими, такими же вздорными «великими стройками коммунизма». Лишь на короткое время, нуждаясь собрать силы против Гитлера, Сталин затеял циничную игру с Церковью — и эту обманную игру, продолженную потом брежневскими декорациями и рекламными публикациями, — увы, более всего и усвоили на Западе, приняв за чистую монету. Но насколько ненависть к религии укоренена в коммунизме — можно судить по самому либеральному их лидеру Хрущёву: решась на некоторые существенно освободительные шаги. Хрущёв, рядом с этими реформами, снова воздул остервенелый ленинский запал уничтожения религии. Вот чего не ждали они: в стране, прокатанной от храмов, где атеизм торжествует и разнузданно свирепствует уже две трети века, где до предела унижены и лишены воли иерархи и остатки внешней Церкви терпятся лишь для пропаганды на западный мир, где и сегодня не только сажают за веру в лагерь, но и в самом лагере бросают в карцер собравшихся помолиться на Пасху, — под этим коммунистическим катком христианская традиция выжила в России!»
Вместе с тем, А.И. Солженицын отмечает, что есть ещё в России верующие люди и вера помогает им жить. Цель человека не в счастье, а в духовном повышении. Попутно в этой речи А.И. Солженицын касается многих проблем современности — говорит о войнах, о ядерной бомбе, о событиях, которые постепенно приводят мир к упадку: «Весь XX век втягивается в крутящую воронку атеизма и самоуничтожения. И в этом падении мира в бездну есть черты, несомненно, глобальные, не зависящие ни от государственных политических систем, ни от уровня экономики и культуры, ни от национальных особенностей». А.И. Солженицын приходит к выводу о том, что «разные части света шли разными путями — а сегодня все подходят к порогу единой гибели». Также А.И. Солженицын осуждает западное общество: «Свободные западные люди могли бы естественно понимать, что вокруг них немало и свободно вскормленной лжи, и не дать так легко себе её навязать. Бесплодны попытки искать выход из сегодняшнего мирового положения, не возвратя наше сознание раскаянно к Создателю всего: нам не осветится никакой выход, мы его не найдём: слишком бедны те средства, которые мы себе оставили. Надо прежде увидеть весь ужас, сотворенный не кем-то извне, не классовыми или национальными врагами, а внутри каждого из нас, и внутри каждого общества, и даже в свободном и высокоразвитом — особенно, ибо тут-то особенно мы всё это сделали сами, свободною волей. Сами же мы повседневным легкомысленным эгоизмом эту петлю затягиваем».
А.И. Солженицын задаётся главным вопросом: не ложны ли идеалы нашего века? И приходит к выводу о необходимости их пересмотреть. Автор пытается найти решение сложившихся проблем: «Из законов физики и физиологии нам никогда не откроется то несомненное, как Творец постоянно и ежедневно участвует в жизни каждого из нас, неизменно добавляя нам энергии бытия, а когда эта помощь оставляет нас — мы умираем. И с не меньшим же участием Он содействует жизни всей планеты — это надо почувствовать в наш тёмный, страшный момент. Опрометчивым упованием двух последних веков, приведшим нас в ничтожество и на край ядерной и неядерной смерти, мы можем противопоставить только упорные поиски тёплой Божьей руки, которую мы так беспечно и самонадеянно оттолкнули. Тогда могут открыться наши глаза на ошибки этого несчастного XX века и наши руки — направиться на их исправление». А.И. Солженицын предстаёт как летописец современных ему событий и рассказывает современникам и миру о трагедии своего народа в коммунистическую эпоху. Но помимо всего, он ещё и учёный, ищущий исторические причины трагедии. «С тех пор, потрудясь над историей нашей революции немногим менее полувека, прочтя сотни книг, собрав сотни личных свидетельств и сам уже написав в расчистку того обвала 8 томов…».
2.3 Проблематика и авторская позиция в статье А.И. Солженицына «Как нам обустроить Россию?»
А.И. Солженицын в своих публицистических книгах 1990-х годов пишет об экономике России, о формах власти, образовании, внешней политике, и многом другом. Одна из центральных проблем — преодоление прерывности в самосознании человека, нации. Без этого преодоления не подняться России, но без него — и не обрести единения людей Земли. Ища «духовные укрепы» русской нации, А.И. Солженицын не раз обращается к таким фундаментальным нравственным понятиям, как ответственность и самоограничение, рассматривает их не только в политическом или бытовом плане, но и в плане метафизическом. Эти же проблемы стоят, по его мнению, и перед мировым человечеством. В сентябре 1990 года, «Комсомольская правда» и «Литературная газета» опубликовали знаменитую статью А.И. Солженицына «Как нам обустроить Россию?». Подзаголовком к своим размышлениям писатель скромно поставил: «Посильные соображения».
«Часы коммунизма своё отбили, — писал А.И. Солженицын в самом начале своей работы. — Но бетонная постройка его ещё не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами. И мы расплющились.» Чем статья А.И. Солженицына напугала едва ли не всех поголовно, так это пророчеством о развале СССР. В сентябре 1990 года подавляющее большинство представить себе не могло, что пройдёт всего полтора года, и не станет Союза Советских Социалистических Республик.
А писатель предвидел этот распад: «Как у нас всё теперь поколесилось — так всё равно «Советский Социалистический» развалится, всё равно! — и выбора настоящего у нас нет, и размышлять-то не над чем, а только — поворачиваться проворней, чтоб упредить беды, чтобы раскол прошел без лишних страданий людских, и только тот, который уже действительно неизбежен. И так я вижу: надо безотложно, громко, чётко объявить: три прибалтийских республики, три закавказских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если её к Румынии больше тянет, эти одиннадцать — да! — непременно и бесповоротно будут отделены».
А.И Солженицын в своей статье предлагал власти упредить беды и подумать, как сохранить Союз из трёх славянских республик и, с оговорками, Казахстана: «И вот за вычетом этих двенадцати — только и останется то, что можно назвать Русь, как называли издавна (слово «русский» веками обнимало малороссов, великороссов и белорусов), или — Россия (название с XVIII века) или, по верному смыслу теперь: Российский Союз».
Высказанные А.И. Солженицыным идеи до сих пор остаются жизнестойкими. Писателя можно считать отцом нынешнего Единого экономического пространства России, Украины, Белоруссии и Казахстана — так преломилась годы спустя идея «Российского Союза». Об Украине и Белоруссии А.И. Солженицын писал отдельно: «Я — едва не на половину украинец и в ранние годы рос при звуках
украинской речи. А в скорбной Белоруссии я провел большую часть своих фронтовых лет и до пронзительности полюбил её печальную скудость и её кроткий народ. К тем и другим я обращаюсь не извне, а как свой. Да народ наш и разделялся на три ветви лишь по грозной беде монгольского нашествия да польской колонизации. Это всё — придуманная недавно фальшь, что чуть не с IX века существовал особый украинский народ с особым нерусским языком. Мы все вместе истекли из драгоценного Киева, «откуда русская земля стала есть», по летописи Нестора, откуда и засветило нам христианство… Народ Киевской Руси и создал Московское государство. В Литве и Польше белорусы и малороссы сознавали себя русскими и боролись против ополяченья и окатоличенья. Возврат этих земель в Россию был всеми тогда осознаваем как Воссоединение…» И дальше: «Но откуда этот замах: по живому отрубить Украину (и ту, где сроду старой Украины не было, как «Дикое Поле» кочевников — Новороссия, или Крым, Донбасс и чуть не до Каспийского моря)… Сегодня отделять Украину — значит резать через миллионы семей и людей: какая перемесь населения; целые области с русским перевесом; сколько людей, затрудняющихся выбрать себе национальность из двух; сколькие — смешанного происхождения; сколько смешанных браков — да их никто «смешанными» до сих пор не считал. В толще основного населения нет и тени нетерпимости между украинцами и русскими. Братья! Не надо этого жестокого раздела! — это помрачение коммунистических лет. Мы вместе перестрадали советское время, вместе попали в этот котлован — вместе и выберемся».
Предлагая свою программу обустройства России, А.И. Солженицын видел, куда могут завести вожди перестройки страну: «Среди всех возможных свобод — на первое место всё равно выйдет свобода бессовестности: её-то не запретишь, не предусмотришь никакими законами… Страшно то, что развращенный правящий класс — многомиллионная партийно-государственная номенклатура — ведь не способна добровольно отказаться ни от какой из захваченных привилегий… Из каждых четырёх трубадуров сегодняшней гласности — трое недавних угодников брежневщины, — и кто из них произнёс слово собственного раскаяния вместо проклятий безликому «застою»? И с вузовских гуманитарных кафедр поныне самоуверенно вещают все те же, кто десятилетиями оморачивал студентам сознание. Посмотрите, кто на Украине у власти сегодня? И пятнадцать лет спустя нас ведут к светлому будущему те же бывшие комсомольские и коммунистические лидеры. Посмотрите, кто преподает студентам историю и философию в наших университетах?»
Важным и пророческим является и суждение писателя о демократии: «У нас сегодня слово «демократия» — самое модное. Как его не склоняют, как им не звенят, гремят (и спекулируют).
Но не ощутимо, чтобы мы хорошо задумались над точным смыслом его». Эти слова А.И. Солженицын написал в июле 1990 года. Прошло двадцать лет, и украинская революция ещё раз подтвердила правоту классика. Мы опять «с размаху хлюпнулись в то, что считали демократией».
По мнению писателя спасёт Родину на самом деле только духовный переворот в сердцах её жителей — а духовные перевороты осуществляются, к сожалению, не посредством земства и уж тем более не посредством экономических реформ. Вот полюбим Родину — и всё станет нормально. Но для этого она должна перестать быть Россией, которую мы потеряли, и стать другой Россией — которую мы никогда не видели. Однако залогом нашего возрождения остаётся наличие в стране людей, думающих о том, как нам обустроить Россию. Ситуация, в которой никто не знает, как надо обустраивать, — гибельна и чревата полным забвением приличий. Именно люди, которые знают, как надо, — в конечном итоге спасительны для здоровья нации, ибо им-то давно понятно: всякое НАДО начинается с себя, с атомарного уровня. А.И. Солженицын и призвал к этому.
Заключение
публицистический жанр статья солженицын
Ярчайшей страницей в истории отечественной публицистики XX века стало публицистическое наследие А.И. Солженицына. Его статьи, «открытые письма», «воззвания», «речи», «лекции» покоряют глубиной мысли, яркостью стиля и авторской страстностью. Созданные в разные годы, в России и в эмиграции, они образуют тщательно продуманную, цельную конструкцию. А.И. Солженицын систематизирует всю накапливаемую информацию, вырабатывает своё отношение к существующей действительности и прогнозирует пути её трансформации, оценивает смысл и значение тех или иных исторических событий, место и роль в них отдельных личностей. По своему идейно-теоретическому содержанию историко-социологическая концепция А.И. Солженицына имеет немалое сходство с романтической историографией первой половины XIX века, особенно с её российской разновидностью, характерной для славянофильства предреформенного периода, в чём-то также с почвенничеством Ф.М. Достоевского, отчасти с христианским универсализмом Вл. Соловьёва, с религиозно-нравственным подходом к историческим процессам, характерным для Бердяева.
Обратившись к публицистике, А.И. Солженицын продолжает традиции крупнейших русских писателей XIX века: Ф.М. Достоевского («Дневник писателя»), Л.Н. Толстого («Не могу молчать», «Что такое искусство?»), В.Г. Короленко и др. В публицистически заострённой форме А.И. Солженицын высказывается по поводу самых «болящих вопросов современности», выражает идеи по преобразованию нашего государства; критикует власть, тоталитаризм, размышляет о нравственных основах жизни русского народа. Его публицистика охватывает очень широкий круг сложнейших вопросов своего времени.
Умение ярко, образно и эмоционально подать свою мысль, чтобы воздействовать на общественное мнение, повлиять на развитие общественно-политических процессов — неотъемлемое качество А.И. Солженицына-публициста. Оперирование документальными свидетельствами и фактами; обращение к риторике; афористичность; цитатность — черты, присущие публицистическим выступлениям А.И. Солженицына. Им также свойственны критический пафос, позиция авторского всеведения, пророческий дискурс, дидактизм, тенденциозность.
А.И. Солженицын мыслит себя писателем, который «знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога». Писатель, по А.И. Солженицыну, ответственен за «всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души». В «Нобелевской лекции» А.И. Солженицын признаёт за искусством и литературой способность передавать от народа к народу, от поколения к поколению, от души к душе человеческий опыт, накопленный веками, с тем, чтобы освободить одних от необходимости повторять ошибки других. В определении гуманистического содержания задач искусства и литературы А.И. Солженицын выступает наследником русской классики XIX века.
Список использованной литературы
[Электронный ресурс]//URL: https://liarte.ru/diplomnaya/svoeobrazie-yazyika-soljenitsyina-publitsista/
1. Солженицын А.И. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. — М.: Согласие, 1996. — 163 с.
. Солженицын А.И. Жить не по лжи: сб. самиздат. материалов. — Париж: YMKA-PRESS, 1991. — 236 с.
. Солженицын А.И. Материалы к библиографии. / Сост.: Д.Б. Азиатцев, Н.Г. Левитская, М.А. Бенина. При уч. Г.А. Мамонтовой. Отв. ред. тома Н.Г. Захаренко. — Спб.: Рос. нац. б-ка, 2007. — 470 с.
. Солженицын А.И. Научные доклады. — Саратов: Издательство Саратовского Университета, 2004. — 234 с.
. Солженицын А.И. Нобелевская лекция. / Новый мир. — 1989. — №.7. — 144 с.
. Солженицын А.И. Ответное слово на присуждение литературной награды американского национального клуба искусств Нью-Йорка, 19 янв. 1993 г. / Новый мир. — 1993. — №.4. — 67 с.
. Солженицын А.И. Публицистика. В 3-х томах. Т.2. Общественные заявления, письма, интервью. — Ярославль: Верхняя Волга, 1996. — 624 с.
. Солженицын А.И. Публицистика. В 3-х томах. Т.3. Статьи, письма, интервью, предисловия. — Ярославль: Верхняя Волга, 1997. — 560 с.
. Солженицын А.И. Речь в Гарварде на ассамблее выпускников университета 8 июля 1978 г. / Родина. — 1991. — №.10. — 105 с.
. Солженицын А.И. Собр. соч. в 20 томах. — Париж: YMKA — PRESS. — Т.9. — 216 с.
. Солженицын А.И. Темплтоновская лекция. / Новый мир. — 1992. — №.2. — 183 с.
. Солженицын А.И. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания. / Новый мир. — 1988. — №.9. — 76 с.
. Солженицын А.И. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания. / Новый мир. — 1999. — №.2. — 68 с.
. Барнет Вл. Проблемы изучения жанров устной речи. Современная русская научная речь. — Красноярск, 1985. — 216 с.
. Вайль П., Генис. А. Собрание сочинений. В 2-х томах. Т. 1. — Екатеринбург: У-Фактория, 2004. — 288 с.
. Вронская Д., Чугуев В. Кто есть кто в России и бывшем СССР. Выдающиеся личности Сов. Союза, России и эмиграции. — М., 1994. — 501 с.
. Герасимова Л.Е. Этюды о А.И. Солженицыне. — Саратов: Новый мир, 2007. — 238 с.
. Голубков М.М. Александр Солженицын. В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. 2-е изд. — М.: Изд-во МГУ, 2001. — 336 с.
. Голубков М.М. Русская литература XX века. После раскола. — М.: Аспект Пресс, 2001. — 243 с.
. Гулиев В. Александр Солженицын. Зеркало российских реформ, или тяжкий путь познания. / Рос.вести. — 1994. — №.3. — 267 с.
. Лурье Я.С. Александр Солженицын — эволюция его исторических взглядов. / Звезда. — 1994. — №.6. — 125 с.
. Медведев Р.А.А.И. Солженицын и М. Сахаров. — М.: Изд-во Права человека, 2002. — 178 с.
. Мешков Ю.А. Александр Солженицын. Личность, творчество, время. — Екатеринбург: Диамант, 1993. — 256 с.
. Наврозов Л.А.И. Солженицын и Запад: прощание без оваций. / Рос. вести. — 1994. — №.4. — 45 с.
. Решетовская Н.А. Александр Солженицын и читающая Россия. — М.: Сов. Россия, 1990. — 413 с.
. Рогощенков И. О месте А.И. Солженицына в совр. культуре и нашем сознании. / Север. — 1992. — №.3. — 160 с.
. Русское литературное зарубежье. Сборник обзоров и материалов. Вып. 1. — М.: ИНИОН. 1991. — 257 с.
. Сараскина Л.И. Александр Солженицын. — 2-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2009. — 935 с.
. Страда В. Феномен А.И. Солженицына и новая Россия. Выступление на симпоз., посвящ. творчеству А.И. Солженицына, Неаполь. / Лит. газ. — 1992. — №.2. — 122 с.
. Струве Н. Православие и культура. — М.: Русский путь, 2000. — 348 с.
. Третья волна. Антология русского зарубежья. / Сост. А. Гербен. — М.: Моск.раб., 1991. — 381 с.
. Урманов А.В. Творчество Александра Солженицына: учебное пособие. — 2-е изд. — М.: Флинта, 2004. — 234 с.
. Хализев В.Е. Теория литературы: Учеб. пособ. — М.: Высшая школа, 2002. — 178 с.
. Чалмаев В.А. Александр Солженицын. Жизнь и творчество. — М.: Просвещение, 1994. — 256 с.
. Шаховская З.А. О правде и свободе А.И. Солженицына. — М.: Слово, 1990. — 279 с.
. Штурман Д. Городу и миру. О публицистике А.И. Солженицына. / Ред. А. Глезер; худож. В. Длуги. — Париж; Нью-Йорк: 3-я волна, 1988. — 432 с.
